Ravenclo – гармония стиля и производства поможет в создании уникального мерча 
О потустороннем 
Софья Ковалевская. Воспоминания современников. Рассказ о детстве, учебе и 
Аномальная зона:Берёзовая горка 
Интересный вопрос: Сколько бы стоило построить Эйфелеву башню в 2025 году? 
Конструкторы самолетов... 
Ширятся попытки удовлетворить спрос на дроны с реальным (пространственным) AI, 
Жрец Смерти и Несчастное дитя в Городе греха 
ЗНАМЕНСКАЯ ПЛОЩАДЬ . 8 января 1415 года парижский прево издал первое в истории Франции постановление, ограничивающее в правах представительниц древнейшей профессии. Отныне публичным женщинам запрещалось носить дорогие меха и кожаную одежду, украшать себя золотом и серебром. А еще им запрещалось появляться в ...
Аркадий Райкин. Часть 10. Как Жванецкий и Карцев ушли из театра Райкина. Кобзон
veselchak01 — 16.10.2025
Фильм «Аркадий Райкин» вышел на экраны страны в начале 1968 года. Причем прокат у него был фантастический: только в Москве в первую неделю его пустили в 43 кинотеатрах, а во вторую – уже в 58. Редкий художественный фильм (а этот был документальный) удостаивался такой чести.
На волне успеха этой ленты в том же 1968 году Аркадию Райкину было присвоено звание народного артиста СССР. Случилось это после 33 лет беспрерывной работы на сцене. Еврейская общественность ликовала: за три последних года сразу двое ее деятелей из числа эстрадников получили столь высокое звание: Леонид Утесов (в 1965-м) и Аркадий Райкин. Причем если первый стал «народным» с опозданием (Утесову на момент награждения исполнилось 70 лет), то Райкину было всего 57 лет. К тому же он по своему статусу стоял выше Утесова: последний был пропагандистом легкого жанра – джаза, а Райкин трудился на ниве сатиры, которая всегда считалась в СССР весьма нелегким и рискованным делом.
Райкин относился к тем евреям, которые долгие годы были опорой для советской системы и которые настолько с ней срослись, что вне ее своей жизни уже не мыслили. Как верно заметила Мариэтта Шагинян: «Искусство Райкина, рожденное при советском строе, плоть от плоти советского строя, растущее вместе с ним, живущее заботами и проблемами этого строя, становится потребностью для миллионов советских работников, так как отвечает на более широкую, глубинную потребность именно социалистического развития нашего общества – потребность в самокритике…»
в 1969 году свет увидела первая книга-биография артиста, принадлежащая перу его соплеменника – А. Бейлина. Вообще, следует заметить, что пиаром Райкина в основном занимались евреи, коих было много в среде кино– и театральных критиков. Например, в 50-е годы о творчестве героя нашего рассказа много писали Евгений Мин и Давид Золотницкий, в 60-е – Татьяна Тэсс (подруга жены сатирика Р. Ромы). Впрочем, и без всякого дополнительного пиара слава Райкина в среде рядовых советских граждан продолжала оставаться достаточно высокой. Вот лишь один пример из этого ряда, о котором нам поведает супруга поэта А. Вознесенского Зоя Богуславская:
«Канун Нового года конца 60-х. Райкин живет в Переделкино, в коттедже Дома творчества писателей. Нас познакомили недели две назад, сейчас, выпив чая в столовой, он ужасно спешит, вечером в театре концерт. В ту пору он сам был за рулем – водитель он был виртуозный. Запуская мотор, он видит меня, стоящую на обочине шоссе с огромной елкой в охапку, на моем лице – ужас от стремительно ускользающих переполненных такси. Ничего не поделаешь – канун Нового года. Дома, на Котельнической набережной, меня ждут муж и сын. А что, если не выбраться к Новому году?!
– Едемте, – предлагает Райкин.
– Во какая елка! – развожу я руками. – А у вас концерт. Спасибо.
– Садитесь немедленно!
Мы отъезжаем. Мороз лютый, скрипят шины, трещат стволы сосен. Подъезжая к Минскому шоссе, посреди леса, машина останавливается. Зажигание не включается, нет искры, будто не работало никогда. Кругом ни души, темно. Минут 25 проходит, прежде чем Райкину удается справиться с мотором. Наконец-то едем дальше. По дороге в Москву я засекаю время – до начала его концерта 15 минут. Положение становится угрожающим.
– Выбросьте меня здесь, – предлагаю я.
Райкин молчит, невозмутимо глядя на дорогу, даже не пытаясь прибавить скорости. Похоже, я переживаю за его концерт больше, чем он.
– Там же зрители, они уже по фойе ходят. Остановитесь, – прошу я.
Молчание.
– Опоздаете! – безнадежно говорю я, как опытный водитель с двухлетним стажем.
Но вот подъезжаем к Киевскому вокзалу.
– Не волнуйтесь, пересажу вас на такси, – заявляет Райкин. – Тут есть стоянка.
В новогоднюю ночь площадь перед Киевским вокзалом была заполнена десятками такси, но почему-то все они парковались на достойном расстоянии от стоянки. Уже потом я поняла, что все водители ждали прибытия южного поезда в надежде на длинные концы, хороший заработок от щедрот людей, приехавших на встречу Нового года или в связи с ним.
Подразумевается, что все эти машины уже заказаны. Райкин подруливает к первой с краю, выходит из машины и оглядывается. И тут, через минуту, начинает происходить нечто невероятное. Из машин выскакивают водители, каждый хочет протиснуться к Райкину, а когда толпа вокруг него становится столь плотной, что уже не протиснуться, остальные возвращаются в машины и начинают гудеть. В воздухе повисает оглушительный вой, как победные фанфары в честь выигранного сражения.
Райкину удается перекричать шум и, обращаясь к первому из водителей (который дергает его за рукав), он говорит: «Будьте любезны, доставьте, пожалуйста, мою даму. К сожалению, сам я не могу – опаздываю на концерт».
Никогда в жизни, ни до, ни после, я не имела такого количества предложений подвезти меня в любой конец света, как в тот вечер. Меня дружно упаковали вместе с елкой, и под несмолкаемый стон гудков я двинулась в одну сторону, Райкин – в другую. Десятиминутная дорога до Котельнической набережной была заполнена ответами все на те же вопросы водителя: что играет, где живет, что ест, кого любит? И под конец я рискую разочаровать таксиста: «Ничего этого я не знаю, я всего лишь случайная попутчица в этот предновогодний вечер, которую выручил всенародный кумир и подвез в Москву из Переделкино».
И все же водитель этой машины, несмотря на все мои уговоры, не взял с меня по счетчику.
– Это будет один из самых памятных моих вечеров, – сказал он. – Я смог хоть в чем-то оказаться полезным Райкину.
И моему счастью не было границ, вечернее приключение стало главной темой встречи того Нового года.
– Все было нормально? – спросил меня Аркадий Исаакович два дня спустя, вернувшись в Дом творчества.
– А у вас? Успели?
– На десять минут задержали начало, но я их честно отработал, – засмеялся Райкин…»
Между тем в самом начале 1969 года в Театр миниатюр был возвращен Роман Карцев, который, как мы помним, был уволен из театра в 67-м, накануне премьеры «Светофора». По его собственным словам, возвращение произошло при следующих обстоятельствах:
«Когда я по приглашению Анатолия Кролла, известного джазового музыканта, направился в Тулу работать в оркестре, не выдержал – заехал в Москву и пришел на спектакль Райкина. И все громко, чтобы он слышал:
– Кто к нам пришел! Кого мы видим! Аркадий Исаакович, смотрите, кто пришел! Угадайте! – и втолкнули меня в грим-уборную, где сидел Райкин.
Состоялся такой диалог:
– Здравствуйте, Аркадий Исаакович, как здоровье?
– Ничего (гримируясь). Как дела?
– Да так себе. Я тут…
– Ну ладно, мы еще увидимся? Ты на спектакле?
– Да, конечно!
Райкин замолчал.
Спектакль прошел, как всегда, успешно. Да и вообще это был Райкин более современный, все монологи – «Дефицит», «Федя-пропагандист», «Изобретатель» и «В Греческом зале» (миниатюра родилась в 1968 году) – стали классикой.
После спектакля я зашел за кулисы, выждал, пока все – гости, друзья – уйдут, и взахлеб стал его благодарить. А когда он меня спросил: «Ну как «Школа»? (та миниатюра, которую мы играли вместе с Витей и из-за которой я поссорился с Райкиным), я ответил: «Если честно – не то!»
– Да? – сказал Райкин. – Посмотрим, как ты ее сыграешь. Подавай заявление и возвращайся, а то мне все уши прожужжали.
И я вернулся в театр, где шел спектакль «Избранное» и где Райкин и Витя играли «Авас». Я стоял за кулисами и нервничал. При всем райкинском таланте в «Авасе» он играл результат, а не процесс. Но миниатюра была настолько точна, что пользовалась успехом даже и без него, когда играли другие актеры… Сегодня «страшно» вспомнить, но однажды, когда Витя Ильченко заболел, мы с Райкиным вдвоем играли «Авас». А ведь эта миниатюра построена на сплошной импровизации! Вообще самые лучшие роли получались, когда мы ставили фарс, и он позволял импровизировать. Например, играли трех старух, которые сбежали из города, чтобы прописаться в Москве! А иногда мы просто смешили Райкина - он был очень смешливый, хохотал как ребенок.
Тем временем Райкин начал нас брать на свои творческие вечера вне театра. Миша читал, мы с Витей играли две-три миниатюры. Так было в Донецке, в Одессе, в Баку. Все это происходило летом в отпуске. Нам платили по 8 рублей за выступление, а если это был Дворец спорта – то 16 рублей…»
Как ни странно, но вскоре после возвращения Карцева из райкинского театра вынужден был уйти Михаил Жванецкий. Причем опять же не по собственной воле. Впрочем, и его вина в этом тоже была – он позволил себе ослушаться приказа Райкина, который категорически запрещал актерам своего театра выступать на стороне. Кто этого приказа не выполнял, тот немедленно увольнялся. Так, например, было с группой пантомимы Гри-Гру, которую уволили перед Жванецким. Однако для последнего это событие не стало поводом к тому, чтобы задуматься. По его словам, ситуация тогда сложилась такая:
«То, что Райкин не брал, я исполнял сам на авторских вечерах. Постепенно у меня их стало довольно много – в Доме ученых, Доме писателей и др. Читал вещи довольно острые, которые могли вызвать раздражение. Я тогда плохо понимал, считал, что я нахожусь как за каменной стеной под защитой театра. Эта стена, имевшая крепкий вид, на самом деле держалась только на Райкине.
И вот однажды в разгар моих успехов директор театра мне сказал: «Аркадий Исаакович решил с тобой расстаться». Это был не просто удар, не катастрофа, это была гибель.
Я пришел к нему, подложив заявление об увольнении в конец новой миниатюры. Он спокойно прочитал и сказал, подписав: «Ты правильно сделал».
Самое парадоксальное, что, как только меня уволили, а я воспринимал мой уход именно так, за мной пришла машина с просьбой приехать в театр. Я воспрял духом. Но, оказывается, нет, мне не предлагали вернуться в театр, а просто Аркадий Исаакович сказал: «Куда же ты исчез? Моральные обязательства у тебя есть? Ты что, не собираешься работать?» – «У меня так не получается, – ответил я. – Я не могу заставить себя работать».
Я не хотел говорить ему, каким ударом был для меня разрыв с театром. Мы расстались в отношениях враждебных. Он считал, что как работника театра он мог меня уволить, но это не мешало мне оставаться автором. У меня это не укладывалось. Я относился к нему с такой любовью, когда наполовину расстаться невозможно. Если расставаться, то навсегда…
Позднее я что-то еще писал. Но мне было тяжело появляться даже возле театра. Со временем я понял закономерность смены авторов в театре Райкина. Это был естественный процесс развития художника. Каждый автор в этом театре имеет свой век – золотой, потом серебряный, бронзовый… Мы виделись редко, при встречах были фальшиво дружественны. В этом тоже его сила. Он очень сильный человек…»
А вот какие доводы приводил по этому поводу сам А. Райкин:
«Как завлит Жванецкий никуда не годился. Ему не хватало дипломатичности, терпимости, элементарной усидчивости. Он с ходу отвергал все, что ему приносили другие авторы, – и плохое, и хорошее. Ему как писателю, причем писателю с ярко выраженным собственным стилем, собственным видением мира, почти ничего не нравилось. Все хотелось переделать. Но работать над текстом вместе с автором Жванецкий тоже считал излишним. Опять-таки как писателю ему это было скучно. Между тем настоящий завлит, по моему разумению, – это прежде всего редактор. А настоящий редактор – это человек, готовый умереть в авторах, подобно тому, как режиссер умирает в актерах…»
Вскоре после увольнения Жванецкого произойдет следующая история. Райкина пригласят на встречу со зрителями, где в зале будет находиться и Жванецкий. И вот кто-то из присутствующих прислал артисту записку с вопросом о его конфликте с драматургом. Райкин ответил нервно. Он обвинил Жванецкого в неблагодарности: дескать, получил квартиру от театра, после чего тут же сбежал на вольные хлеба. Находившийся в зале драматург не станет вступать в полемику с сатириком: то ли испугается, то ли просто не захочет портить вечер артисту.
Кстати, много позже, уже в наши дни, в нечто подобном обвинит Жванецкого и Иосиф Кобзон. В своих мемуарах он расскажет о том, как драматург сначала сблизится с мэром Москвы Юрием Лужковым, много чего хорошего от него получит, а потом, когда тучи над головой мэра сгустятся, попросту его «кинет». Впрочем, это уже совсем другая история, и кто хочет узнать ее подробности, может обратиться к мемуарам Кобзона, которые называются «Как перед Богом». А мы вернемся к Райкину.
Несмотря на его сложный характер, костяк его труппы сохранялся прежним – его составляли люди, которые начали работать с ним много лет назад. Например, Ольга Малоземова сотрудничала с сатириком с 1939 года, Виктория Горшенина – с 1943-го, а Владимир Ляховицкий – с 1956-го. А ведь им порой тоже изрядно доставалось от Райкина, но они стоически терпели вспышки его холодного гнева. Как будет вспоминать много позже В. Ляховицкий:
«На Райкина многие обижались. Я тоже. Он был непростой человек. Никогда не кричал, говорил тихо. Но мог так обидеть!.. Но все это не было капризом или самодурством: с точки зрения искусства Райкин был прав. А многие острые углы в труппе сглаживала жена Райкина, Рома…»
Впрочем, даже супруге великого сатирика было не под силу сгладить все углы. В итоге вскоре после увольнения Жванецкого из театра были уволены и Роман Карцев с Виктором Ильченко. Вот как об этом вспоминает Р. Карцев:
«Был уволен Миша Жванецкий – за самовольное чтение своих произведений во Дворце искусств и еще кое-где. Готовилась акция и против нас. И тут – поездка в Польшу. Нас взяли скрепя сердце…
Гастроли проходили с триумфом, наш «Авас» пользовался успехом, особенно у женщин, с которыми мы общались открыто, – это жутко раздражало весь театр, и поползли шепотки. Мы выступали в Варшаве и других городах, были встречи с актерами, которые заканчивались уходом с компанией и паненками. Раздражение нарастало, и на обратном пути нас вызвал в купе директор:
– Подавайте заявление об уходе!
– Как, сейчас?
– По приезде.
Мы были ошарашены: хоть и ждали всего, но не этого. А квартиру Вите?
Вернувшись в Ленинград, продолжаем работать. Тишина, нас не увольняют, но и квартиру Вите не дают. Я психую: «Надо уходить!»
В это время нас приглашают в Одессу, и мы вынашиваем планы. Райкин не обращает на нас внимания, и это признак бури. И вот в театре вывесили квартирный список: Вите предложена двадцатиметровая комната в коммуналке. Он обиделся.
И одним пальцем на Мишиной машинке отстучал заявление об уходе по собственному желанию. Заявление это вызвало взрыв негодования и было подписано моментально.
А что дальше? А дальше надо было запутать всех, скрыть, куда мы уходим, поскольку было опасение, что театр туда пошлет «телегу» и там все перепугаются. Мы начали игру: просили друзей из Свердловска, Риги, и они на театр слали приглашения работать в местном театре миниатюр. Туда немедленно шли запросы. И когда, уже уходя, мы сообщили, что едем в Одессу, нам никто не поверил. Это нам и было нужно.
Я тогда учился в ГИТИСе на четвертом курсе, туда пришла «телега» – и меня исключили. Приезжаю в Москву – вижу приказ об отчислении. За что? За уход из театра, из которого никто по своей воле не уходил. Мы с ректором идем в министерство к юристу, и тот доказывает, что это незаконно. И меня восстановили в институте, который я закончил довольно успешно – с одной тройкой по истории КПСС. А Витя этот институт закончил с красным дипломом…»
Отметим, что, уйдя от Райкина, Карцев и Ильченко отнюдь не потеряются на эстраде и даже наоборот – станут еще более популярными, создав талантливый дуэт. А ведь сделать подобное до них не удавалось ни одному артисту или автору, кто прошел через райкинский театр. Например, драматург Владимир Поляков, расставшись с Райкиным, в 1959 году создал собственный Театр миниатюр в Москве, но особых лавров тот так и не снискал. Или взять актера Вадима Деранкова, который имел несомненный талант, но, покинув труппу райкинского театра, на эстраде потерялся.
А вот другой пример – добровольного ухода из сатирического жанра и обретения славы на ином поприще. Речь идет о Михаиле Ножкине, который громко заявил о себе в конце 50-х, исполнив в выпускном представлении «Веселый городок» студии «Юность», где он учился, юмористический фельетон. После этого Ножкин быстро стал популярным: он исполнял куплеты, танцевал, показывал пантомиму. Кроме этого, пел песни собственного сочинения под гитару, причем весьма смелого с идеологической точки зрения содержания (самым известным его шлягером тех времен была песня «А на кладбище все спокойненько…»). А также сочинял песни для эстрадных исполнителей: здесь самым известным его произведением суждено было стать песне «Последняя электричка» (музыка Д. Тухманова) в исполнении Владимира Макарова.
Во второй половине 60-х Ножкин много работает в жанре сатиры, выпуская спектакль «Шут с тобой» (1966) в постановке Марка Захарова. В образе шута в стихах, монологах, куплетах, балладах, новеллах и песнях Ножкин вел откровенный разговор о серьезных современных проблемах. После этого спектакля о нем заговорили, как о самом талантливом сатирике, не принадлежавшем к еврейскому клану. Но пребывал в этом качестве артист не долго.
Как гласит легенда, в самом конце 60-х у Ножкина вышел серьезный разговор с весьма высокопоставленным деятелем, который напрямик спросил у него: «Миша, тебе это надо – лить воду на еврейскую мельницу и высмеивать наши недостатки?» После этого Ножкин ушел из эстрадного актерства. Вместо этого он стал активно сниматься в кино, причем в патриотических ролях: сыграл сотрудника КГБ в фильмах «Ошибка резидента» (1968) и «Судьба резидента» (1970), советского солдата в эпопее «Освобождение» (1971). В этом же патриотическом амплуа он выступил и в песенном жанре, написав такие хиты, как «Я люблю тебя, Россия» (1970), «Последний бой» (1971; из 5-го фильма эпопеи «Освобождение» – «Битва за Берлин»).
А вот другой пример – уже упоминавшийся выше Марк Розовский. Кстати, они с Ножкиным одногодки – оба родились в 1937 году, но как разительно непохожи в своей любви-нелюбви к советской власти. Как мы помним, Розовский еще в конце 50-х вместе со своими соплеменниками – Ильей Рутбергом и Александром Аксельродом – организовал в МГУ (Розовский закончил там факультет журналистики) молодежный театр «Наш дом» (1958), на открытии которого выступил Аркадий Райкин. Десять лет этот театр существовал и ставил спектакли, основанные на драматургии в основном еврейских авторов: Григория Горина, Аркадия Арканова, Аркадия Хайта, Александра Курляндского. Кроме этого, Розовский стал первым режиссером, поставившим спектакль в жанре абсурда («Целый вечер, как проклятые», 1964). Поэтому на разного рода «прогрессивных» фестивалях постановки «Нашего дома» добивались лауреатства. Например, так было на 1-м Всесоюзном фестивале студенческих театров (1966) или на «Золотой маске» в Варшаве (1967). Однако после подавления «пражской весны», в которой ведущую скрипку играли интеллектуалы-евреи, советские власти вынуждены были прижать своих евреев-интеллектуалов. Под эту кампанию попал и театр «Наш дом», который в 1969 году был закрыт. После этого Розовский, как сообщает в «Эстрадной энциклопедии» Е. Уварова, «остался без постоянной работы с ярлыком «антисоветчика».
Легко представить себе, например, участь какого-нибудь американского режиссера, которого выгнали с работы с ярлыком «антиамериканиста» – ему вряд ли бы потом удалось вновь подняться. Но в случае с антисоветчиком Розовским вышла иная история. Та же Уварова несколькими строчками ниже сообщает, что Розовский после своего увольнения продолжал жить и здравствовать, причем не где-нибудь, а все в той же Москве: «работал на радио, в отделе сатиры и юмора журнала «Юность» (главным редактором там был соплеменник режиссера Борис Полевой), был режиссером эстрадного театра «Фитиль» при Москонцерте». И вот итог: спустя два года (1971) режиссура Розовского была отмечена на IV Всесоюзном конкурсе артистов эстрады. То ли Розовский к тому моменту перестал быть антисоветчиком, то ли на его антисоветизм попросту решили закрыть глаза, в свете того гуманизма, который проповедовала советская власть. Скажем прямо, допроповедовалась. Сегодня Марк Розовский является одним из самых оголтелых антисоветчиков среди своих соплеменников, кляня советскую власть на чем свет стоит во всех своих интервью на радио, по ТВ, в газетах, в Интернете, а также в своих мемуарах – короче, везде, где только возможно.
Продолжение следует…
Оставить комментарий
Популярные посты:
Архив записей в блогах:
Сегодня, стоя в очереди в магазине, я наблюдал забавную сцену. Чувак базарил по мобиле, по испански. Но так громко, блин, на весь магаз его слышно было. И что самое прикольное - чем больше людей заходило в магаз, тем громче он орал в трубку. Что бы ...
Мне нравятся такие прокаченные и самостоятельные коты! 4 дня где-то шлялся преспокойно при -25 градусах на улице и как только мы приехали, тут же и нарисовался. Точно у него несколько хозяев и квартир на выбор + его ещё хотят пристроить "в добрые руки" и специально кормят на улице, ...
Всего в 128 км от МКАД находится уникальное для Восточной Европы мегалитическое сооружение бронзового века. Про него пишут, но с оговорками. Уж очень это странно, мегалитам несколько тысяч лет, а они в стране всего лишь с одной тысячей лет истории. Вот цитата: «На территории села ...
Два диалога В комнату дул безмикробный, ионизированный, подогретый воздух без вкуса и запаха. Экран компьютера был заполнен кодами огромной программы. Около экрана стояла красная кружка с остывшим чаем. Чуть подальше лежал бутерброд с сыром. В блокноте - дата и ...
