Без названия

- Дон, пусти! Я же сказала, что не поеду!
- Ну, почему же не поедешь, солнышко? Смотри, какая штука.
- Вот сам садись на свою штуку и едь! А я не поеду!
Штука и вправду, мягко говоря, сомнительная. Какой-то синий тарантас с жёлтыми колёсами и сложно вывернутым, почти завязанным в узел рулём. Человек по имени Дон тащит её за этот руль, с очевидным усилием побуждая колёса к вращению, но вертятся они тоже как-то непросто – так, что штука не столько движется вперёд, сколько описывает круги, кокетливо вихляясь из стороны в сторону.
- Не поеду, понятно? Сам едь!
Тесный комбинезончик с оборочками, роскошные хомячьи щёки, злющие мокрые глаза. А человек по имени Дон смотрит на неё так, как будто она не кричит на него, как барин на извозчика, а стоит на стульчике посреди новогодней гостиной и читает стишок.
- Пешком хочешь? Ах, ты моя умница!
- И пешком не хочу! – Щёки раздуваются до совсем уж опасных размеров, челюсть выпячивается так, что мой Грифон завистливо всхлипывает и пытается повторить. – Не хочу пешком! Ничего не хочу!
Грифон пятится и притихает за кучей листьев, прохожие тётеньки укоризненно качают головами. А дяденька-Дон воркует, как ни в чём не бывало:
- Ну, что ты кричишь, моя умница? Такая красотка – и так кричишь! Ах, ты моё золотко!
Ни тени раздражения, ни тени педагогического притворства на мятом пожилом лице. Одно чистое снисходительное умиление. Детей надо баловать, ясное дело. Только тогда из них…
- А вот погодите, она вырастет и в тарелку ему плюнет! – пророчествуют прохожие тётеньки, намеренно возвышая голоса.
- Ну, пойдём, солнышко моё. Смотри, погода какая хорошая.
Хмуришь часто брови
Сердишься всё зря,
Грусть твоя напрасна –
Я ж люблю тебя!
И ещё какие-то дурацкие куплеты – откуда он их только взял? Судя по всему, что-то совершенно допотопное. Но запоминается мгновенно и заразно до невозможности. Мы с Грифоном уверены, что уж инфанта-то не поддастся, у инфант обычно железная выдержка и громадный опыт по части воспитания воспитателей. Но этот редкостный Дон так поёт и так светится под чёрными лысыми деревьями, что, уходя вперёд, мы с Грифоном слышим, как к его голосу присоединяется другой – нежный и противный:
Улыбнись, Наташа,
Ласково взгляни –
Жизнь прекрасна наша,
Солнечные дни!
Тяжеленное небо висит над парком, дождь скапливается внизу облаков и вот-вот прорвётся, ветер танцует вместе с мусором вокруг помоек. Пора домой. Кажется, наконец-то ноябрь.
- Что ж ты так орёшь, старая швабра? – думает Грифон, глядя на ворону. – Такая красотка – и так орёшь? Ах ты, моё золотко!
Но сказать вслух не решается. Она, зараза, здоровущая, явно больше нас в длину и в ширину. И клюв роскошный. Знатный клюв.
|
</> |