БЕЗУМИЕ ПАВЛА ФЕДОТОВА
nikonova_alina — 29.03.2023Часть 3.
Существует легенда, что, когда в 1842 году отец будущего знаменитого американского художника-импрессиониста Джеймса Уистлера Джордж Вашингтон Уистлер привез свою семью в Россию, где император предложил ему должность инженера Николаевской железной дороги, маленький Джеймс начал брать уроки рисования у некоего гвардейского офицера, имя которого не называлось, но под которым явно подразумевался Павел Андреевич Федотов. На самом деле это только легенда, поскольку Федотов в то время вряд ли рискнул давать уроки живописи кому бы то ни было, даже восьмилетнему американцу. Он сам еще пребывал в состоянии ученичества. К тому же позднее выяснилось, что учителя юного Джеймса звали Александр Корицкий, и был он поручиком строительного отряда Главного управления путей сообщения, так что с большой долей вероятности можно предположить, что он был знаком со старшим Уистлером по работе. Любопытно, впрочем то, что Корицкий, который был младше Федотова всего на три года, посещал любительские классы Академии художеств в то же самое время, что и Федотов, в конце 1830-х годов, а в начале 1840-х также как и Павел Андреевич оказался перед выбором, остаться ли на службе или радикально изменить свою жизнь и стать профессиональным художником.
В 1839 году Федотов задумал выполнить еще одну большую акварель, посвященную важному полковому событию (причем по его горячим следам): «Освящение полковых знамен в Зимнем дворце 26 марта 1839 года».
В 1837 году в Зимнем дворце случился грандиозный пожар, в результате которого полностью выгорели второй и третий этажи здания, а интерьеры, оформленные архитекторами Растрелли, Монферраном, Кваренги, Росси и др. были полностью уничтожены вместе с огромным количеством произведений живописи, скульптуры и декоративно-прикладного искусства.
Над реставрацией дворца работали более 8 тысяч мастеров, и за два года они смогли его полностью восстановить. По этому поводу в конце пасхальной недели 1839 года был устроен грандиозный народный праздник-маскарад «для лиц всех сословий», а еще одной церемонией, которая должна была как бы засвидетельствовать факт возрождения дворца, и стало освящение там полковых знамен.
Федотов подошел к своей задумке очень ответственно, и поначалу все шло довольно неплохо, он начал работать над композицией, размещая в пышном дворцовом интерьере фигуры царственных особ и командиров полков, но в какой-то момент работа странным образом застопорилась, словно какие-то высшие силы начали ему препятствовать.
Сначала он повредил правую руку, да так неудачно, что с рисование на некоторое время пришлось завязать. Он пытался работать левой рукой, но это было совершенно безнадежно, как он писал в своем дневнике:
«…Да и как же без руки — левою? Разве изредка, да и то выходит так дурно, что увидели бы его теперешнюю работу, сравнили бы с работами прежними и с надеждами, какие он <�Федотов писал о себе в своем дневнике в третьем лице> подавал,— сказали бы: да, это левою рукою писано!»
Едва только рука у Федотова начала заживать, как случилась новая проблема – поскольку он имел репутацию образцового строевого командира, то его на год откомандировали в учебную команду, а служба на этом посту отнимала практически все время, так что заниматься новой картиной Федотову было совершенно некогда. Видимо именно в то время Павел Андреевич и начал всерьез задумываться над тем, а стоит ли ему вообще продолжать свою военную карьеру.
В итоге его подразделение показало на смотре отличные результаты, и помимо денежного поощрения, Федотов удостоился похвалы от своего командира генерал-майора Веймарна, который пообещал помочь отличившимся офицерам в их любых просьбах. Вот тогда-то Павел Андреевич и отправился к своему начальству с незаконченной акварелью подмышкой, чтобы «исхлопотать сколько-нибудь на рисовальные удобства».
На следующий же день его вызвали в Михайловский дворец, где великий князь Михаил Павлович, пребывавший в добром расположении духа, для начала осведомился, не желает ли Федотов подавать в отставку, и, услышав отрицательный ответ, поинтересовался, что же именно требуется ему для продолжения работы. Федотов ответил что желал бы учиться у Брюллова, и получил обещание протекции.
Спустя некоторое время Павел Андреевич составил докладную записку, в которой по пунктам изложил свою проблему:
«…Первое — обеспечение в жизненных потребностях, второе — учитель и третье — вспомоществование собственно на издержки по занятиям…» .
По первой статье пояснялось:
«…Приступая к изучению важного предмета, я должен отказаться от всех занятий, которыми до сего времени в свободные от службы часы приобретал неопределенно, смотря по случаям, тысячу или полторы ежегодно на необходимые жизненные потребности, в помощь недостаточного для них жалованья по службе. И таким только образом я мог уравнивать приходы с необходимыми расходами. Теперь же, приступая к изучению важного предмета, я для сбережения времени должен отказаться от такого рода занятий, которые и могут определить наименьшую меру необходимого для меня вспомоществования…»
По второй:
«...инспектором класса Академии художеств я представлен был с моими рисунками профессору Брюллову, который, объявив, что за счастье почтет выполнить желание Вашего Императорского Высочества, принял меня в число своих учеников, на что последует и утверждение совета».
И, наконец, по третьей:
«…Так как я приступаю к фундаментальному изучению многотрудного предмета уже в 25 от роду лет, то, по словам профессора, я должен употребить при всевозможном старании и возможную экономию во времени, того времени, которое мне остается от службы, которой, почитая себя счастливым находиться, ни под каким видом не желаю оставить, для чего не должен иметь ни малейших остановок в способах для занятий, а напротив, полное в них изобилие. И от неопределенности свободных часов, не имея возможности в урочные часы посещать классы Академии художеств, все, как то: гипсы с антиков, рисунки и проч., необходимое для изучения, должен заводить у себя. На что, вместе с рисовальными материалами, потребно ежегодно от 750 — 1000 рублей»
Эту докладную записку он почтительнейше подал по назначению в конце марта или в начале апреля 1840 года. История гвардейского офицера, пожелавшего посвятить себя живописи во славу российской армии, вызвала неподдельный интерес в Зимнем дворце, потому что великий князь в тот же день, после свидания с Федотовым, показал картину императору и тем самым включил и его в обсуждение проблемы Павла Андреевича.
В конце концов, начальник Федотова, генерал-майор И.Ф.Веймарн вызвал его к себе и благосклонно сообщил, что по докладной его предполагается, ка кон и просил, учителем дать ему Брюллова, пособие определить в тысячу рублей ежегодно, да еще единовременно вручить годовой оклад. Но после того, как документ был представлен на утверждение императору, Николай I неожиданно предложил еще один вариант:
«Разом милостивым указом, удостоив внимания способности рисующего офицера, приказал предоставить ему право добровольно оставить службу и посвятить себя живописи с содержанием по сто рублей ассигнациями в месяц и потребовать от него письменного на это ответа».
Федотов попросил у императора время на обдумывание этого предложения. В принципе, тогда он был еще достаточно молод (всего 25 лет), и вполне мог резко изменить свою жизнь, но он сам принять такое решение не рискнул.
Поскольку Павел уже был знаком с Карлом Брюлловым, то отправился за советом к нему. Брюллов сказал категорически, что профессионала из Федотова уже не получится:
«Надо начинать рисовать с младенчества, чтобы приучить руку передавать мысли и чувства подобно тому, как скрипач передает на скрипке то, что он чувствует».
На самом деле, Брюллов отчасти оказался прав, дилетантизм чуть ли не до конца дней преследовал Федотова, проявляясь главным образом в неровности его творчества. когда рядом с мАстерскими рисунками, истинными шедеврами, у него попадались работы, выполненные с явными погрешностями. Но в то же время Брюллов был и не совсем прав, потому что суждение о необходимости ранней крепкой выучки, опережающей духовное и душевное развитие человека, во многом относилось к более раннему времени, скорее даже к 18 веку, и впоследствии было многократно опровергнуто. К тому же «виртуозная рисовальная подготовка, позволяющая автоматически точно передавать желаемое, способна обернуться затверженностью и излишней гладкостью рисунка, что нивелирует харАктерность, и способность художника отзываться на внешние впечатления с непосредственным чувством. и внутреннее чувство — рука обгоняет и подменяет чувством».
Брюллов добавил в утешение:
«… только двух художников мы знаем в истории живописи, которые принялись за краски в тридцать лет и достигли, однако, цели. Но попытайтесь, пожалуй, чего ни может твердая воля, постоянство, труд...»
И Павел Федотов решил остаться в армии.
Продолжение следует…
P.S. Кстати, любопытно, что Александр Корицкий, уже являвшийся в то время учеником Карла Брюллов, который примерно в то же время, что и Федотов просил императора об отставке, получил решительный отказ.