Альберт ШВЕЙЦЕР о БАХЕ

evrica-taurica — 21.03.2025

Сегодня, 21 марта, исполняется 340 лет со дня рождения
Иоганна Себастьяна БАХА
К дате - некоторые выдержки из монографии Альберта Швейцера,
из главы
ИОГАНН СЕБАСТЬЯН БАХ. ОБЛИК, СУЩНОСТЬ И ХАРАКТЕР

В жизненной борьбе, нередко омрачавшей его существование, Бах не всегда был симпатичен.
Таким он был, когда встречался с людьми, которые, как ему казалось, могут попытаться ограничить его свободу. Подлинный же Бах был совсем другим. Все свидетельства сходятся в том, что в обычной жизни он был чрезвычайно приветливым и скромным человеком.
Прежде всего он был прямодушен и неспособен совершить несправедливость. Известна его беспристрастность. Особенно ясно проявлялась она при многочисленных экспертизах органов, к которым его часто привлекали.

 Его боялись, так как он был строг, ни одна мелочь не ускользала от его внимания. Приглашали ли его на конкурс органистов или на экспертизу вновь построенного органа, он всегда был так добросовестен и нелицеприятен, что, по замечанию Форкеля, число его друзей после этого редко увеличивалось. Иногда он наживал и врагов, например в лице Шейбе. В 1729 году вместе с Гёрнером и другими органистами последний участвовал в конкурсе на вакантное место органиста церкви св. Фомы. Однако Шейбе не помогло и то, что он был сыном органного мастера являвшегося приятелем Баха. Бах высказался в пользу Гёрнера, с которым вел длительную борьбу и самомнение которого ему было неприятно. Шейбе запомнил это на всю жизнь. Ему обязаны мы недоброжелательной, но крайне интересной заметкой, помещенной в гамбургском журнале «Der critische Musicus» (1737). Бах почувствовал себя оскорбленным, но его отношение к старику Шейбе не изменилось: по-прежнему он дает превосходные отзывы о сделанных им органах.

Бах был более чем беспристрастен — он был доброжелателен. Если при экспертизе органа он находил, что вознаграждение не соответствует хорошей работе и что она принесет мастеру небольшой доход или даже убыток, он сразу же предлагал общине увеличить вознаграждение, и часто его просьба имела успех.
Если Бах мог оказать кому-либо услугу, он никогда не отказывал. Когда его ученик определялся на работу, он дружески помогал ему. Не задумываясь, он писал рекомендательное письмо к церковному начальству в самых почтительных выражениях

С этой добротой соединялась приятная скромность. С начальством он был оскорбительно горд, но в обычной жизни никому не давал почувствовать своего превосходства. Его скромность не была лицемерной и надуманной, подобно той, в которую иногда облекаются знаменитости, чтобы мир считал их великими и в этом отношении; нет, это была подлинная, здоровая скромность, поддерживаемая сознанием собственного достоинства, которого он не терял и тогда, когда писал королям. Прошения, которые он подавал своим государям, составлены, как тогда полагалось, в почтительной форме. Но в этих предписанных обычаем формулах вежливости просвечивает гордость.

Работу своих учеников он судил строго, однако хвалил тех, кто этого заслуживая. Никогда не осуждал других музыкантов и не любил слушать о своих победах на творческих соревнованиях. Как сообщает Форкель, он не позволял в своем присутствии говорить о музыкальном «поединке» с Маршаном. Подробности этой победы известны. Маршан, органист при дворе короля в Версале и почетный органист различных парижских церквей, в 1717 году впал в немилость у своего повелителя и отправился в Германию. Его элегантная игра так понравилась при дрезденском дворе, что король предполагал дать ему должность. Волюмье, концертмейстеру придворной капеллы, пришла мысль устроить художественное соревнование между французом и Бахом. По Форкелю, с ведома короля Бах был вызван для этой цели в Дрезден. Скорее же всего он сам приехал послушать знаменитого органиста и поучиться у него; друзьям же Баха пришла в голову мысль, воспользовавшись его присутствием, устроить состязание между Маршаном, чей надменный и честолюбивый характер не внушал им особой симпатии, и скромным веймарским концертмейстером, его опасным противником. Бах письменно сообщил Маршану, что готов решить любую предложенную ему музыкальную задачу, если и тот со своей стороны возьмет на себя такое же обязательство. Все живо интересовались турниром, который должен был состояться в доме министра, графа Флемминга. Приглашенные, судьи и Бах явились в назначенное время, Маршан заставлял себя ждать. Когда послали за ним, узнали, что он уехал еще с утренней почтой. Бах играл один и вызвал всеобщий восторг. Любопытно, что Бах не получил тогда ни подарка, ни вознаграждения. Форкель сообщает, что король велел выдать ему сто луидоров, но он их так и не получил. По-видимому, их утаили дворцовые чиновники.

Альберт ШВЕЙЦЕР исполняет органные произведения Баха:

Когда Баха спрашивали, как он дошел до такого совершенства в искусстве, он обычно отвечал: «Мне пришлось быть прилежным; кто будет столь же прилежен, достигнет того же». И с заносчивыми музыкантами он сохранил свою доброжелательность и не показывал, что видит их суетность. Однажды, около 1730 года, его посетил брауншвейгский органист Генрих Лоренц Хурлебуш, но не для того чтобы послушать Баха, а для того чтобы самому сыграть ему на клавире. Форкель  рассказывает, что Бах принял его дружески и вежливо, терпеливо выслушал его весьма посредственную игру. Уходя, Хурлебуш подарил двум старшим сыновьям Баха печатный том своих сонат и посоветовал хорошенько изучить их, не подозревая, как далеко продвинулись они в искусстве. Бах только улыбнулся, оставаясь по-прежнему приветливым к своему гостю.

Форкель особенно подчеркивает скромность Баха. Сыновья Баха, от которых Форкель получил эти сведения, считали нужным особо выделить эту черту характера их отца, чтобы противодействовать распространению фантастических анекдотов о нем, от которых и сам он защищался при жизни. Форкель настойчиво опровергал легенду о том, будто Бах в одежде бедного сельского учителя приходил иногда в церковь и просил у органиста разрешения сыграть хорал, чтобы затем полюбоваться всеобщим удивлением, вызванным его игрой, или услышать от органиста, что он — или Бах, или сам дьявол.

Приветливая скромность Баха в отношении к другим музыкантам была широко известна. Об этом сказано и в одном посвящении. Георг Андреас Зорге, «графский придворный и городской органист в Лобенштейне», хотя и не был его учеником, нашел нужным посвятить «князю всех клавирных и органных исполнителей» несколько в общем очень посредственных клавирных произведений; в посвящении он пишет, что «великая музыкальная добродетель, которой обладает Ваше высокородие, украшается еще величайшей добродетелью — приветливостью и нелицемерной любовь к ближнему».

Уже отношение Баха к Генделю обнаруживает, как поклонялся Бах всему, что считал великим, оставляя в стороне суетное самолюбие. Не его вина, что он и его великий современник не были лично знакомы. Гендель три раза приезжал из Англии в свой родной город Галле. В первый раз в 1719 году, Бах жил тогда в Кётене, всего в четырех милях от Галле. Он тотчас же отправился, чтобы встретиться со знаменитым музыкантом; но, когда он прибыл туда, оказалось, что Гендель только что уехал. Когда же тот в 1729 году вторично посетил свой родной город, Бах жил уже в Лейпциге, но был болен. Он послал к Генделю своего старшего сына Вильгельма Фридемана с вежливым приглашением. Гендель ответил, что, к сожалению, приехать не может. В третий приезд Генделя в Галле Баха уже не было в живых.

Бах всю жизнь жалел, что не познакомился с Генделем. Он хотел с ним встретиться, но, конечно, не для того, чтобы померяться силами. В Германии, правда, мечтали о подобном турнире, сравнения между ними были обычными. Все считали, что как органист Бах победит. Однако Бах хотел не состязаться с ним за первенство, но поучиться у него. Как высоко он ценил Генделя, видно из того, что вместе с Анной Магдаленой он собственноручно переписал его «Страсти», а значит, и исполнил их.

Вообще рукописные копии Баха — одно из прекраснейших свидетельств его скромности. Даже в то время, когда он уже давно перестал ощущать себя чьим-либо учеником, он продолжал переписывать Палестрину, Фрескобальди, Лотти, Кальдару, Людвига и Бернгарда Баха, Телемана, Кайзера, Гриньи, Дьюпара и многих других. Иногда удивляешься: куда девалось критическое чутье переписчика, когда он снимал для себя эти копии? Кажется непонятным: что заставляло его переписывать целые кантаты Телемана? Но ведь это были признанные всеми мастера: он уважал их и заботился о распространении их сочинений.
Но кто из современных Баху композиторов взял на себя труд переписать «Страсти по Матфею», чтобы они не погибли для потомства?
*
Бах всегда был верен поговорке: «Будь гостеприимен». «Всякий любитель искусства,— пишет Форкель,— чужеземец или земляк, мог прийти в его дом и встретить радушный прием. Благодаря этой общительности, соединенной с большой художественной славой, в его доме почти никогда не переводились посетители». Члены большого, широко разветвленного рода Бахов, приезжавшие по делам в Лейпциг, всегда были для него желанными гостями. Его двоюродный браг Иоганн Элиас, кантор из Швейнфурта, в 1739 году долгое время пробыл в Лейпциге; еще в 1748 году он помнил дружеский прием, оказанный ему в доме кантора церкви св. Фомы, и в благодарность послал своему знаменитому родственнику бочонок молодого вина.
Маленькое интермеццо.
Бах знал толк в хорошем вине; как все немцы, любил пиво и хорошую закуску.
Швейцер приводит любопытное меню праздничного обеда, данное магистратом города Галле Баху и его коллегам после испытания законченного там органа.

Продолжаю цитировать Швейцера.



Чем дольше смотришь на баховский портрет, тем загадочнее становится выражение лица. Как это обыкновенное лицо превращалось в лицо художника? Как выглядел Бах, когда переносился в мир звуков? Как отражалась на его лице чудесная просветленность его музыки?

В конце концов сам Бах для нас загадка, ибо внешний и внутренний человек в нем настолько разъединены и независимы, что один не имеет никакого отношения к другому. У Баха больше, чем у какого-либо другого гения, внешний человек, каким он являлся для других в жизни, был только непроницаемой оболочкой, предназначенной скрывать обитавшую в ней художественную душу. У Бетховена внутренний человек подавляет внешнего, вырывает его из естественной жизни, возвышает и воспламеняет, пока целиком не поглотит его. У Баха не так. Он — человек двух миров: его художественное восприятие и творчество протекают, словно не соприкасаясь с почти банальным бюргерским существованием, независимо от него.
Бах боролся за свое бюргерское благополучие, но не за признание своего искусства и своих произведений. Это и отличает его как человека от Бетховена и Вагнера — вообще от того, кого мы разумеем под словом «художник».

Он считал вполне естественным, что его признавали мастером органной и клавирной игры, хотя в конце концов это было только внешним и временным в его искусстве. Он не обращался к миру, чтобы тот признал вечное в его творчестве, — то, к чему стремилась его душа. Ему даже не приходило в голову ожидать чего-либо подобного от мира. Он ничего не сделал, чтобы его кантаты и «Страсти» стали известны людям, чтобы они сохранились. Если они дошли до нас, то не по его вине.

Своеобразие Баха именно в том, что он не стремился к признанию своих великих творений, не призывал мир, чтобы тот узнал их. Поэтому-то на его творчестве лежит отпечаток возвышенности. В его кантатах чувствуется очарование нетронутости, и в этом отношении они непохожи ни на какие другие художественные произведения. Коричневые тома старого Баховского общества говорят с нами потрясающим языком. Они повествуют о вечном, о том, что истинно и прекрасно, так как создано не для признания, а потому, что не могло не быть создано. Кантаты и «Страсти» Баха — детища не только музы, но и досуга, в благородном, глубоком смысле,— в том смысле, как понимали это слово древние: в те часы, когда человек живет для себя и только для себя.

Святослав Рихтер исполняет Прелюдии и фуги из второго тома Хорошо Темперированного Клавира:

Бах не думал о том, сумеют ли ученики школы исполнить его вещи и поймут ли их люди, приходящие в церковь. Он вложил в них свое благочестие. Свои партитуры он украшал буквами: S. D. G.— Soll Deo Gloria («Одному богу слава») — или J. J.—Jesu juva («Иисус, помоги!»).
Эти буквы были для него не формулой, но исповеданием веры, проходящей через все его творчество. Музыка для него — богослужение. Искусство было для него религией. Поэтому оно не имело ничего общего ни с миром, ни с успехом в мире. Оно было самоцелью. Религия у Баха входит в определение искусства.
*

Можно составить длинный список дружески настроенных почитателей Баха. Члены дрезденской капеллы, а также берлинской, к которой принадлежал его сын, считали его своим. Оба знаменитейших композитора того времени, Гассе и Телеман, были преданы ему всей душою; все носившие имя Баха почитали его как главу большого старинного рода; ученики были преданы ему и при всяком удобном случае выказывали своё глубокое уважение, справедливо гордясь им. Дрезденская знать покровительствовала Баху; изысканно образованный лифляндский посол фон Кайзерлинг, русский посол при тамошнем дворе с 1733 по 1745 год, всегда, если мог, помогал ему; вельможи были его друзьями: например, князь Леопольд из Кётена, герцог Эрнст Август из Веймара, герцог Христиан из Вейсенфельса.
Но всё же это были просто хорошие знакомые. Подлинно близкого друга, с которым он мог бы поделиться своими сокровеннейшими переживаниями, у Баха, по-видимому, не было.

Близки ему были только жена и двое старших сыновей. Другим он не открывался, несмотря на дружеские и благожелательные отношения. Он приближал их к себе, но только до известной границы, не ближе. Поэтому мы ничего не знаем об истинном внутреннем существе Баха.
*
Таковы рассуждения Швейцера о Бахе.

Слушаем Адажио для виолончели:



Напоследок добавлю несколько юмористических моментов.
В СССР при составлении списков дозволенной музыки для дискотек обязательно помечали страну – родину музыканта. Среди прочих там фигурировали Людвиг ван Бетховен (Бонн, ФРГ) и Иоганн Себастьян Бах (Лейпциг, ГДР).
В связи с этим сообщу один занятный мнемотехнический приём, придуманный мною для учеников.
«ЭОЛ ВАМ КЛ(аняется)»
Знаете, что это означает?
Это аббревиатура, в хронологическом порядке, всех восьми городов Германии, в которых жил Бах.
Запоминайте:
Эйзенах – Ордруф – Люнебург – Веймар – Арнштадт – Мюльгаузен – Кётен – Лейпциг.

Памятник Баху в Лейпциге:



Кстати, у Баха есть кантата «Умиротворённый Эол».
Жаль, её записи нет в интернете, зато на ютубе с избытком представлена другая светская кантата Баха – «Кофейная».
О ней здесь: https://ru.wikipedia.org/wiki/Кофейная_кантата
Напоследок включаю в программу задорное финальное трио из Kaffeekantate

Смотрите и слушайте – получите большое удовольствие!



*

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив