Aкадемики

alexander_pavl — 20.07.2010 Наверно, справедливо расхожее мнение, что с возрастом разум человеческий тупеет.
Вот взять, например, меня. Когда я был студентом в возрасте чуть за двадцать, я понимал практически все лекции, которые мне читали в Педагогическом институте (теперь он возрос до Университета) имени удавленника Сергея Есенина. А нынче? Задумал я развлечься лекциями самых-самых учёных профессоров из Российской Академии наук, благо их за-ради поучения просвещающихся показали по российскому же ТВ. Не скрою, пестовал я и заднюю мысль обнаружить контрдоводы против давно уж затаённого мнения, что, дескать, новгородские грамотки на коре дерева, именуемого «берёза», накарябанные, а также и достославное Слово о Полку Игореве суть плоды заговора советских археологов (хоть и смешно это звучит – ну какие могут быть заговоры у советских археологов? кристального сердца люди).
Вот, значит, сел я перед компом и начал смотреть лекцию очень известного историка Янина, почтенного архeолога, за многие познания и золотое сердце увенчанного лаврами, извиняюсь за выражение, РАН. И что же? Почти ничего не понял. То есть, кое-что, понятное дело, уяснил, однако с превеликим напряжением. А ведь в студенческие годы подобную галиматью с лёту схватывал, да ещё и конспектировать успевал. Страшно подумать, что у меня в голове от лекции почтенного Янина осталось бы, если бы попытался конспектировать. Этот несчастный с разбегающими в разные стороны глазами, похожий на наполовину полный бурдюк с хреном, экал и мекал, навалившись животом на кафедру, повторялся, запинался, спотыкался на самых простых словах, путал падежи, забредал в лирические отступления, не имеющие ни малейшего отношения к теме «Мир русского человека XIII столетия», так что чистой информации в его сорокапятиминутной лекции оказалось с гулькин нос, и всё можно было изложить минут за пятнадцать.
Ну, подумал я, жадный старик полез читать хорошо оплаченную лекцию, будучи на грани маразма. Картина неприятная, но понятная. Вероятно, прошло золотое время лектора Янина. Упадок. И я включил лекцию (двухсерийную), другого профессора, Зализняка, который недавно получил Солженицынскую Премию за доказательство подлинности Слова о Полку Игореве.
Зализняк помоложе, решил я, и лекция пойдёт побойчее.
Да, Зализняк, конечно, не вьюнош, не утлый старец, но муж почтенный, вполне бодрый. И опытный, должно быть, лектор. Но понять его было так же сложно. Эканье и меканье плюс коверканье русского великого и могучего имело место, как и в случaе с Яниным. Я недоумевал, однако в конце концов вспомнил своего вузовского преподавателя курса источниковедения. Он был немолод, элегантен и чертовски опытен. Ничего в его лекциях по причине чрезвычано плохой дикции понять было невозможно, однако в паузе он блистал прекрасным петербургским произношением и великолепно, проникновенно цитировал Гумилёва, отечески придерживая аспирантку за локоток. В те года я был наивен и решил, что профессоp не подготовился к лекции и нашёл остроумный способ скрыть это.
Но! Получается, что профессорская невнятность речи не недостаток, а напротив, замечательный риторический приём, отработанный, отполированный многими годами тренировок. Ну какой он профессор, если не блеет, как баран, с кафедры?
Но Зализняк... до совершенства Янина ему далеко. Он говорил быстро, очень быстро, очень-очень быстро, достигая того же эффекта невнятности быстрыми перескоками с одной мысли на другую. Ни одного постулата он не довёл до конца. Ни одной логической цепочки рассуждений не выстроил. Скакал по темам со скоростью сумашедшей белки... И главный недостаток: на вопросы студентов он отвечал четко, кратко, совершенно понятно.
Увы и ах.
Когда некий студент спросил Зализняка, как определили, что грамматика «Слова» соотвествует грамматике русского языка XII века, он четко, кратко, совершенно понятно ответил: из анализа берестяных грамот. На следующий вопрос «А как узнали, что грамоты именно XII века?» столь же четко, кратко, совершенно понятно ответил: из сравнения с грамматикой «Слова о Полку Игореве». После чего тут же перескочил на тему «как смешно думать», в смысле, сомневаться. Затем какая-то ехидная девочка поинтересовалась, когда на Руси появилась кодифицированная (то есть запечатлённая в правилах) грамматика русского языка, и ответ был столь же четкий, краткий, совершенно понятный: в начале XVIII. «Спасибо, понятно» – сухо поблагодарила девочка и заткнулась. А Зализняк, даже не поняв, что сказал, продолжил распинаться о том, что древние русичи писали – в отличие от современных оболтусов – без грамматических ошибок, ибо с почтением относились к процессу писания (он имел в виду процесс писания таких новгородских грамоток, как «Марфа, пришли с мальчиком чистую рубашку, а то я запачкался»).
Вот ведь горе. Вот ведь крупнейшие российские академики. А каковы в сравнении с ними некрупные...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив