Because Russia has a soul

swamp_lynx — 17.12.2020 "Когда смотришь вокруг, то уже непонятно, во имя чего живешь. Вот особенно здесь. Непонятно. Складывается впечатление, что во имя shopping'а, понимаете? Что жизнь происходит во имя shopping'а. Единственное, что остается, — постараться быть по возможности наименее involved вот во все это. В shopping и… Вы знаете, если бы я здесь вырос — я не знаю, во что бы я превратился. Просто не знаю. Я не понимаю… Это очень странное ощущение. Я не понимаю вообще, зачем все это. Нечто хорошее (но это наша, тоталитарная русская мысль) — что-то хорошее может быть только как награда, а не как априорное нечто, понимаете?"
В ру_психолог меня пытались убедить, что главная цель в жизни человека - это комфорт. Когда я привёл отрывок из интервью Бродского, то получил объяснение, что он просто не состоялся за Западе (как и Мамлеев, Лимонов, Зиновьев), вот и клевещет на светлый образ передовой цивилизации. Никому не нужные там писатели не смогли научиться чему-то полезному - не заработали на яхту с блондинкой, вот и пишут гадости. Если следовать этой логике, то властелинами мира (или даже богами) являются Гейтс, Цукерберг и лысый мужик из Амазон, у которых больше всего возможностей для создания себе комфортной жизни. Ну а остальные почти 8 миллиардов жалкие, несостоявшиеся черви, которые бессмысленно копошатся в земле.

"Цивилизация — это то, что творит человека. Была античная цивилизация, она была сметена; последовавшая за ней христианская во многом сменилась материалистической. Но и эта цивилизация уйдёт. Можно действовать вопреки материалистической цивилизации, тем более прежние духовные ценности остаются.
Процесс разложения имеет такую силу, потому что несёт на себе печать цивилизации, которая хочет превратить человека в робота, в нейтральное существо. Но противостоять ему можно даже при этой цивилизации. Россия всё-таки не так захвачена материализмом, как Запад, в отношении которого, к сожалению, можно уже констатировать факт гибели старой европейской культуры. Сейчас Запад говорит, что у них постхристианская цивилизация, исключает христианство из своих создателей. В современной философии господствует линия, которая занимается только рационалистическими моментами, — отношение слова к реальности, прикладные вещи, которые не касаются души, вечных вопросов бытия.
Всё произойдёт естественным путём, путём смены цивилизации. Гибель современной цивилизации может наступить внезапно. Толчком может стать крушение глобальной финансовой системы, распад Америки, расовые войны, природные катаклизмы. Даст "ответ" бесконечная эксплуатация природы." Юрий Мамлеев.

Юрий Мамлеев. Живая бездна зла

- Мой отец был психиатром, и многие родственники тоже. Они имели дело с разными формами душевных болезней и я через них был с этим знаком. Меня давно интересовала проблема травмированной психики, наиболее полно являющей нам все эти бездны, на которые мы как бы обречены. Мир мертвых в XX веке настолько стал широк, что может быть назван мировым явлением. Сам по себе этот человеческий материал мало что дает для понимания трагедии зла, но травмированная психика обнажает невероятные возможности для его понимания.

В традиционном обществе существовала связь между временным и вечным. Человек чувствовал даже на уровне подсознания, что эта жизнь и та, другая - единая линия. И это с детства было его онтологическим убеждением. В современном же мире произошел разрыв и человек перенес свое бытие в конечное состояние. Смерть стала воротами, за которыми или ничто, или неизвестность. Даже для верующих людей религия утратила онтологическую глубину, за редкими исключениями, которые уже не определяют лицо времени. Но этот момент обострил метафизическую бездну между смехотворной краткостью земной жизни и явным наличием в человеке некоего вечного бессмертного начала. Не будь его, человек инстинктивно примирился бы со своей кратковременностью. Современный человек оказался в этом разрыве, его сознание полностью сконцентрировано на этой тюрьме, тюрьме здешней жизни, единственно для него реальной.

- Если с одной стороны у вас те, кто головой пробил дно бытия, то автоматически на другом экстремуме должна, по идее, обнаружится и духовная элита. Та, что не может не существовать. И еще: все более или менее значимые спиритуальные интервенции в современном мире, по крайней мере на культурном плане, связаны все же с Соединенными Штатами, которые Вы называете "страной мертвых". Там, в Америке, многие взорванные изнутри индивидуумы устремлены в такой тотальный кризис, в проявленный экзистенциальный кошмар отсутствия Бога. В культы вуду, например...

- Америка - это целый материк. Я говорил о "мертвых", имея в виду несчастных, пусть и внешне довольных людей, попавших под власть материалистически-прагматической, комедийно-буржуазной, я бы сказал, цивилизации. Таких там большинство. Цель этой цивилизации - уничтожить в людях само представление о смерти. Вплоть до того, что даже похороны близкого человека не должны занимать больше десяти минут, после чего обязательно coffee-break. Почему? Просто потому, что человек, который думает о смерти - плохой потребитель, он забывает силу денег перед лицом силы, которая выше денег. Когда я жил в Америке, супруга Тони Дамиани сказала мне: есть две силы, которые борются сегодня в мире. Это Дух и Деньги. Меня это поразило, потому что такое уравновешивание этих сил встречается в первый раз. Раньше говорили: Дух и Зло, Дух и Страсть, на худой конец - Дух и Власть. Но так, чтобы презренный металл уравновесить с Духом - это впервые в мире.

Исключения, конечно, есть. Но не они определяют лицо этой цивилизации. Американская литература, нельзя не признать, очень острая, очень обнаженная и она действительно очень тонко чувствует зло - именно в силу такой ситуации в стране.

Что же касается духовной элиты... Духовная элита существует везде, даже в Америке, но она чаще всего скрыта.

- В Париже Вам, очевидно, уютнее писалось? Самые страшные Ваши рассказы - например, «Кругляш» - они все-таки про Нью-Йорк.
- Писалось лучше, но, кстати, «Кругляш», как и все американские рассказы, написан как раз в Париже. Собственно, в Америке мы тоже сошлись с замечательными людьми, просто в США все зарождается по типу контраста. А контраст один - между массами и духовной жизнью одиночек. Дух американской цивилизации слишком контрастен по сравнению с русской и европейской. В 80-е годы, когда мы переехали, различий было больше - сейчас это исчезло, Европа американизировалась в значительной степени.
- А что поменялось в Европе?
- Идет процесс духовной инволюции - это связано с торжеством культуры, рассчитанной в первую очередь на подростков.
- Не странно, что взрослые люди практически становятся жертвами подростковой культуры?
- Все потому, что параллельно идет определенный упадок культуры в целом. Это связано с более сложным процессом - на рациональном уровне он не объясним. Если мы сравним европейсую литературу первой половины, мы увидим очевидную примитивизацию.

Юлиус Эвола. Западный миф

Западный" миф процветания скрывает за собой поистине ужасающую бездну; по мере своего воплощения и установления контроля над всеми движениями, организациями и народами он дополняется соответствующим воспитанием, представляющим собой своего рода психическую лоботомию, целью которой является методическая нейтрализация с детских лет всех высших форм восприятия и интересов, полное искоренение любого образа мысли, выходящего за рамки чисто экономических понятий или общественно-экономических процессов. В своих крайних формах этот миф представляет собой наиболее пагубное из всех усыпляющих средств, доныне применяемых к человечеству, утратившему свои корни.

Когда Лукач пишет, что «в последнее время искусство стало предметом роскоши для праздных паразитов; творческая деятельность, в свою очередь, стала особой профессией, целью которой является удовлетворение праздных потребностей», он просто подводит точный итог тому, к чему на самом деле свелось искусство в наши дни.

Что до «европейской культуры», то о ней сегодня, как правило, заводят разговор салонные европеисты, интеллектуалы-дилетанты либерально-гуманистического толка, любящие пофилософствовать о «личности», «свободе», «свободном мире» и т.п., склонные заигрывать с ЮНЕСКО и другими убогими организациями подобного рода. Общий уровень их идей точно соответствует общей атмосфере распада, воцарившейся после Второй мировой войны. Нам не верится, что диалог подобных представителей «европейской культуры» различных стран может привести к чему-то стоящему. Следует также помнить, что «культурой» сегодня, как правило, величают некий придаток буржуазного общества третьего сословия, породившего также нелепый и, к сожалению, до сих пор популярный в определенных кругах миф так называемой «аристократии мысли», аристократии, состоящей преимущественно из выскочек антитрадиционной, либеральной и светской направленности. Поэтому, с нашей точки зрения, «интеллектуалов» — как европейски ориентированных, так и нет — по большей части не следует принимать в расчет; собственно, так и делали коммунисты начального периода. Современные деятели «культуры» никак не могут быть выразителями авторитета, свойственного хранителям и носителям высшей идеи.

Смысл всех кризисных явлений последнего времени можно подытожить следующим образом: свободы возжелал такой человек, для которого свободная жизнь не могла обернуться ничем иным, кроме как крахом.

С некоторых пор подавляющее большинство западного человечества настолько свыклось с мыслью о полной бессмысленности жизни и её абсолютной независимости от какого-либо высшего начала, что приноровилось проживать её наиболее сносным и по возможности наименее неприятным образом. Однако обратной стороной и неизбежным следствием подобного состояния является всё большее оскудение внутренней жизни, которая становится все более бесформенной, непрочной и ускользающей, наряду со стремительным исчезновением всякой стойкости характера. С другой стороны, поддержанию этого состояния способствует хорошо разработанная система компенсационных и усыпляющих средств, которая нисколько не утрачивает свой действенности от неумения большинства распознать ее истинный характер. Один персонаж Э. Хемингуэя подводит итог следующим образом: «Религия — опиум для народа... Но сегодня и экономика — это опиум для народа, также как и патриотизм... А секс, разве не является он тем же опиумом для народа? Но выпивка — это лучший из опиумов, совершеннейший из них, даже если некоторые предпочитают ему радио, этот опиум пользуется большим спросом».

Только наиболее невежественные низы общества можно убедить в том, что тайна счастья и человеческой полноты кроется в том, что справедливо было названо «животным идеалом», в довольстве стадного животного. Гегель с полным основанием писал, что эпохи материального благополучия являются белыми страницами в книге истории, а Тойнби показал, что вызов, — challenge — который бросают человеку тяжелые и суровые условия, как материального, так и духовного порядка, довольно часто становится лучшим стимулом для пробуждения творческих сил общества.

Веками, поначалу незаметно, затем подобно лавине разрушительные процессы уничтожали на Западе всякий нормальный, законный порядок; фальсифицировали высшую концепцию жизни, действия, знания и борьбы. Скорость этого падения, его головокружительность была названа "прогрессом".

Европеец сначала уничтожил иерархию в самом себе, искоренив свои внутренние духовные способности, находящиеся в тесной связи с основными принципами Традиции. Затем им был разрушен весь традиционный мир.

Хваленое "освобождение" того или иного народа избравшего (нередко в принудительном порядке) путь "демократического прогресса", отрицающего всякий принцип верховной власти и подлинного авторитета, всякий порядок, устанавливаемый сверху, сегодня дополняется "освобождением" все большего количества индивидов, по сути означающим уничтожение всякой внутренней формы, полную потерю характера, выдержки, твердости. Результатом становится размножение бесформенного и бесхарактерного человеческого типа - появление новой расы, которую по праву можно определить как порода человека бесхребетного. Тип, принадлежащий к этой породе, отличается не только абсолютной нетерпимостью к внутренней дисциплине, страхом - пронизанным отвращением - перед тем, чтобы взглянуть в лицо самому себе, но и неспособностью к какому-то серьезному делу, требующему твердого характера и строгого следования задуманному.

Жизнь человечества будто раскинулась на охлажденной массе огненного океана, от которого берется лишь бледное и едва тлеющее тепло. Огоньки, которые освещают «человечество» и в которых оно по-настоящему нуждается, совсем крохотные, прирученные, искусственные. Для своей недожизни рыночный человек не нуждается во внутреннем огне: все, что он созидает и все чем он живет, это лишь лень, трусость, разложение, символический статический элемент вместо элемента жизненного. Если бы он обратился к тому внутреннему пламени, которое плещется в изобилии у его ног, оно взорвало бы все его теплохладные города, взломало бы все его смехотворные идеалы, разметало все его товары, все его сладострастные потребности, всех его идолов — оно бы просто уничтожило все это. Но такой человек ищет лишь забвения, отсутствия самого себя: то есть практики, феноменов, страдательности. И когда он находит это, отлажено тонет в нем как мужлан в объятьях своей самки — отчаянно и сладострастно.

Во всех формах современного общества — в науке, в праве, в миражах технического прогресса и во всемогуществе машин — торжествует нивелирующая воля к количеству и ненависть к иерархии, к качеству, к различию.

Современная цивилизация толкнула человека вперед; она произвела в нем потребность во все увеличивающемся количестве вещей; она сделала его все более и более неудовлетворенным самим собой и бессильным. Таким образом, всякое новое намерение и технологическое открытие на самом деле является не завоеванием, а поражением - новым ударом кнута во все убыстряющейся гонке, слепо происходящей в системе обусловленностей, все более серьезных и необратимых.

Кажется, в дело пущены все средства, чтобы дьявольским образом уничтожить любые проявления духовной жизни, чтобы заранее сломить всякую способность к внутреннему сопротивлению, ради того чтобы индивидуум подобно некоему искусственному гальванизированному существу, позволил увлечь себя коллективному потоку, который, естественно, согласно пресловутому "историческому смыслу", несет нас вперед, к "безграничному прогрессу".

Несметное количество людей на отравленной, обезличенной Земле, людей, опустившихся до уровня простого количества; людей, уравненных в материальной идентичности зависимых частей предоставленного самому себе механизма, который не останавливается, и с которым никто ничего не может поделать — такова картина, открывающаяся за хозяйственно-промышленным увлечением, охватившим весь Запад.

Что касается «традиции», то уже с давних пор Европа — и Запад — утратили даже представление о высшем значении этого слова. Можно сказать, что «традиция» в целостном смысле, отличном от ее истолкования «традиционализмом», является категорией, принадлежащей почти исчезнувшему миру, тому времени, когда единая формообразующая сила проявлялась как в обычаях, так и в верованиях, как в праве, так и в политических формах и культуре — в общем, во всех областях существования. Никто не осмелится утверждать, что в нынешней Европе существует такая «единая традиция», могущая стать опорой для узаконения европейской идеи. Напротив, приходится констатировать отсутствие одухотворяющего центра, без которого последняя теряет всякий смысл. В современной Европе от «традиции» в глубинном понимании сохранились лишь жалкие исторические останки.

Fiat productio, pereat homo ("Да будет продукция, да сгниет человек") - как верно заметил Зомбарт, отмечая, что духовное разложение и пустота, созданная человеком вокруг себя после того, как он стал "человеком экономическим" и великим капиталистическим дельцом, заставляет его направлять свою деятельность (выгоду, бизнес, состояние) на то, что является целью самой по себе, любить это и желать это ради него самого, чтобы не пасть жертвой головокружения над пропастью и ужаса от совершенно бесцельной жизни.

С момента введения общеобязательного образования, человеку настолько забили голову «позитивными» научными идеями, что его взгляд на окружающий мир не может быть никаким иным, кроме как бездушным, а следовательно, воздействует на него исключительно разрушительным образом. Задумайтесь, например, о чём может говорить такой символический образ, как «солнечное происхождение» династии типа японской, человеку, «знающему» благодаря науке, что солнце на самом деле является всего лишь одной из звезд, к которой даже можно послать ракеты. Или подумайте, что может значить патетическая фраза Канта о «звёздном небе надо мной» для человека, просвещённого новейшими достижениями астрофизики в области строения космоса.

Если, например, говорить о могуществе, то вполне понятно, что никто не будет притязать на то, что человек как таковой, в своей экзистенциальной конкретности стал более могущественным и высшим существом только благодаря тому, что он может уничтожить целый город при помощи водородной бомбы, воплотить в жизнь чудеса, обещанные нам «второй индустриальной революцией», при помощи атомной энергии, и только недалекий человек может позволить одурачить себя теми играм для взрослых детей, которые представляют собой космические исследования. Все эти формы внешнего и направленного вовне механического могущества ни малейшим образом не изменяют реального человека; за исключением чисто материальных результатов, человек, использующий космические корабли, ничем не превосходит человека, использующего дубинку; он остаётся тем, чем он есть, со всеми его страстями, инстинктами и слабостями.

В своем окружении бесчисленными дьявольскими машинами индивидуум сегодня еще более убог и бессилен, чем когда-либо, более обусловлен и ограничен, нежели сам способен обусловливать и ограничивать. При этом он вынужден желать ограничиваться минимумом и постепенно подавить ощущение самого себя, неугасимый огонь индивидуального бытия в усталости, в капитуляции перед роком, в разложении.

Отделенный от жизни, человек сегодня — это только тень, мечущаяся между схемами, программами и интеллектуальными надстройками, неспособными подготовить его к реальности и к самой жизни. И в то же время он становится все более зависимым от науки, ведущей от абстракции к абстракции, являющейся рабой феноменологических законов, которые открыты, но не понятны, и которые полностью исчерпываются описанием механической поверхности и не открывают никаких духовных возможностей и не несут в себе никаких ценностей для внутреннего бытия человека.

«Абсолютная личность», несомненно, представляет собой нечто прямо противоположное индивиду. Стать «абсолютной личностью» — значит осуществить синтез основополагающих возможностей и полностью овладеть силами, заложенными в идее человека (в ограниченном случае) или человека определенной расы (в более относительной, частной и исторической области), то есть стать чем-то противоположным социализированной и стандартизированной атомарной единице, лишенной качественных отличий. Абсолютная личность равнозначна крайнему обособлению, которое тождественно упразднению индивидуальности и в некотором роде такой же универсализации соответствующих типов.

В эпоху разложения даже тому, кто обладает внутренней базовой формой, сложно познать её, а следовательно, и «самого себя» каким-либо иным путем кроме как через испытание. А значит требуется поиск таких ситуаций и принятие таких решений, в которых господствующая в существе сила, его «истинная природа», будет вынуждена раскрыться, проявить себя.

Ясно только, как мы должны стыдиться того, что с нами со временем сделалось. Как взрослые, высокомерно шагающие через рыночную толчею, мы проходим по жизни, в которой настоящие люди - только дети. Худший грех - не злоба, а тупость, и слово о теплом, не горячем, не холодном, извергаемом из уст, - великолепное слово Божьей неумолимости.

Жизнь, пренебрегающая принципами духовного мужества, честности, чести, прямоты, верности - является не «реальной», но, скорее, недореальной.

В первую очередь, мы заявляем, что для нас могущество вовсе не означает чисто материальную силу, и что господство и Империя для нас вовсе не являются синонимами насильственной власти и подчинения, которое могло бы быть достигнуто с помощью такой власти. Этот вопрос тем более следует осветить, что многие умышленно смешивают эти вещи, чтобы потом с вызывающей риторикой ad hominem ("Взывая к человеческим чувствам" — лат.) выступать против "человеческой бестии", против "homo homini lupus" ("Человек человеку волк"- лат.), против "нечеловеческого повелителя", против "тиранов" и т.д. Насильственная власть — это слишком мало. Могущество — это не насильственная власть, так как последняя представляет собой "нахождение напротив чего-либо" (и, следовательно, на том же уровне), а не "над чем-либо". Допускать возможность сопротивления и признавать за ним смысл и оправданность, т.е. допускать, что иная воля может сопротивляться — это поверхностно, полемично и случайно, это не истинно иерархические, властные отношения. Ненасильно движется свободное тело. Тот, кто действительно может, тот не знает насильственной власти, тому она не нужна, так как у него нет антитезы, и он утверждается невидимо, прямо, никогда не испытывая ни малейшего сопротивления в силу своего внутреннего, индивидуального превосходства над теми, кому он повелевает.

Если в последние времена Запад верит не в благородство происхождения, а в то, что цивилизация происходит из варварства, религия - из суеверия, человек - из животного,мысль - из материи, и всякая духовная форма - из "сублимации" или переноса того, что происходит из инстинкта, либидо и комплексов "коллективного подсознательного", и так далее - мы можем видеть во всем этом не столько результат отклонившихся поисков, а скорее, и прежде всего, алиби или что-то в этом роде, в которое цивилизация, созданная низшими существами и революциями слуг и парий, уничтоживших древнее аристократическое общество, с необходимостью должно было верить и желать, чтобы оно было правдой.

Неустанно и бескомпромиссно мы выступаем против снижения духовного уровня, что вошло у современного человека в привычку.
Мы сопротивляемся потере всякого высшего смысла в жизни, материализации, социализации и стандартизации, которым все подчинено.
Мы желаем быть угрозой, вызовом и обвинением всему тому, что слабо, стремится к компромиссам и порабощению общественным мнением и мелочным приспособленчеством к текущему моменту.
Мы выражаем непоколебимый протест против тирании всего экономического, и социального, каковая нагло пропитывает все вокруг, и против низведения всякого возвышенного мировоззрения до уровня ничтожного гуманизма.

Кристальная ясность, окрыляющая простота, легкость духовной радости свободной игры, ирония и аристократическое превосходство — всего этого более не существует, все это стало лишь мифом. Вместо этого надо всем царит закон идентичности, равенства и своекорыстных интересов.

Тот, кто получает духовный опыт героизма, пронизан метафизическим напряжением, импульсом, чья цель "бесконечна", и который, следовательно, будет вечно вести его вперёд - далеко за пределы возможностей того, кто сражается из необходимости или как наёмник, или же ведом естественным инстинктом или некоторым внешним внушением.

"Странствующий рыцарь" – не просто надуманный персонаж, это символ. Он символизирует средневековую душу в ее попытке познать себя.

Целью рыцарской любви было пробуждение в себе "внутренней женщины", соединение с нею и выход на невидимый, сверхчувственный план. Овладение "внутренней женщиной" становилось частью героических подвигов и похождений, духовного самоопределения - потому-то рыцарские подвиги и совершались во славу "Дамы", становились важнейшей атрибутикой крестовых походов. Своеобразная теология замков и "Дворов любви" провозглашала верность рыцаря как Богу, так и "даме", и не ставила под сомнение спасение души рыцаря, погибшего с ее именем на устах, - в этом проявлялась идея бессмертия, даруемого эросом.

По прошествии столетий «порабощения» женщина пожелала стать свободной и существовать для себя самой. Феминизм, однако, был не в состоянии одолжить женщине некую другую личность, поэтому она может только лишь подражать мужской. Вследствие этого ее притязания являются ничем иным как неким прикрытием глубокого недоверия новой женщины к себе самой: то есть ее неспособности быть и относиться к тому, что она есть как женщина, а не как мужчина. В основе феминизма лежит предпосылка, что женщина как таковая не представляет ценности, что она только тогда сможет представлять из себя ценность, когда она насколько возможно превратится в мужчину и затребует себе те самые исключительно мужские права. Из этого следует, что феминизм — это признак вырождения в буквальном смысле этого слова.

Закон традиционной цивилизации ориентирует не на растворение в неопределенности, "равенстве" и отсутствии дифференцирующих качеств, не на хаотический мир смешения, в котором все части целого были бы атомарно схожи друг с другом; такой закон, напротив, подвигает части единого целого к тому, чтобы они всегда оставались сами собой, выражая как можно совершеннее свою собственную внутреннюю природу. Так и в вопросе пола мужчина и женщина представляют собой два различных типа, и тот, кто родился мужчиной, должен во всех областях и во всех случаях совершенствоваться именно как мужчина, а кто родился женщиной, соответственно, как женщина, преодолевая все тенденции к смешению и уравниванию полов. И в перспективе сверхъестественной, сверхприродной духовной реализации мужчина и женщина имеют свои собственные пути, которые не могут быть изменены без того, чтобы породить противоречивые и неорганичные формы.

«Настало время, благоприятствующее разнообразным двусмысленным предприятиями, причудливым образом смешивающим спиритуалистические заблуждения с материалистической чувственностью. Спиритические силы проникают сегодня повсюду. Уже нельзя сказать, что в современном мире отсутствует сверхъестественное, напротив, оно присутствует повсюду во всём своём разнообразии. Большим злом на сегодня является не материализм, сциентизм, но необузданная «духовность». Однако, из этого вовсе не следует действительного признания подлинно сверхъестественного. «Мистическое» привносят во всё, как в тёмные глубины «Я», которые оно превращает в пустыню, так и в центр разума, изгоняющего его из своих владений. Его готовы искать где угодно, кроме как в божественном порядке, где оно реально пребывает».

Так писал в своей относительно давно изданной и неоднозначной книге «Защита Запада» католик Анри Массис; но эти слова и по сей день сохраняют своё значение. Действительно сегодня по-прежнему процветает множество групп, сект и движений, чья деятельность посвящена оккультному и «сверхъестественному». Оживляющиеся при каждом обострении кризиса западного мира, подобные течения находят многочисленных приверженцев, один только спиритизм насчитывает миллионы последователей. Импортируются эзотерические учения всякого сорта и чем более странным и загадочным выглядит такое учение, тем более притягательным оно оказывается. Можно сказать, что любая смесь легко вливается в сосуд «спиритуализма» – псевдо-йогические практики, множественные разновидности лжемистики, маргинальный «оккультизм» масонских лож, нео-розенкрейцерство, регрессивные натуралистические и примитивистские фантазии на пантеистической основе, нео-гностицизм и астрологические бредни, парапсихология, медиумизм и прочее, не говоря уже о случаях чистой мистификации.

Существует обширная «психическая», «оккультная» область, отличная от области повседневного сознания, которая также по своему реальна (т.е. не является «субъективной иллюзией» или «галлюцинацией»), но каковую нельзя путать с областью «духовной» в подлинном смысле этого слова, и, тем более, с «сверхъестественной». С большим основанием здесь можно говорить о подъестественном и тот, кто пассивно, «экстатически» открывает себя этой области, в действительности, регрессирует, спускается с более высокого уровня на более низкий.

Истинной мерой подлинной духовности для человека должно быть ясное, активное, отчётливое состояние сознания, в котором он пребывает, когда объективно исследует внешнюю реальность, формулирует термины логического мышления, математической дедукции или принимает решения в нравственной области. То место, которое он завоевал в иерархии существ, заработано именно этой его способностью. Когда же он спускается в регионы туманного мистицизма, пантеистического уплощения и феноменологии, – сколь бы сенсационными не выглядели открытия в этих сферах – подтверждаемые состояниями регрессии, психического ступора, транса, он не восходит, но нисходит по лестнице духовности, всё больше утрачивает её. Он не преодолевает «природу», но позволяет ей вновь поработить себя, и, более того превращает себя в орудие тех низших сил, в которых она проявляет себя.

На знании должна основываться имперская иерархия: "Править должны знающие", как сказал Платон — и это является центральной, абсолютной, конечной точкой любого разумного порядка вещей. Но ничего не может быть смешнее, чем смешивание такого знания с технической компетенцией, "позитивной" наукой или философскими спекуляциями: оно скорее совпадает с тем, что мы назвали Мудростью, в том смысле, в котором ее понимали на классическом Западе и на Востоке.

Традиционным государствам не было нужды нагнетать шовинистический пафос, доходящий почти до психоза, для мобилизации своих войск или придания им «моральной» силы. Для этого вполне хватало чистого принципа imperium и обращения к принципам верности и чести. Война имела ясные и положительные цели и велась, условно говоря, с холодной головой, безо всякой ненависти и презрения между противниками.

Страдать от утраты смысла существования могут равным образом как бедные, так и богатые, и между нищетой материальной и нищетой духовной никакой взаимосвязи нет.

Кто вступает в сражение с левыми силами лишь во имя идолов, стиля жизни и лицемерной, конформистской морали буржуазного мира, тот уже проиграл битву заранее.

Стоит ли говорить об абсурдности отождествления правых в политическом смысле с правыми в смысле экономическом? Именно на этом жульнически строят свою полемику марксисты. Они не делают никакого различия между правыми и капиталистической, консервативной, «реакционной» буржуазией, озабоченной лишь защитой собственных интересов и привилегий. В наших работах политического характера мы неустанно разоблачаем эту коварную подмену и безответственность тех, кто, так или иначе поддерживая ее, играет на руку противнику. Настоящие правые и правые в экономическом смысле не только не схожи между собой, но прямо противоположны друг другу.

Под вопрос должна быть поставлена не ценность той или иной экономической системы, но ценность экономики как таковой. Само противоречие между капитализмом и марксизмом, сколь бы значительным оно не казалось на фоне нашей эпохи, следует рассматривать как мнимое. Миф производства, порождающий стандартизацию, монополию, картели, технократию и т.п., как в капиталистических, так и в марксистских странах, связан с той же экономической одержимостью, так как выдвигает в качестве первичного фактора материальные условия существования. Как здесь, так и там именуют «ретроградными» и «неразвитыми» цивилизации, которые не подходят под определение цивилизаций «труда» и «производства» и которым благодаря счастливому стечению обстоятельств пока удается ускользнуть от судорожной промышленной эксплуатации природных ресурсов, от подчинения всех человеческих возможностей производственным и общественным интересам, от давления промышленно-технического standard — в общем, те цивилизации, которым еще знакомо чувство простора, позволяющее свободно дышать.

Материалистические идеологии утверждают, что бедность всегда является источником унижения и порока, а «цивилизованные» общественные условия способствуют расцвету добродетелей. Более того, они противоречат сами себе, одновременно поддерживая миф, согласно которому нищий и угнетенный трудовой «народ» является воплощением «добра», а продажные богачи эксплуататоры — носителями зла и порока. Все это полный вздор. В действительности истинные ценности не имеют никакой обязательной связи с улучшением или ухудшением общественно-экономических условий. Как было сказано, только когда эти ценности становятся первостепенными, можно говорить о приближении к действительно справедливому строю, в том числе и на материальном уровне. К подобным ценностям следует отнести умение быть самим собой, стиль активной безличности, любовь к дисциплине, общую героическую предрасположенность. Важно научиться противопоставлять любым видам злопамятства и социального соперничества признание и любовь к своему месту, как наиболее соответствующему собственной природе индивида, тем самым признавая и те границы, в рамках которых он способен раскрыть свои способности, придать органичный смысл собственной жизни, достичь наиболее возможного для себя совершенства: так ремесленник, в совершенстве овладевший своим делом, безусловно стоит выше властителя, недостойного своего сана.

Хорошо, когда превосходство и власть соединяются, но лишь при том условии, что власть опирается на превосходство, а не наоборот. Но это превосходство должно быть связано с качествами, всегда признаваемыми как подлинное основание власти, в отличие от того, что утверждают ревнители безжалостного «естественного отбора». Даже примитивный человек подчинялся не самому сильному, но тому, в ком он чувствовал избыток маны, — священной и жизненной силы, — благодаря чему подобные люди считались более подходящими для деятельности, недоступной другим. То же самое происходит, когда человек находит своих последователей, готовых ему подчиниться и преклоняющихся перед ним в силу присущих ему высокой способности к сопротивлению, ответственности, ясности, опасному, вольному и героическому образу жизни, на которой не способны другие люди. Решающую роль здесь имеет способность добровольно признать за таким человеком особое право и особое положение. В этом случае подчинение означает не уничижение, но такое возвышение личности, о котором радетели «бессмертных принципов» и «человеческого достоинства» в своем недомыслии не имеют ни малейшего представления."

Сохранено