Августовская история

prosvetj — 17.08.2011 Отчего-то каждое августовское утро кажется мне субботним или пятничным, даже если это среда, например. То ли это следствие того, что я рождена в августе, то ли это необратимые мозговые изменения - неизвестно, но каждое августовское утро я улыбаюсь и думаю, мол, какая отличная пятница, это ж надо! Правда, следом за этой мыслью таки приходит осознание наличия на дворе среды, но мир не тускнеет, август же, а впереди любимейший сентябрь. Это потом, под ноябрь, я стану смотреть на присутствие в мире коньяка и обогревателей как на божью милость, начну кашлять по утрам от холодного воздуха, присматривать новый шарфик на зиму и грустить, а пока огурцы и кефир, сарафаны и шлепанцы, арбузы и «Килянусь, такой же красный, как заря, такой же сладкий, как сахар, бери, дорогая, всего-то шесть кило!». Вполне понятно, отчего осенью хочется грустить. Вполне. Осенью начнутся другие рассказы, так уж повелось. Ноябрь чихнет дождем, присыплет его снегом, пока еще робким, зашвырнет холодный ветер пополам с жесткой листвой в лицо и за воротник – и в офисах начнут злорадно обсуждать что-то вроде «они когда разводились, так он даже еду из холодильника вывез, представьте?!». И офисные кумушки, притворно-печально качая головой, будут мысленно сплевывать через левое плечо и радоваться, что это не с ними, не с ними. А та, у которой вывезли даже еду из холодильника, будет, сжав челюсти, выслушивать неискренние соболезнования и думать, как бы не разреветься прямо за компом, не успев добежать до курилки. Но чур меня, в самом деле, до промозглого и завистливого ноября нам с вами еще жить да жить.

Но пока – пока нет повода, пока небо еще вонзается в мир людей насыщенной теплой синевой, пока облака похожи не на стремительные драные простыни, на которых спали полгода в походных условиях без стирки, а на важных белых уток, раскормленных жарой – стало быть, пока не до грусти, не до нее. Август – время милых историй, да под варенье, да под чай с бергамотом, историй, которые улыбчиво слушают, вывязывая во время рассказа кружевные салфетки маленьким, почти игрушечным крючком. Люди, которые давно и хорошо меня знают, знают так же и то, что я – истинный и увлеченный коллекционер житейских историй со счастливым финалом. Правда, конечность каждой жизни на земле делает счастливый финал всегда лишь промежуточным этапом, но в том и прелесть таких историй: они хрупки, они существуют только в настоящем времени и никто никогда не сможет спрогнозировать, что там будет дальше. Набросок. Эскиз. Остановка мгновения. Лист на ветру. Моментальный снимок. Собственно, мы проводим свои жизни именно по такому сценарию, будь кто-то из нас хоть сотню раз педантом. Ничего нельзя утверждать наверняка, ничего нельзя спрогнозировать со стопроцентной гарантией, это вам не приливы-отливы, это суетные эмоциональные люди, каждый из которых носит в своей голове истину, подходящую только ему одному.
Но иногда…

Инга Ефимова в очередной раз, теперь уже окончательный, контрольный, что называется, рассталась с… Эх, как бы его назвать, любимым уж точно нет. В общем, рассталась с мужчиной, который на протяжении пяти лет рассматривался ею как возможная кандидатура на роль второго мужа. Первые года три – точно. А потом уже не хотелось не обращать внимания на «мелочи», в которых дьявол и проявляет всю свою хватку и умение разрушать. Обещал заехать – и пропал на три дня. У друга родилась дочь, повод, да, но отчего не предупредить? Итог – одинокие выходные и напрочь разрушенные планы. Противно. Собрались устроить генеральную уборку в гараже, а ковыряться пришлось одной, выйдя за гаечным ключом в соседний гараж тот, кто так радовался возможности «все привести, наконец, в порядок», до вечера прообщался в том соседском гараже на темы втулок, коробки передач, сцепления, антикоррозийки кузова и прочих увлекательных вещей.
- Ого, как все сияет! – было сказано довольным голосом, когда Инга закачивала наводить марафет. Не выдержала, ливанула ему под ноги воду из грязного ведра. Так он же еще и обиделся. Гадко. Или вот поехали с друзьями на выходные в пансионат: шашлыки, начало мая, лето на носу, красота. Напился. Стал сальным, пошлым, неумным, приставал к незамужней подруге – вроде, ничего такого, выходящего за рамки пьяных подколок, но видно же, что, кабы не Ингино присутствие, подруга и он вполне бы составили пару, хотя бы на одну ночь. Мерзко.

Мелочи, мелочи, детали, маленькие подлости.
- Слушай, я на мели, новый холодильник вынул из меня все средства, проживем до конца месяца на твои, протянем?
- Мать, ну спасибо, блин, что не предупредила, большое человеческое спасибо, я ж резину зимнюю заказал, сижу в ноль. Могла сразу предупредить?!
- А ты меня мог о своей резине предупредить?!
Ответом – страдальчески вздернутая губа, мол, о, эти бабы, а то так непонятно, что именно в мае надо заказывать зимнюю резину, готовь сани летом, надо быть такой недогадливой идиоткой?!
Или звонит подруга, болтают ни о чем, и вдруг она Инге, этак с подколкой – «Ну чего, на диету-то села?».
- С чего бы? – удивляется Инга.
- Ну, твой тут моему сказал, что ты ни в одни джинсы не влезаешь, что… ну, запустила себя, что ли, толстеешь, перестала собой заниматься, как раньше.

Дзинь! Последняя струна на общей гитаре совместной жизни лопнула, ударив по сердцу, хватит, пора прощаться. И с ним, и с этой мерзавкой, которая считалась подругой. Села, налила мартини, открыла коробку конфет, подумала злобно «Да-да, не слежу за собой, конфеты вон ем, а надо бы – силос, вот козел!». Выпила, дернулась, помчалась примерить джинсы, вон те, белые, самые узкие. Ничего, сидят. Ну да, пару килограммов надо скинуть, ну а кому не надо, в конце концов? Но ведь он представил ее раскормленной стокилограммовой тушей – и кому? Этому имбецилу Валерке, чей интеллект завалился под кровать еще в ясельном возрасте – да там по сю пору и пылится.

Прощание описывать дело малоромантичное. Ушел, сказав, что «опять ты начинаешь, все равно же помиримся». Ну-ну. Через неделю Инга заехала к нему на работу – рассиялся навстречу, мол, ага, всего-то неделю продержалась!
- Отдай ключи от машины, - сухо, не глядя в сияющее лицо. Ну, как не глядя – так, боковым зрением. Ага, перекосило.
- Инг, ты чего? Я ж собирался только в ноябре себе новую тачку брать, а сейчас я на чем буду?
- На чем угодно, плевать, это моя машина и меня волнует, на чем буду я, а не ты. Знаешь, я даже не удивилась, что ты неделю на моей катаешься и воспринимаешь это как норму.
- Но ты же в офисе сидишь, а я по городу мотаюсь! – с надрывом и чувством собственной незамутненной правоты.
- Ты еще на улице к левой тете подойди и расскажи ей про свои трудности. И попроси ее отдать свою машину, раз тебе тяжело.
- Ну, мать, ну ты чего?
- Я тебе не мать. Давай ключи.
Шварк связку на стол. Шииих – все головы в конторе повернулись в их сторону.
- Спасибо. Удачи во всем!
И гордо к выходу, не оглядываясь. Все, дорогой, рассказывай о своих трудностях другой дуре, с меня хватит!

Вообще-то Ефимовой было уже тридцать пять, грустно, девушки. Ни детей, ни кота, ни мужа, ну, квартира, и что в ней – волком выть? Шла из его конторы, гордая, а в машину села, отъехала и расплакалась. На полу – грязюка, коврики угваздал до полной непохожести на коврики, бычки на полу, скотина! Уткнулась носом в руль, поревела, вытерла нос – и поехала на работу, обед кончается.
- Ингочка Валерьевна, я уйду сегодня пораньше на часок? – молоденькая ассистентка, хорошая девочка, сроду не раздражала, а тут…
- Куда это? – сердито.
- Свидание, - улыбается та счастливо.
- Иди, - хмуро, - больше в этом месяце не отпущу, третий раз отпрашиваешься.
И про себя, мол, ну что ты на девчонку взъелась, ей двадцать три, у нее еще все впереди, и говна наесться тоже успеет, что ты как старая дева?! И подленькое внутри – а что, не старая дева, что ли?

Домой в отвратительном настроении, отпуск отменила, одной никуда не хочется, работа – дом, работа до ночи – опять дом, в котором пусто, уныло, огромный новый холодильник, бред, зачем ей это одной? «Этот» не звонит, обиделся, да и смысл ждать, он больше не переступит порога ее дома, все решено, но все равно, все равно. Подруги – пора заводить новый роман! Какой новый, с кем? Что, на улице знакомиться? Сайты знакомств? Оставьте, это гадко, я не лошадь в загоне, не товар лицом, я – финансовый директор, взрослая, успешная женщина, нужны мне эти недоноски. Ах, Верка там удачно познакомилась? Так я вам не Верка! За два месяца переругалась со всеми подругами, не способными на глубокие переживания. Что это за формула такая – рассталась с одним, клин клином, прыгай в постель к другому, срочно, а то закуклишься на годы? Не жизнь выстраивают, а какой-то симулякр, Барби до сорока, а то и до пятидесяти, эрзац-чувства, я его слепила из того, что было – нет, Инге такого больше не надо! Честнее одной.

Незаметно подкатил август, как обычно, будто кот – подкрался на мягких лапах, загудел шмелями, выпустил из кулака ос на лотки с фруктами, усыпал цветочные ларьки мелкими августовскими хризантемами, подвел итог летним купаниям Ильиным днем, да и не купалась Инга в этом году ни разу, что уж переживать про Ильин-то день. Ассистентка Инги объявила, что скоро выходит замуж, а потом сразу в декрет, сама не понимает, как так вышло, но ребенка хочет, все прекрасно.
- Вышло как у всех, - недовольно ответила Инга, - ты вот мне лучше скажи, где я тебе замену найду?
- Ингочка Валерьевна, так давайте я к вам брата приведу!
- А он что? – так же недовольно.
- Так один факультет заканчивали же, он как раз был бы рад у вас поучиться и поработать!
- Ну, пусть зайдет.
Зашел. Двадцать семь лет, неглуп, образован, восторженно смотрит ей в рот, еще бы – она для них, щеглов, авторитет, а то. Устроила. Справляется. Ужинать звал с первой зарплаты, дурачок.

Дома пусто. Грустно. Завела котенка. Назвала Васькой. Серый, полосатый, двух месяцев от роду. Хулиган. Но чудесный. Ложится к ней в кровать, включает мурлыканье - маленькую внутреннюю кошачью лесопилку, она его гладит и засыпает спокойно. Надежный маленький комочек, который если и преподнесет сюрприз – так в виде оборванных штор, а это пустяки, дело житейское, зато не пеняет ей на лишний вес, наоборот, всячески приветствует звук открывающегося холодильника. Кстати, вставала тут на весы – вот черт возьми, плюс пять кило за два месяца. Надо в спортзал. И на диету, да, на диету. «Этот» позвонил, встретиться предложил, голос грустный, извиняющийся. Отшила, причем грубо. Сказала «да что ж такое, отвяжись, сказано же тебе, у меня уже другие отношения!». Обозвал дрянью, бросил трубку. А и не жалко, вот честно – отболело.

Десятого августа Инга Ефимова, эта женщина с железной волей, с педантичностью немки, с исполнительностью робота, этот профессионал с холодным сердцем, этот сосуд добродетели и достоинств, встала с утра, вышла на балкон, выпила кофе, выкурила первую утреннюю сигарету – и решила удивительное.
- Алексей Владимирович! – захрипела Инга в трубку, набрав начальника. – Прошу вас позволить мне взять отгул, простыла, проклятые кондиционеры, горло дерет.
- Инга Валерьевна, о чем речь! – начальство может себе позволить быть благодушным, когда пример для всей конторы вдруг заболевает раз в пять лет. – Врача вызывайте да отлеживайтесь, какой разговор!
- Не хочу врача, хочу просто отлежаться, это простуда, тут лечи – не лечи, главное – лежать.
- Лежите сколько нужно! – участливо отреагировало начальство.
- И какого черта я филоню? – удивилась сама себе Инга, положив трубку.
- Муррр! – радостно сообщил Васька и потерся об Игнину ногу, выпрашивая чего-нибудь сожрать.
- А и ладно, - махнула рукой Игна, - и по фигу! Внутренний Боливар устал, пару дней поваляюсь, кино посмотрю, с Васькой поиграю, могу я себе позволить откосить от работы раз в фиг знает сколько лет?!
Замурлыкала не хуже Васьки, затеяла сырники с изюмом (на диету потом, завтра, не сейчас!), вскипятила до первых пузырьков чайник, заварила зеленый улун, притащила кресло из гостиной, сложила ноги на пуфик, включила «Кейт и Лео», Васька пружинисто запрыгнул на колени, гори все синим пламенем, я отдыхаю!

***
Гануш Клос, тридцатилетний чех, смотрел на Москву уже неделю со всевозрастающим изумлением. Бешеный город с непонятными внутренними правилами бытия, спешащий, грязный, вопящий, хмурый, грубый, странный, агрессивный, то насквозь нищий, то кричаще богатый, - как он решился подписать контракт на три года? Как он тут приживется? В банке пока еще все, кроме президента и нескольких его замов, которые и выписали Гануша как профи в банковской сфере, смотрят не то чтобы волками, но косо, косо. Выражение на лицах коллег легко читается – на хрена он нам тут сдался, будто бы без него не справились бы, гляди-ка! Квартиру ему сняли, везде соломки подложили, посмотрим еще, что за специалист, поглядим, ага. В принципе, Гануш не мальчик, к конкуренции привык, не боится, потому и известен, что умеет драться и настаивать на своем, но ух как все странно, пока еще разберешься. Вон, назначили ему зама, тот улыбается заискивающе и вроде бы готов делиться любой информацией при начальстве, а на деле неделю высылал ему запрошенные еще в первый рабочий день материалы. Глаз у зама злобный, завистливый, но негоже начинать работу с жалоб руководству, ничего, через месяц все наладится. Странные, странные люди, странный город, странное все.

Утром понедельника, десятого августа, Гануш позвонил водителю и сказал, что хочет сегодня добраться до работы на метро, пора привыкать к Москве, изучать без посредников, так что вы до вечера свободны, уважаемый водитель. Водитель что-то буркнул, вежливость в российской столице не является обычным делом, ну и ладно, подумаешь. Гануш окинул взглядом свое жилье, предмет зависти зама и прочих коллег, хоть они тут ни разу и не были. Чему завидовать? Кухня метров десять, неудобный такой трамвайчик, все забито техникой, лепнина дурацкая на потолке, кафель с позолотой в ванной, умопомрачительный унитаз под малахит, искусственные цветы по стенам сортира, жуть. В гостиной – огромный телевизор и гигантских размеров кровать, бешеной расцветки ковер, что-то черное с оранжевым, под тигра. Кабинет крохотный, стол, кресло, книжный шкаф, окно с невыразимой мерзости портьерами из тяжелого красного бархата, перехваченными золотыми кистями – ну, как в музее, девятнадцатый век, мамочки. Узнав, сколько стоит аренда этой квартиры в месяц, Гануш чуть не сел мимо стула.
- What in the world! – обалдело выпалил он в лицо заместителя президента банка по административной работе.
- А чего? – обиделся тот, выслушав переводчика. – Полторы тыщи евро – это еще недорого, это прям нормально, тем более не самому же платить, банк же платит! Ишь, вредный (не переводи, слышь?), вон евроремонт какой, мне б так жить, приперся тут на мою голову!
Гануш перевел вопросительный взгляд на переводчика, тот пожал плечами, мол, ничего важного сказано не было. Впрочем, по интонациям Гануш и сам догадался, что не особенно одобрен этим начальственным мужчиной в дорогом пиджаке.

В общем, первая неделя в Москве не показалась Ганушу такой уж очаровательной, как ему думалось до отъезда в Россию. Гануш вздохнул, покосился на джинсы, повел плечами. Дресс-код, хоть он и не видит банковских клиентов, его работа – бумаги, логистика движения финансов, а в этих бумагах и отчетах – бардак, неразбериха, и никто не может толком объяснить, почему так и кто санкционировал такой дурдом в самом, казалось бы, логичном мире – мире банковских денег. Он взял сумку, накинул ее на плечо, вышел в подъездный холл, повел носом, сморщился, - от мусоропровода нещадно разило помоями, жара, мухи, эх, чтоб вас гусь лягнул с вашими дикими порядками! Пока он об этом думал, дверь, увлекаемая сквозняком, медленно защелкнулась. Гануш обернулся и обмер. Мобильный, бумажник, ключи – все осталось в квартире, он ничего не положил в сумку, задумался, забыл. Пару минут Гануш тупо смотрел на металлическую дверь с каким-то антивандальным, как ему объяснили, напылением. Антивандальное напыление безмолствовало. Гануш прислонился затылком к шершавой подъездной побелке, мучительно замычав. Так, ну и что делать? Куда звонить? Кому? Да и неудобно, даже стыдно – второй понедельник работы, а он уже стоит перед собственной захлопнутой дверью, что про него подумают? Что клоун, ясно. Да и как позвонить, где взять телефон? О, чертова страна, ну, выйдет он из подъезда – и что? Никто не говорит по-английски, как он объяснит, что попал в сложную ситуацию? О, черти драные, о, кретин!

Через полчаса Гануш Клос, крутой специалист, благополучный иностранец на контракте, дробно галопировал по холлу. Свидетелями его нервного галопа были четыре немых входных двери, в которые он боялся звонить. Во-первых, все, поди, на работе. Во-вторых, он не знает русского, не может же он, даже если ему кто-то откроет, сказать «спасьибо» и «дйобрый дэн», правда же? Гануш погружался в пучину черного отчаяния и все наматывал, наматывал, наматывал метры в узком пространстве холла. Выхода он не видел.

- Да что ж там за топот? – возмутилась, наконец, Инга и ссадила с коленей Ваську. Кейт все еще не верила, что красавец Джекман прибыл в Нью-Йорк из прошлого, экран показывал ее недоверие и неприязнь, но за дверью, в коридоре, кто-то так грохотал, что мешал ей погрузиться в переживания героев. – Зарядку они там устроили, что ли?
Инга встала, накинула на пижаму халат, посмотрела в глазок. Да, кто-то там ходит туда-сюда, как заводной, но вот на кой черт, а? И кто – не видно, слишком быстро проносится мимо глазка. Инга поразмыслила, открыла дверцу шкафа в коридоре, дотянулась до верхней полки, достала шокер.
- Мало ли, - сообщила она Ваське, свернувшемуся на кресле в кухне.
- Угрррр, - уютно отреагировал Васька.
Решительно открыв дверь, Инга высунула голову в коридор.
- Какого черта? – сообщила она худому высокому блондину в синем официальном костюме, который мрачно мерил шагами холл.
- Дйобрый дэн! – повернув к Инге расстроенное лицо, выдал тот. Серые глаза блондина с отчаянной мольбой смотрели на Ингу.
- Что случилось? – спросила она, не сразу поняв, что перед нею иностранец.
- Ду ю спик инглиш? – безнадежно спросил тот.
- Йес, оф коз, - автоматически ответила Инга.
- О! – ответил ей нервный блондин и с восторгом застрекотал про захлопнувшуюся дверь.

Васька не одобрил, когда его сняли с кресла и усадили туда какого-то белесого хлыща, который с удовольствием налег на Васькины сырники.
- Мряяяяууу! – отнесся он к посетителю.
- Чи-чи, - ласково позвал его хлыщ и потрепал по загривку.
- Ой, что-то будет! – сработало у Васьки кошачье чутье.
И было, да. Хохоча и веселясь, хлыщ полез через Васькин с Ингой балкон на соседний, помпезный, в каком-то умопомрачительном литье с вензелями. Потом Инга ушла туда, в квартиру хлыща, Васька слышал, как они смеялись там по-нерусски, странные какие-то слова, тоже мне – «чи-чи». Инга вернулась через пять минут, довольная, улыбчивая, скормила ревнивому Ваське последний сырник и села досматривать фильм. Васька было решил, что все наладилось, но вечером приперся хлыщ с цветами и бутылкой шампанского, а Ваське (тут кошачье сердце немного оттаяло) принес каких-то удивительных баночек из фольги, в которых (мрррряяяууу!) оказалась вкуснейшая куриная печенка, так бы ел и ел, не отрываясь, без перерывов на сон, в самом деле. Ладно уж, что хлыщ, зато в кошачьей еде понимает, пусть уж, да вон и хозяйка смеется счастливо. Васька объелся и таки ушел спать, покачиваясь. За свое будущее он был спокоен, кошачья проницательность его еще ни разу не подводила.

…Дочке Инги и Гануша уже пять лет. Васька неимоверно толст и окончательно излелеян всеми членами семьи, кроме маленькой Хелены. Хелена вытворяет с ним, что хочет – завязывает в узел, укладывает в таз с замоченным после похода рюкзаком, тягает за хвост, а он даже ни разу ее не поцарапал, любит, что ли. Впрочем, долго об эмоциональной составляющей связи маленькой Хелены и кота Васька не думает, некогда. То поесть, то поспать, то скрыться от Хелены под шкаф, под которым того и гляди застрянешь – есть чем заняться, есть!

А хлыща с тех самых пор топота по подъезду Инга называет «Чичи». Ласково, памятуя о том, как когда-то хлыщ погладил Ваську. А Хелена бегает за отцом и, путаясь в трех языках, сообщает папе про то, что «обизянка Чи-чи-чи проглотила кирпичи!». И хлыщ смеется. Нет, ничего, жить можно. Тем более, что Чичи по-прежнему хорошо разбирается в кошачьем корме.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив