Аналогии и параллели

На всякий случай, оговорюсь сразу – это не про гей-парад:). Но связь, на мой взгляд, довольно прямая. Что называется, музыкой навеяло.
В моем десятом классе мы переехали в новый дом. Для меня это было печальное событие – во-первых, далеко от школы, во-вторых, в старом дворе оставались друзья, ну и вообще я плохо переношу перемену мест – с детства. Но была и еще одна причина. Вместо старых соседей, с которыми у нас была любовь и дружба – практически со всем домом – тут была совсем другая история. На нас косились и на контакт не шли. Ну, не все, конечно – но многие. Причем не на меня отдельно - а на всю семью. Причины такого странного отношения мне были абсолютно неясны, а папа с мамой, кажется, имели какие-то идеи, это обсуждая, но со мной не делились.
Но время шло, и потихоньку все вроде становилось лучше – к нам начинали заглядывать соседки за луком или картошкой, заходил сосед Петрович с третьего этажа, которому надо было выправить бумаги для инвалидности, я познакомилась с Диной из соседнего корпуса, которая ходила к тому же репетитору, что и я – в общем, мало-помалу обживались.
И тут к папе в гости приехал его когдатошний сосед, лучший друг по жизни и однополчанин дядя Леня. Он и папа дружили всю жизнь, с войны. У них было много общего – они оба когда-то учились и в Москве, и в Харькове, хоть и не были там знакомы, оба были балагуры и шутники, и оба дорожили своим знанием еврейского фольклора. Два таких человека в одной квартире - это был целый оркестр. Они непрестанно, практически не замолкая ни на минуты, гомонили, подшучивали друг над другом, мной, мамой и бабушкой, вспоминали свои фронтовые и более поздние истории, играли на разных инструментах и пели. На такое угощение мои родители созвали гостей. Гости были очень разных национальностей – в тамошнем котле невозможно было предположить никакой национальной однородности – но примерно половина из них тоже были евреи – там их было много в ту пору, поскольку женщины с детьми из украинских и белорусских местечек – те, кому удалось уехать от наступления фашистской армии, и те, кто не сгинули в тамошних гетто, уезжали туда, в Узбекистан. Понятное дело, что вечер, после посиделок за замечательным столом – моя мама готовила как профессиональный шеф-повар – перешел в концерт по заявкам – и тут папа с дядей Леней были, что называется, весь вечер на арене. В общем, встав под нашими окнами, желающий мог бы услышать двухчасовую программу песен, языком которых был идиш.
Наутро, я, выйдя из дома, столкнулась с тем, что окружающие на меня смотрят так, как это было при нашем приезде в тот дом. Глубоко недоумевая, я сходила за хлебом, как было велено, и вернулась домой с вопросом. Задать его было некому, потому что родители куда-то ушли, а бабушка спала. Занявшись чем-то другим, я забыла об этой странной ситуации, и села на веранде с книжкой. День был жаркий, за книжкой я задремала, а разбудили меня возбужденные голоса снизу. Две наших соседки – тетя Нина и тетя Тома – вели диалог на повышенных тонах.
- Защищай их еще, защищай – дозащищаесси, - говорила злорадно тетя Нина. – Дождесси – ни одного русского не останется в доме здесь, все эти понаедут. Будешь каждый день слышать то, что вчера вечером было.
- Да чем тебе это
мешало-то? – вопила тетя Тома. – Тебе мало они помогают, что ли?
Когда тебя алкарь твой бьет, кто тебя у себя прячет? Не Инна ли?
(Инной была моя мама) А когда твоему алкарю надо бумажки выправить,
он не к Яковличу ли идет? (Яковличем был, как нетрдуно догадаться,
мой папа:))
- Так это они ж нарочно! – возражала ей тетя Нина. – Бдительность нашу усыпляють! Не, ну я ничего не говорю - пусть живут тут, ладно уж, вроде не мешають. Но они ж всему свету вчера продемонстрировали нацию свою. Вот оно мне надо - песни их жидовские слушать? Противно аж.
- Ну вот погоди, я им расскажу, чтоб они твою бдительность не усыпляли больше! – пригрозила тетя Тома.
- Ты за них, что ли, я никак не пойму? – тетя Нина орала уже в голос.
Я тихо сидела под окном. Мне было и страшно, и мерзко, и обидно от тети-Нининых слов. И главное – я не понимала, за что все это. И не знала, что делать.
И тут со мной случилось озарение. Наверное, впервые в жизни. Я вылезла из своего укрытия, высунулась в окно и сказала тете Томе:
- Спасибо, тетьТом! Заходите к нам сегодня, у нас, наверное, еще гости будут, попоете с нами, раз вам не противно. А если нет – просто так посидим.
И ушла от окна, даже не посмотрев на тетю Нину, оставшуюся стоять с открытым от удивления ртом.
И это был первый и последний раз в моей биографии, когда меня ранил антисемитизм, и когда я чувствовала себя его жертвой. От того случая и дальше, я была готова лезть в драку в этом случае – невзирая на то, что не умею драться, легко могу получить в морду, и вообще осведомлена о всех минусах подобной линии поведения. Собственно, это было результатом того, что мне в свое время рассказывали папа и дядя Леня.
P.S. Это я к тому, что я понимаю Лену Костюченко, если что. При всех возможных несогласиях с ее позицией. Несогласия были до удара по голове.
P.P.S. Что еще важно. Лет через тридцать, во время папиных похорон, обе тетушки помогали мне изо всех сил, и рыдали, как близкая родня.
Жизнь такая вокруг. Парадоксальная. Мало ли, может, и тут…..