Александр Архангельский: "Все то, что началось «Покаянием», закончилось

philologist — 18.06.2019 Из беседы члена КГИ, экономиста Евгения Гонтмахера с телеведущим, писателем, президентом ПЭН-Москва Александром Архангельским.



Евгений Гонтмахер: Сейчас наше общество, какая-то небольшая его часть, переживает изменения. Когда повышали пенсионный возраст, люди были недовольны этим, но опросы показали, что люди недовольны не тем, что у них отобрали деньги, а тем, что с ними не поговорили. Как и в Екатеринбурге: поставили забор — и идите вон, а мы тут будем строить храм. Я это к тому, что какой-то запрос от пока еще небольшой части на справедливость, уважение к себе, достоинство растет. Будет ли адекватный ответ со стороны культуры? Это же должно обязательно воплощаться в каких-то вещах. К примеру, будет ли художественный фильм о событиях в Екатеринбурге?

Александр Архангельский: Не будет, конечно. Касательно кино круг замкнулся еще до всякого Екатеринбурга. Все то, что началось «Покаянием», закончилось «Левиафаном», и здесь страницу нужно перелистнуть. Мы дальше куда-то движемся. Если говорить об этом эпизоде, то он очень важен, хотя сложнее, чем хотелось бы. Хотя бы потому, что храм предлагали строить в двух других местах, а это уже третья точка. Не с бухты-барахты выбрали сквер и начали навязывать храм, там проблема глубже и жестче, чем кажется. Это не защита сквера — это протест против храма. Давайте называть вещи своими именами. Предлагаю не оценивать: это может нравиться и не нравиться, быть хорошим или плохим. Надо занять позицию наблюдателя, чтобы понять, что за этим стоит.

Я бы на все это посмотрел как на начало большого исторического процесса. Первое: прошли 30 лет реабилитации церкви, которые начались в год тысячелетия крещения Руси. Когда все, что строилось, возводилось, предлагалось со стороны церкви, воспринималось большинством людей как акт исторической справедливости. ХХ век прошел под знаком уничтожения церкви, и это дело касается не только верующих, но это и часть некоторого национального покаяния. В Екатеринбурге и в других местах мы видим, что конфликты с населением довольно серьезные. Сейчас опять же предлагаю не оценивать, а просто посмотреть. Это означает, что кончился социальный контракт. Историческая справедливость восстановлена, точка, а дальше новый переговорный процесс. Можно обсуждать конкретные решения, что нельзя так нахрапом, но это все разговоры в пользу бедных. Важно понять, что кончился большой социальный контракт.

Второе: если мы хотим, чтобы такого рода сюжеты не вспыхивали, мы не просто с людьми должны разговаривать, этого уже мало. Мы должны иногда идти обходными путями, потому что строить храмы нужно в той мере, в какой есть верующие. Нравятся кому-то религии, не нравятся — это тоже вопрос несерьезный, недемократический. Демократический подход к религии каков? Это процесс согласования интересов и идеалов. Мне больше всего нравится немецкий подход, где верующий — это тот, кто платит налог на церковь. Это очень точное измерение. Вот тогда мы можем точно сказать, сколько у нас верующих. Мы ничего не восстанавливаем — мы все теперь строим, это очень важно понять. Это строительство, и мы должны объяснять горожанам, зачем оно им. Мне очень понравилось предложение Кураева, оно в провокационной форме было высказано, но оно очень разумное. Возьмите участок на окраине Екатеринбурга, обустройте его, проведите метро, и пусть храм будет символом этого возрождающегося мира жизни. Тогда у вас не будет ни одного протестующего.

Евгений Гонтмахер: И все за счет спонсоров, а не за счет государства.

Александр Архангельский: Да, но спонсор может строить храм, а государство берет обязательство построить метро. Это проекты, предполагающие договор. Потому что у нас все называется восстановлением, хотя под видом восстановления все чаще была именно раздача. Возьмем закон о передаче имущества религиозного значения. Все его называют «закон о реституции», правда? Но это ни какая не реституция. Реституция — это когда вам возвращают то, чем вы владели. А закон о передаче выглядит так: я, государство, соглашаюсь вам дать что-то независимо от того, владели ли вы этим в прошлом. Тут возникает целый ряд конфликтов, основанных на непонимании простой вещи: не всякий храм был в собственности церкви, Исаакиевский собор тому пример. Отказ от диалога, отказ от уговоров, отказ от социального действия ведет к поражению.

Евгений Гонтмахер: Мы одна из немногих стран, где есть министерство культуры. Это реликт ХХ века, который мы проживаем в РФ? Нужно ли нам министерство культуры как некий государственный орган, который и деньги раздает, и пытается влиять на творческий процесс?

Александр Архангельский: Первым подобием министерства культуры было министерство при Муссолини, фашистское министерство. Никогда министерств культуры не было, были министерства народного просвещения, которые занимались другими вещами: учебными пособиями, программами университетов, а культурой никто не управлял. Первый был Муссолини, чуть позже отдел культуры Рейха, после этого, как многое из нацистского фашистского наследия, было подхвачено, преобразовано и модернизировано. Тут был первый Советский Союз, если я правильно помню, в 1953 или 1954 году. Когда появляется советское министерство культуры, спустя год или два по этому образцу появляется министерство культуры Франции. В тот момент французские коммунисты были близки к победе на выборах. В сегодняшнем мире есть министерство культуры во многих странах, но во многих странах его нет. Есть две модели: 1) советско-французская, когда государство — основной управляющий культурными благами, тут соответствующее финансирование и соответствующие проблемы; 2) американская, когда государство — создатель юридических условий для вложений в культуру. В Америке больше 30 000 фондов, финансирующих некоммерческие культурные проекты.

Какие проблемы с министерством культуры во Франции? Там очень рано поняли, что если ты раздаешь деньги от государства, то ты либо коррумпируешь производителя, либо подкупаешь художника. Правда же, если я дал деньги, то я потом же захочу спросить: а что ты снял? И там было выработано «правило длинной руки», когда государство финансирует не художника и не условного продюсера или издателя, а финансирует потребителя, гражданина, право на доступ. Поэтому оно может объявлять грантовые конкурсы, а критерии вырабатывать не может. Там невозможен «Главный патриотический конкурс о французах в алжирской войне братства». Отбирает фильмы комиссия, состоящая из творческих людей. При этом принцип такой же, как когда выбирают Папу Римского: нравитесь вы друг другу или нет, пока дым цветной не пойдет, вы не выходите. Разные поколения, разные направления, и извольте между собой договориться, на основе каких критериев вы оцениваете. Чиновник не может распределять деньги, чиновник не может распределять идеи. При таком ограничителе я готов на министерство культуры, но мы вписаны в совершенно другую модель.



Министерство культуры Мединского, может быть, войдет в историю с положительным знаком, поскольку оно довело ситуацию до того края, когда деваться уже некуда. Я знаю лично многих бывших министров культуры, и раньше у меня такого вопроса не возникало, а теперь, когда господин Мединский стал министром, даже у меня возникает вопрос: слушайте, а может, сэкономим? Мединский просто создал ситуацию, при которой деятели культуры начали учиться выживать без министерства культуры. Мы возьмем уничтожаемый им фестиваль «АртДокФест», Виталия Манского, «Золотую маску», которую он так и не сумел сгрызть, зубки обломал. И мы видим, что чем больше он покушается на идеологию, пытаясь предложить в качестве условия идеологическую модель, тем меньше союзников он имеет. Потому что нерыночная схема документального кино прокатной никогда не будет. В этой заведомо проигрышной нише можно без государства, без вложений, даже с помехами, с отсутствием прокатных удостоверений, с вынужденной ситуацией, когда мы кино переносим за пределы России, потому что здесь часть фильмов показывать невозможно. А этот фестиваль все равно существует, и это пример для других наук. Я бы, конечно, шашкой наголо не рубил, потому что сначала надо создать систему альтернативную. Но мы приближаемся к идее, что можно и без министерства культуры.

Евгений Гонтмахер: Мне как экономисту жалко денег, которые сейчас находятся в распоряжении министерства культуры. Да, Манский и многие другие наши творческие люди обходятся без них, но это же миллиарды рублей, которые расходуются на непонятно что. Давайте их отдадим тем же фондам, где творческие люди будут сами решать.

Александр Архангельский: Тут важна структура управления, это решаемо. Достаточно иметь отдел в правительстве, занимающийся посреднической функцией между казной и институциями госуправления, например, музеями, и все. Это в рамках госзадания делается, без всякого минкульта.

Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив