Андрей Тимофеевич Болотов об эпидемии, страхах, самоизоляции и многом другом
vadimrazumov.ru — 24.04.2020
Я долго сомневался, стоит ли публиковать этот материал в то время,
когда новостные ленты и так пестрят устрашающими заголовками. Но
потом понял – это сделать просто необходимо. В первую очередь,
потому, что коронавирус не только вредит людям и экономике, но и
сеет ужасный раздор между людьми. Общество и даже – семьи,
раскололись на несколько лагерей. Одни называют пандемию фейком а
заболевших – подставными актерами, другие, начитавшись различных
статей, находятся в апокалиптическом настроении и вообще не видят
дальнейшего будущего. Одни до дрожи боятся за себя и близких,
другие – игнорируют правила безопасности. Одни винят во всем
заговор «мирового правительства», другие – тех, кто наводят панику.
Все постоянно ругаются друг с другом и пытаются доказать оппоненту
свою условную правоту.
И в этой нервозной обстановке многим совершенно некому
выговориться. Некому поделиться своими страхами, сомнениями,
мыслями. Просто быть понятыми и выслушанными. Найти такого
отзывчивого и опытного человека, который мог бы сказать: «Я тебя
очень хорошо понимаю! Знаешь, я и сам пережил подобный кошмар!
Хочешь, я расскажу тебе, как это было? Что я чувствовал и
испытывал? Главное, помни: нам тогда все происходящее тоже виделось
концом света, но и итоге – все нормализовалось!».
Я хочу, чтобы в этом материале вы смогли побеседовать как раз с
таким человеком! Он прожил очень долгую жизнь – почти сто лет, при
этом, постоянно справляясь с вызовами судьбы. Он был одним из самых
интересных и позитивных людей в истории. Но когда в конце XVIII
века Российскую Империю захлестнула жуткая эпидемия чумы, он
испытал все грани страха. Он не знал, как спасти свою семью, не
знал, что будет дальше с ним и с его садом и, в условиях состояния
медицины тех лет, вообще не знал, выживет он, или нет.
Думаю, вы догадались о ком идет речь. Сегодня вашим чутким другом и
собеседником будет Андрей Тимофеевич Болотов – ученый, ботаник,
писатель, создатель уникального сада в Богородицке и неутомимый
жизнелюб! Все цитаты, которые вы увидите ниже, были взяты из его
книги «Жизнь и приключения А.Т. Болотова». Вы поразитесь, насколько
события, происходившие, более 200 лет назад, похожи на то, что мы
видим сегодня. За годы «общения» с наследием Болотова «Жизнь и
приключения» стала моей настольной книгой. И каждый раз я поражаюсь
тому, насколько Болотову точно удавалось передавать события. Каждая
строчка – до дрожи, стопроцентная корреляция с мыслями и чувствами
современников!
Я решил разбить очерки Болотова на несколько материалов. Сейчас вы
увидите то, как развивались события в начале описываемого периода.
Затем – как они развивались, и, наконец, мы придем к описанию того,
как беда отступила. Надеюсь, этот материал поможет хоть немного
разрядить обстановку и посмотреть на проблему извне.
Стоит ли публиковать больше подобных материалов и воспоминаний?
Помогает ли вам опыт других людей переживать непростые периоды в
жизни?
1771 год. Появление чумы.
1) О неблагоприятной эпидемиологической обстановки в Москве и
несвоевременности введения карантинных мер
- «…но как, несмотря на то, долгое время еще не был возбранен
ни въезд в Москву, ни выезд из оной, а все, имеющие надобности в
оной, во всю весну и лето невозбранно в нее езжали, и из ней не
только они, но и все, коим только не хотелось быть в Москве, без
всякой остановки из оной выезжали и всюду и всюду разъезжались,
то натурально многие из сих разъезжавшихся, когда не сами выезжали
уже заразившимися, так вывозили с собою многия вещи, зараженныя
этим ядом, и такия, от которых могли заражаться в уездах и в других
местах и самые люди. И Москву не прежде вздумали запереть, как
тогда, когда было уже слишком поздно и когда зло сие сделалось в
Москве повсеместным и начало свирепствовать уже в полной мере; а
когда яд сей развезен был всюду и всюду, тогда начали употреблять
хотя уже и строгость и поделали множество везде застав и
карантинов, но все то помогло уже мало».
Архиепископ Московский Амвросий.
2) О несоблюдении людьми мер безопасности
«…сия важная и непростительная проступка тогдашняго
правительства нашего и произвела то, что все, живущие в деревнях и
уездах, во всю сию весну и лето жили спустя рукава и до самаго
сентября месяца всего меньше облаговременном предпринимании всех
нужных предосторожностей помышляли, а чрез самое то допустили
внедриться сему злу от приходящих и приезжающих с Москвы и в
селениях многих.
Все сие разсказываю я вам из собственной опытности, ибо и о
самим себе могу сказать то же самое, что говорил теперь о других.
До нас хотя и доходили от времени до времени слухи о
увеличивающейся в Москве заразе, но как, по пословице говоря,
рубили тогда еще не нашу тысячу, то и не было нам дальнаго горя, и
более потому, что почитали себя от Москвы слишком отдаленными, и,
увидев, что зло сие не так-то скоро распространяется, как мы
сначала себе воображали, думали, что к нам оно и вовсе не
дойдет».
В честь Григория Орлова была выбита медаль «За избавление Москвы от
язвы».
3) Об эмоциях при приближении угрозы
«…не успел наступить сентябрь месяц, как вдруг одним утром
поражен и в неописанный страх и ужас приведен я был известием, что
мор едва ли не внедрился в самое наше Тулеино. Мне сказывали, что в
сей деревне, отстоящей от нас только версты за четыре, один
мужик, принадлежащий князю Горчакову, скоропостижно умер, а
другой, пришедший из Москвы, при смерти болен.
Господи! Как вострепетало тогда во мне сердце, как я сие
услышал, и как поразительно было нам всем известие о столь близкой
уже к нам опасности, а особливо, что чума завелась уже в такой
деревне, с которою имели мы необходимое всякий день сообщение и
откуда к нам и от нас туда всякий день и денно и нощно ходили и
езжали люди. Мы не инако тогда думали и полагали, что Тулеино наше
в немногие дни вымрет все, до единого человека, а между тем, того и
смотри, что дело дойдет до нас и мы такому ж бедствию
подвергнемся».
Императрица Екатерина II.
4) О минутах отчаяния и тревогах за будущее
« …самые сады мои лишились в глазах моих всех своих прелестей
и меня по-прежнему утешать не хотели. У меня начали было заниматься
в них опять осенними работами и продолжать обработывать нижний
мой сад уступами и сходами. И я и поныне забыть того не могу, как,
вышедши тогда для смотрения сих работ и севши на краю одного
уступа, подле прекрасной моей березы на горе, стоящей пред
самыми окнами, и пригорюнившись, сам себе, вздыхая, говорил:
«Ах! Уж продолжать ли мне сии дела? И есть ли для кого и для
чего предпринимать все оныя и так много хлопотать и трудиться? Чрез
несколько недель, но что я говорю, может быть чрез немногие только
дни опустеет все наше селение, и проклятая чума, внедрившись и к
нам, перерубит и здесь всех жителей от мала до велика и не
останется никого из всех ныне живущих здесь. И тогда что будет не
только с садом, но и со всем селением и домом сим? Не должны ли
будут все сии места на несколько лет запустеть и все мои заведения
и труды уничтожиться и погибнуть? Может быть, и после многие годы
не захочет никто на сих несчастных и опасных местах жить, и они
впадут в самое запустение и останутся одни только сии бугорки и
уступы признаками бывших тут некогда украшений; да и кому
достанется все сие, и кто местами сими владеть будет, о том единому
Богу только известно!»
Орловские ворота в Царском Селе.
5) Об ужасе при возможном контакте членов семьи с
зараженными
«..Но что ж! Случись в самое то время, как они были у
господина Полонского, приезжает к нему прямо из Москвы и уже из
зараженнаго чумою дома его теща, ускакавшая без памяти из сего
города. Наши крайне были тем перепуганы, ибо в тогдашнее время все
приезжие с Москвы были для всех крайне опасны, и, будучи не рады,
что туда заехали, спешили как возможно скорее оттуда уехать.
Признаюсь, что неприятно было и мне, что им и людям нашим
случилось вместе быть с приезжими из Москвы. Но как испужался я,
когда на другой день после того, проводив от себя господина
Карпова, услышал я, что теща моя стала жаловаться, что у ней вдруг
заболела очень нога, покраснела, горела и сделалась на ней
страшная инфламация.
«Ах, батюшки! – возопил я сам в себе, будучи в душе своей
крайне встревожен. – Уж не моровая ли это язва и не смертоносный
ли нарыв хочет это делаться? Уже не захватила ль она подарка сего в
Зыбинке от ускакавшей из Москвы тещи г. Полонскаго? Уже не сидела
ли она подле сей приезжей и, может быть, уже заразившейся чумою,
и не пристала ли она к ней уже от сей гостьи? О, Господи! Что
тогда с нами, бедными, будет, ведь и мы все заразимся от ней и
погибнуть будем должны». Словом, я перетревожен был тем
неизобразимым образом, и хотя, приняв наружный спокойный вид, я
и ободрял ее, говоря, что это ничего не значит и что, конечно, она
ногу свою как-нибудь простудила и хочет быть это рожа; но на уме у
меня было совсем не то, а трепетали во мне даже все члены».
Портрет Петра Еропкина, XVIII век
Убийство архиепископа Амвросия, гравюра Шарля Мишеля Жоффруа, 1845
год
6) О начале решительной борьбы с эпидемией
"...Итак, я, созвавши своих деревенских соседей, ну-ка вместе
с ними сам ходить по всем въездам и выездам в нашем селении, и
одни, при себе, заставливать наглухо загораживать и заглушать, а на
необходимейших становить из людей и крестьян наших заставы и
учреждать строгие караулы с неугасимыми огнями и приказывать
накрепко никаких посторонних и незнакомых людей в селение не
впускать, а из знакомых приезжих окуривать и не давать им воли
останавливаться; а провожать их поскорее из селения вон".
Г. Орлов. (1770-е, Эрмитаж).
Продолжение следует