Блеск и нищета

Короче, вот, что со мной приключилось неделю назад.
11 октября я участвовала в ювелирном дефиле дома Cartier. Надо сказать совершенно замечательный вечер был. Меня пригласили участвовать в театрализованном дефиле, в числе наиболее заметных киноперсон уходящего года. Приятно было, до чертиков. Да и само дефиле придумано было очень интересно. Мы не просто ходили по подиуму демонстрируя бриллианты, а участвовали в очень симпатичной истории, которая была посвящена фильмам Феллини, каждая из актрис аллюзорно соотносилась с персонажем его фильмов. Я была Сарагиной. Мне сделали гипертрофированный макияж в стиле 60х и очень высокую с начёсом и шиньоном причёску. Все происходило на параходн Ласточка, который отплыл от причала в 21.00 и вернулся обратно в 23.30
Минут за десять до начала дефиле нас проводили в отдельную комнату, в которой каждой из нас выдали украшения в обмен на паспорт, и под охраной проводили на палубу, где, вокруг подиума расположились гости. Ну, поскольку, мой персонаж был самым оторвянным, то и хлопали мне больше, и громче, чем другим. Получив очередную инъекцию славы, мы сменили сценические платья на вечерние, уже вместе со всеми гостями отправились на ужин, не снимая бриллиантов. Сначала нас фотографировали на фоне фирменного баннера, потом, у нас брали интервью, потом кормили всякими изысканностями вроде тартара и жареной фуа-гра, потом гости, состояние которых исчислялось миллиардами, соблазненные нами примеряли бриллианты, снимая их с нас, опять же все под охраной. Насколько я понимаю, что-то из того, что мы демонстрировали, было приобретено прямо на этом ужине.
Часов в 12 ночи за мной заехал муж, и... вот тут начинается самое интересное.
В 8 утра я должна была улететь в Киев из Шарика. Поэтому я решила, что лучше всего меня отвезти на Белвокзал, откуда на экспрессе я доберусь до аэропорта, где и проведу остаток ночи перед вылетом. Сказано, сделано. Около часа ночи муж привез меня к площади перед Белорусским вокзалом. Мы поцеловались, я отдала ему вечерние платья и туфли, и налегке направилась к зданию вокзала аэроэкспресса. Меня не смутило, что окна здания подозрительно темны. Меня не смутило, что из дверей подозрительно никто не выходит и не входит. Меня даже не смутило, то, что когда я подошла к дверям, они не открылись. Нет, я продолжала отчаянно тупить, и пошла искать другой вход.
Не знаю, сколько прошло времени, пока до меня доходило, что вокзал аэроэкспресса закрыт, расписания нет, а спросить, когда все откроется, не у кого. Вечер был теплый, я еще немного послонялась перед вокзалом, и, наконец, отчетливо сообразив, что уже начало второго ночи, вокзал закрыт, экспрессы не ходят, и я стою на улице, я позвонила мужу. Он отъехал уже далеко, и не горел желанием возвращаться за мной и везти меня в Шарик, а только сообщил, что первый экспресс отправится в аэропорт в 5.30, а вокзал откроют в 5.00.
У меня впереди было три с половиной часа.
Надо сказать, что ночной Белвокзал место весьма малолюдное. То ли поездов мало в этом направлении ходит, то ли ещё какая причина, но практически все двери вокзала закрыты, не говоря уже о помещениях. То ли дело Ленинградский вокзал, и в нем, и вокруг него жизнь кипит круглосуточно. А Белвокзал мне сначала показался вообще мертвым. Пришлось обогнуть почти всю площадь, прежде чем я нашла зал ожидания. Народу в зале было совсем не много. И, как мне показалось, большинство были не ожидающие пассажиры, а те, кому просто негде ночевать. Эти люди расположились на железных сидениях с нищенским комфортом. Дело все в том, что сидения в зале ожидания железные, на них нет мягких сидений и спинок, голое перфорированное железо. Лежать на нем трудно и неудобно, а самое главное, очень холодно, я замерзла за час, до сильной дрожи, до стука зубов. Те же, кто не в первый раз ночует на Белвокзале, постелили под себя газеты, а на газеты тряпки, под голову - или одежда свёрнутая, или сумки. Больше всех меня поразила бабушка-старушка в пуховом платке. Она спала так крепко, что при желании у нее можно было унести весь ее скарб. Старушка была чистенькая и опрятная, с белым безмятежным лицом во сне. Хочется думать, что она не живет на вокзале, что именно она ждет поезда, и что с ней ничего не случилось. Я тоже попыталась устроиться на железных сидениях, но очень замерзла. Еще полчаса ушли на поиски туалета и игру с красивым сиамским котёнком. Однако я не смогла согреться в неотапливаемом помещении зала ожидания, казалось что на улице теплее. Не выдержав холода, я пошла искать круглосуточное кафе. Кафе нашлось, но в кафе не было чая и бутербродов с сыром, только кофе без молока и бутерброды с ветчиной и красной рыбой. За столами, уронив голову на руки, спали мужчины. Ни одной женщины в ночном кафе не было. На стене висела плазма, давали "Бригаду". Герой Безрукова только вернулся из армии и узнал, что невеста его не дождалась. Я приготовилась в тепле пить кофе и смотреть "Бригаду" до первого экспресса, но не тут-то было. Минут через 10 пришла сонная и недовольная тетя, начала всех будить и говорить, что она сейчас закроет кафе до 6 утра, и если кому-нибудь надо идти, то идите, потому что потом она до 6 никого не выпустит. На часах было 4.
- Можно я кофе допью? - спросила я.
- Я сейчас двери закроююю... - капризно ответила она.
- Я окно вам разобью на хрен, - ответила я, - дайте кофе допить.
Тетя дернула плечами, и пошла будить еще кого-то.
Кофе я пила медленно, минут 15.
Потом увидела на двери цепь.
Я подошла к тете, которая копалась у прилавка.
- Вы все-таки закрыли дверь?
- Нет! - вскрикнула она, почему-то отпрыгнув от меня, - вон та открыта!
Я вышла на улицу. До открытия вокзала аэроэкспресса оставалось минут 40.
В газетном ларьке у метро уже появилась продавщица. Она мыла пол, и перекладывала журналы. Подъехал автобус с гастарбайтерами. Вдоль здания вокзала подросток лет пятнадцати гонял на велосипеде, ставил его на одно колесо, выписывал акробатические фигуры. В темном пространстве между двумя ларькам видно было копошение и жалобный скулеж.
Я подошла ближе. Один бомж, в ватнике, пытался всучить другому, в зимней куртке и шапке, половину лаваша в целлофановом пакете.
- Пааеешь, - говорил он треснувшим, обожженным голосом.
- Не-на-до-мнеее! - отвечал второй скуля, и спрятав руки в карманы. Он говорил так, как говорят глухие, высоко и нараспев.
- Пааееешь, говорю!
- Не-на-до-мнее... - еще жалобнее скулил второй.
- Пааееешь, надо!
- Не-на-доо!
- Все, - отрезал первый, - я не буудуу с тобой разговааариваать! - засунул лаваш в пакет, который стоял на земле рядом со скулящим. И ушел пошатываясь. Он подошел к ларьку, в котором торговали шаурмой, и купил себе горячего чаю. Стоял и пил чай, спиной к ларькам, и незаметно косился на оставленного между ларьков. Тем временем, второй с трудом наклонился к пакету, достал из него лаваш, развернул и начал мелко-мелко покусывать.
Я стояла у ларька с шаурмой и чаем, и делала вид, что ищу мелочь в кошельке. Лицо того, что пил чай рядом, было хорошо освещено. Он исподтишка наблюдал, как второй ест. Потом он поставил пластиковый стаканчик с чаем на прилавок ларька, и купил еще чаю. И осторожно, стараясь не сильно качаться, понес чай второму, чтобы тот мог запить сухой лаваш. Они стояли между ларьков, пили чай, грели руки, молча.
Я купила адреналин, и пошла к дверям вокзала, опять поднялась в зал ожидания. Старушка спала в той же позе. Сиамские котята удивительной красоты ловили чертей. Два мужика завтракали. Мент, сидящий на входе, отламывал антенну от рации. я спросила его:
- Извините, вы не подскажите, когда точно открывается вокзал аэроэкспресса?
- А, вон там, пройдите, второй подъезд.
- Я, знаю, что второй, вы не знаете, когда он открывается?
- Вон там, второй подъезд, видите? Туда идите.
Через 45 минут, я села в мягкое кресло в теплом вагоне, и крепко заснула на 35 минут.
|
</> |