Без названия

тему того, что подлинным политическим лидером может стать лишь тот, кто способен спокойно распоряжаться чужими жизнями, задавив сантименты, вспомним пример Зульфикара Али Бхутто.
Когда в декабре 1971 Пакистан проиграл войну Индии и военные передали власть гражданским, Бхутто, сменивший Яхъя Хана на посту президента, оказался в крайне непростой ситуации. Помимо национального унижения (характерная деталь: всё время боёв пакистанцев убеждали, что Восточную Бенгалию удерживают и враг умывается кровью) и утраты второй части страны, было ещё два щекотливых вопроса, требовавших оперативного разрешения.
Во-первых, в боях на западном театре военных действий Индии удалось оккупировать пять тысяч квадратных миль пакистанской территории, не далёкой бенгальской провинции – но собственно метрополии.
Во-вторых, в плену у Индии оказалось девяносто три тысячи пакистанских солдат, которых сдались после падения Дакки 16 декабря. Помимо масштаба этих возвратных потерь масло в огонь подливало стремления переживающего триумф Бангладеш судить своих вчерашних противников за военные преступления – с соответствующим результатом.
Бхутто, отправившийся в июне 1972 на переговоры с Индирой Ганди, козырей на руках не имел вообще. И хотя популярные полгода назад разговоры о крахе уже Западного Пакистана стихли, рассчитывать особо было не на что.
В конечном итоге ему всё же удалось свести тотальный разгром по всем фронтам к пристойному финалу, решив попутно непростую дилемму. Индийцы, которые справедливо считали себя хозяевами положения, дарить подарков своему визави не собирались и потому поставили Бхутто на растяжку.
Условием подписания соглашения может только одно: либо возвращение территорий, либо свобода для военнопленных, но никак не всё разом; в конце концов, проигравший должен платить и плакать.
Что выбрал Бхутто? Первое и абсолютно естественное движение – «Опусти народ мой!» Но Бхутто, который был прежде всего государственным деятелем регионального масштаба, а уже потом человеком с переживаниями и эмоциями, отказался от этого и предпочёл получить территории.
Расчёт – вполне циничный, надо сказать – при этом был такой. Если оставить Индии территории на несколько лет, то, во-первых, не исключено, что она скоро может и передумать, соорудив там форты и укрепления, после чего её министерство обороны выступит резко против передачи этих стратегически важных для обороны страны рубежей. А если у Исламабада будут возражения, пусть попробует забрать: ему с удовольствием ещё раз продемонстрируют декабрь 1971-го.
Во-вторых, в информационном пространстве манипулировать судьбами конкретных людей удобнее, чем кусками земли. Представить страдающих солдат для публики куда проще, чем вникать в ещё один территориальный спор между Индией и Пакистаном, который не является частью Кашмирского вопроса, но носит отдельный характер.
Кроме того, как справедливо рассудил Бхутто девяносто тысяч пленников – это ещё и обременение для индийского бюджета: их надо худо-бедно кормить, лечить, охранять, развлекать, делая это не во время боевых действий, когда снятые с доски две полевые армии – это существенное приобретение, а совсем наоборот.
И жизнь правоту Бхутто подтвердила, причём довольно быстро. Полтора года спустя была достигнута договорённость о возвращении солдат домой. Правда, для этого пришлось признать независимость бывшего Восточного Пакистана, пригласив его лидера к себе в гости.
Впрочем, это не было зрадой, ибо после утраты де-факто и очевидной невозможности вернуть отпавшую провинцию назад силой, отказ признать реальность работал уже против Исламабада. Преодолев юридическую размолвку, бывшие части единой страны стали, силой обстоятельств, естественными союзниками в сдерживании Индии: Бангладеш не для того сражался с Пакистаном, чтобы превратиться в делийский протекторат.
Иногда надо уметь быть бессердечным.
|
</> |