Абьюзер и насильник из села - часть 2

Цитирую:
ЧАСТЬ 7.
Но, видно, и правда, сколько веревочка ни вьется, конец все равно будет. После того, как вернулись мы домой, я уж было поверила, что Миша одумался. Так мы распрекрасно зажили. Корову купили, поросят, овец. Все шло, как по маслу. И опять же я, кикимора болотная, успокоилась. И мысли у меня хорошие появились. Думаю, ну вот увидят люди, как мы хорошо живем, забудут все плохое. К тому времени я еще раз родила. Девочку. Назвали Мариночкой. И вот, когда Мариночке было два месяца, со мной приключилось такое, что и сказать нельзя. Вроде я и не спала, так только, дремала. Мариночку как раз кормила. Очнулась – вся мокрая, как мышь. До самых подмышек напрудила. «Господи, да что же это?» Даже смешно стало. «Вот, думаю, с детскими пеленками и свою простыню стирать надо!». Днем встретила соседку, разговорились. К тому времени со мной уже некоторые говорить начали. «Представляешь, Галя, говорю, вот как я сегодня выспалась! Нарыбачила полную постель!» А сама смеюсь. Та посмотрела на меня как-то странно и говорит:
- И чего же ты хохочешь? Это же очень плохая примета, когда трезвый человек во сне обмочится! Ой, быть большой беде!
Я испугалась страшно. Но скоро успокоилась. Ничего не предвещало никакой беды.
Вечером приходит Миша с работы, хмурый, как ненастный день. Прошел к столу, сел и спрашивает:
- Водка есть?
У меня в голове небо с землей смешалось.
- Нету, говорю.
- Сбегай, купи!
- Да что это придумал?
- Купи, говорю. Да поскорей давай!
Побежала я в магазин. А там уже собрались деревенские, переговариваются. Подошла я к ним и спрашиваю, что случилось. Одна женщина отвечает, что на нефтебазе вчера была ревизия и обнаружила огромную недостачу бензина и солярки. Сегодня следователь приезжал. Возбудили уголовное дело. Мишку подозревают в хищении.
Купила я бутылку водки, понеслась домой. Прибегаю, спрашиваю у Миши, что же теперь будет?
- А ты откуда знаешь?
- В магазине народу полно, все говорят.
- Ясно… Загудело комариное болото! Твари! Как я их всех ненавижу!
Распечатал бутылку, начал халкать из горла. Потом зарычал:
- Что будет? - спрашиваешь? Имущество конфискуют, вот что будет! Ну уж не бывать этому!
- Мишенька! Что ты опять задумал? Опомнись!
Упала я перед ним на колени, умоляю остановиться, успокоиться. Схватилась руками за ноги, думаю не пущу никуда! Он меня с ног стряхивает, а я еще сильней цепляюсь. Дети закричали, маленькая заплакала. А он вырвался из моих рук, выбежал во двор. А Маринка кричит, как ошпаренная. Схватила я ее на руки, грудь дала, чтоб успокоить. Слышу, во дворе скотина кричит. Я кричу старшему сыну:
- Лёшка, посмотри, что он там делает?
Лёша выглянул в окно, кричит:
- Мама он в сарайке свинью режет.
- Сыночка, беги в хлев, отвяжи корову, отведи бабушке.
Лёша побежал корову отводить. А тут уж и во дворе всё стихло. Заходит Мишка, весь в крови. Я спрашиваю:
- Что свинью зарезал?
- Всех – и свиней и овец – всех острым ножичком!
Заорала я тогда на него:
- Ах ты, подлюка проклятая! Что, обгадился перед всем селом, так на скотине отыгрался? Да разве ж ты мужик? Дерьмо ты из под курицы, больше ничего!
Эх как он схватил меня за горло, начал душить. А я ребенка стараюсь в кроватку положить. Вырвалась, хотела убежать, но он успел за халат поймать меня. И в таком исступлении бил меня, что у него кулаки заныли. Дети кричат, я кричу от боли. Он все крушит подряд. Ножкой от табуретки он перебил мне обе руки. Потом схватил меня за волосы и потащил из хаты на улицу.
-Щас, говорит, башку тебе отрублю, сука.
Только не успел. Соседи участкового вызвали. Тот накинул на него наручники, повез в район. Потом был суд. Дали ему за хищение 6 лет. Мать заставляла меня подать заявление в суд за истязание, но я не стала этого делать. А как мне было трудно! Надо ребенка кормить, а у меня руки сломаны. Мама, конечно, все делала. Но отношения наши испортились окончательно.
И опять я получаю письмо:
- Дорогая, родная, любимая! Нет мне жизни без тебя. Прости!
Долго я думала, что ответить Мише, или лучше уж совсем не отвечать. После суда со мной вообще никто разговаривать не хочет. В деревне считают, что я детей на мужика променяла. Что это я виновата, что детям покою никогда не было. Но Миша ведь их родной отец! Как же можно выбирать? Не с кем посоветоваться. Решила написать в газету.
Слушала я эту молодую, красивую женщину, а в голове как-то сама собой родилась мысль: «Юродивая»…
ЧАСТЬ 8.
Возвращалась я домой с тяжелым сердцем: «Что же такое любовь? Любовь окрыляет человека, делает его сильнее, великодушнее, мудрее? Или это такая болезнь, которая отключает разум, лишает воли, делает человека зависимым и обезличивает?» Слабая Люба или сильная? Эгоистична она или великодушна ? Можно ли это понять?.. Я искала ответ и не могла найти.
ЧАСТЬ 9.
Вернулась я домой. Часто вспоминала я историю Любы. Было небезразлично, что же с ней стало? Как сложилась ее дальнейшая судьба? На ее письмо в редакцию газеты, в котором она просила совета читателей, ждать ли ей Мишу из тюрьмы, пришло много откликов. Лишь в единичных люди говорили о всепрощении, о необходимости подставить другую щеку, если ударили по одной. Подавляющее же большинство читателей советовало Любе забыть и Мишу, и все, что связано с ним, как страшный сон. Заняться детьми. Воспитывать их в покое и любви, поскольку им пришлось натерпеться от папаши такого, что и в страшном сне не приснится. После этой истории прошло более трех лет. И вдруг случилась оказия. Послали меня в командировку в те края. Я очень обрадовалась. Наконец-то появилась возможность узнать хоть что-нибудь о Любе и ее семье.
Сделав все командировочные дела, я села в автобус и поехала в село, где жила Люба. Приехала. Пошла по селу. Не знаю, почему, но внутри все замирало от волнения. Вот дом Ольги Петровны, Любиной матери. Зайти или нет? Ну, думаю, зайду. Постучавшись в дом, жду, отроет кто или нет. Вдруг дверь открылась и на пороге я увидела маленькую, старушонку.
- Вам кого? – спрашивает.
- Ольгу Петровну.
- Ну, я Ольга Петровна…
(Признаться, я была просто ошарашена… Когда я была в прошлый раз, это была крепкая, кровь с молоком, женщина. А это кто?)
- Ольга Петровна, вы меня не помните? Я – корреспондент из газеты. Приезжала к вам три года назад. Помните, ваша дочь Люба писала в газету письмо, а я по поручению редакции приезжала?
- А-а-а… Помню, конечно. Заходи в дом.
Прошли мы в комнату. Ольга Петровна поставила чайник.
- Как живете, Ольга Петровна? Как дела, как здоровье?
- Здоровье, как дерьмо коровье! Сама, небось, видишь, в кого я превратилась. А дела.. Какие теперь у меня дела? Никаких теперь делов у меня нету…
У меня болезненно сжалось сердце. Господи! Да что же случилось?
- Ольга Петровна, Бога ради, не томите, расскажите, что у вас произошло?
Ольга Петровна долго, молча, смотрела в окно. Потом тяжело вздохнула:
- Прежде чем я начну рассказывать, ты сначала перекрестись и прочитай «Отче наш». Услышишь – не поверишь!..
Помолчав немного, она начала свой рассказ.
После того, как ты уехала тогда, в прошлый раз, я решила снова пойти к Любке. Дочь ведь, все-таки, единственная. Жалко ведь мне её, идиотку. Пришла. Сидят они с детьми дома. Дома чистенько, прибрано. Любка, так-то, работящая. Она хоть и придурочная, но она же хорошая. Говорю:
- Любочка, доченька ты моя ненаглядная. Не вздумай опять этого зверя прощать. Ты только вспомни, что он творил с тобой, с детьми. Вспомни и покайся… Живешь спокойно, вот и живи дальше.
А она как взвилась, точно кобра:
- Живу, говоришь?! А что это за жизнь? Всегда одна и одна, словом не с кем перемолвиться! Всё село, как враги! Не здоровается никто! И это – жизнь, по-твоему? Да в гробу я видела такую жизнь!
- Да кто же виноват в этом? Ты же сама, своими рученьками, всё состряпала! А теперь виноватых ищешь? Детям всю жизнь загадила! А чем они виноваты, что у них мать полоумная?
- Мать, иди домой, от греха подальше! Не нужно мне твоего сочувствия! Тоска меня гложет! Неужели ты не понимаешь?
Ну я, чтобы дальше не раздувать кадило, поплелась домой. Иду и думаю : «Тоска тебя гложет? А сколько я пережила из-за тебя, сколько греха на душу приняла, ты хоть раз подумала? Только я тебя должна жалеть да понимать! А меня ты хоть раз пожалела?» И такая меня обида взяла! «Все, думаю, раз не нужно тебе мое сочувствие, не буду больше тебя беспокоить…»
Успокоилась я, вроде. Не стала вовсе к Любке ходить. Даже знать не знаю, как она там со своим выводком колготится. Думаю, тоска-не тоска у нее, так хоть мозги не на стене. Все же, думаю, хоть не битая живет.
Проходит так уже не один год, все уж про старое забывать стали. Если помнишь, Мишке тогда шесть лет дали. И вдруг, как гром среди ясного неба! Пришла я в магазин, а бабы мне говорят, что Мишка вернулся и у Любки уже в доме сидит.
У меня в глазах белый свет померк:
- Бабы, милые, не шутите так! Вы что, смерти моей хотите?
- Да какие уж тут шутки, Петровна! Видели его вчера, как он с остановки шел.
Забыла я, зачем и в магазин пришла. Побежала я к Любке. Залетела в хату, смотрю, Мишка за столом сидит. Увидел меня, вскочил:
- Здрасьте, Ольга Петровна!
А я, как коршун, подлетела к детям, схватила Верку в охапку и говорю:
- Девку вам не отдам! Собирайся, Верочка. Айда ко мне. У меня жить будешь!
Любка подскочила в Верке и тянет ее за руку к себе:
-Не суйся в нашу семью! Поняла?
А у меня от ярости, кажется силы, как у медведя, появилось:
А ну…. пусти ребенка… А не то - щас побешу вас на хер вместе с твоим зэком!
Любка аж остолбенела от неожиданности. Аж челюсть у нее отвалилась…
Забрала я Веру, пошли с ней ко мне в дом. Всё, думаю, живите, как хотите! Ноги моей больше у вас не будет. Чёрт с тобой, курва! Мало, видать, соплей на кулак мотала! Опять приняла!
Ну живем это мы живем потихоньку. Я вечером постельку постелю, и лежим мы с Верочкой в обнимку. Я ей всяку-всячину рассказываю, она слушает. И сколько-сколько раз мне говорила:
- Баба, как у тебя хорошо! Не отдавай меня обратно!
- Да что ты, деточка моя! Господь с тобой! Да я им и глянуть в твою сторону не дам! Живи спокойно.
Потом до меня слухи дошли, что Любка опять пузатая ходит. Да не одна, а под ручку с этим проклятиком. Идут, воркуют, как голубки. Я как это услышала, так чуть с ума не сошла. Господи, думаю, чем же я тебя прогневила, что ты мне на старости лет житья не даешь? Одна у меня доченька, да дура-дурой уродилась!
А потом думаю, что буду беречь свои нервы и здоровье для Верочки. Чтобы она, моя деточка, больше никогда горя не знала. Буду жить для нее. Буду все для нее делать, чтобы каталась она, как сыр в масле. И вот такая у меня цель в жизни появилась. Я Верочку и одевала, и обувала, и на собрания в школу ходила. Словом, стала я для нее лучше самой хорошей матери.
Ну, а потом до меня опять дошла новость. Любка родила девочку. А еще через год сказали, что Любка опять на сносях, скоро родить должна. А мне уже даже смешно стало! Думаю, вот другие бабы рожать как боятся! Ведь это какие муки надо перенести! А эта, как будто не рожает, а гладью вышивает! В тридцать восемь лет у нее уже семеро! Сбесилась баба, да и только!
И вот, однажды поздно вечером – стук в окно. Открываю – женщина с Любкиной улицы:
- Петровна, пошли скорей. Что-то опять у Любки стряслось!
- Не пойду, провались она пропадом!
- Нет, милая, надо идти! Любки не слышно, а дети кричат, как резаные!
Заколотилось моё сердечушко! Ноги подкашиваются, не могу шагу сделать. Господи, да что же там такое опять? Побежали мы с этой соседкой к Любке. Душа с телом расстается! Подбежали к дому, она и говорит:
- Я не буду заходить, а ты потихоньку загляни, посмотри, что там такое.
Дети кричат, маленький криком надрывается. Открыла я дверь – и думала, что я просто умом тронулась. Там такое творится!!! Мишка пьяный храпит, голову задрал. Дети в другой комнате надрываются, кричат. А посреди кухни лежит Любка, голая совершенно, руки-ноги проволокой скручены, всё тело – в крупный горох. Этот зверь об нее окурки тушил. А в причинное место огромная палка воткнута. И вся она кровью подплыла. А в глазу вилка торчит!
Что было дальше – не помню…
Очнулась я в изоляторе. Потом меня по всяким экспертизам возили. Потом был суд. Это я только на суде узнала всё, что произошло. Свидетелей было очень много. Оказывается, когда я увидела всю картину, я выбежала в сенки, схватила топор, подскочила к Мишке и стала его тем топором рубить. Сначала по горлу со всего плеча рубанула. Как показало следствие, этот, первый удар, был смертельным. А потом я его просто в кашу изрубила. Насчитали более сорока ударов. Но как это происходило, я не помнила абсолютно. Ну, а Любку, оказывается, увезли в районную больницу. Не добил ее, видать, изверг. Видела я ее на суде с повязкой на глазу. Глаз ей удалили. По женски все ей удалили тоже. Пробил ей селезенку. Стала она инвалидом первой группы.
Судья ее спросил:
- Над вами так издевался ваш сожитель, и вы ни разу не обратились в милицию. Вы что – мазохистка?
А она ответила:
- Это мой муж, а не сожитель!
- Это ваш сожитель, а не муж! Итак, повторяю вопрос: почему вы ни разу не обратились в правоохранительные органы, чтобы привлечь сожителя к ответу?
- Я боялась, что он уйдет от меня.
- Но ведь вы – многодетная мать! Как вы могли допустить, что дети воспитывались в такой, извините, дикой, обстановке? Они видели все эти зверства. А вы, мать, ничего не предпринимали, чтобы не травмировать детскую психику. Вам были безразличны страдания ваших детей?
- Да это только когда Миша был выпивши, он немного шумел. А трезвый он и мухи не обидит!
- Вот ваша, далеко не молодая, мать, по словам свидетелей, постоянно заступалась за детей. Кроме того, она и вас пыталась образумить.
- Никогда, ни за что не прощу свою мать. И будь она проклята. Это она меня вдовой сделала. А Мише я всё прощаю. Я могу забыть его лицо, но не смогу забыть его объятий и поцелуев.
- Но о детях, о детях-то, вы когда-нибудь думали?
- А на что мне они? Если нет мужа, то и детей мне не надо.
Суд постановил: детей отправить в детский дом.
Односельчане составили ходатайство, что бы мне вынесли оправдательный приговор. Суд признал, что я убила этого мерзавца в состоянии аффекта. Дали мне пять лет условно.
Вот такие, девонька, у меня дела... Сейчас вот добиваюсь, чтобы мне Верочку вернули. Односельчане и председатель колхоза тоже хлопочут об этом.
Пожелав удачи, я попрощалась с Ольгой Петровной. Вышла я на улицу и думаю, идти к Любе или нет? Решила, коль попала в это село, узнать как можно больше об этой семье. Пошла я к Любиному дому.
ЧАСТЬ10.
Постучалась в дверь. Открывает мне женщина бомжовского вида в затемненных очках.
- Вам кого?
- Люба, ты не узнаешь меня? Я – корреспондент из газеты. Была у тебя три года назад.
- А, вспомнила. Здравствуй, проходи.
- Ну, вот была в ваших краях, проезжала мимо. Дай, думаю, заеду. Как живешь, Люба? Расскажи, если не секрет.
- Да какие у меня секреты? Жизнь моя кончилась…
- Почему ты так говоришь? Помирать, что ли, собралась? – пошутила я.
- Да уж лучше бы помереть, - кисло улыбнулась Люба.
- Так что же произошло после моего приезда. Ответила ты Мише или нет? (Я, конечно, не стала говорить, что уже узнала все от Ольги Петровны).
- Да. Не выдержала, ответила. Написала, что жду и всё прощаю. Надеюсь, что прежнего уже не повторится.
Миша сразу же написал ответ. Естественно, просил прощения, обещал райскую жизнь.
- А что же потом было?
- Потом он вернулся. Только я очень матери боялась. Ну, не то, что очень уж боялась. Боялась-то я вовсе не матери, а того, что Миша снова изменит своим обещаниям. Но, все же, надеялась, что он получил хороший урок, и не посмеет так рисковать. А еще я просто одурела от одиночества. После суда от меня все село отвернулось. Понимаю, конечно, что люди наших детей жалели. И правда, плохими мы были родителями. Миша вел себя, как отморозок. А я – бесхребетная курица. Верила его словам. Прощала. Надеялась… И ничему меня жизнь не учила. Каждый раз, снова да ладом, с разбегу - на одни и те же грабли…
Помолчав, Люба продолжала:
- Вернулся он. Встретились с ним хорошо. А потом мы как будто заново влюбились друг в друга. Так нас это чувство закрутило – спасу нет! Стал он снова уговаривать меня родить. И я, как ненормальная, поддалась на эту провокацию.
- А почему же на провокацию?
- Да потому, что он и не думал ничего менять в своем образе жизни. Все повторилось… И очень даже скоро. Однажды сидели мы с ним на лавочке. Так все тихо-мирно было. Разговаривали, планы строили. И вот он мне говорит:
- Любаша, а нет ли у нас чего-нибудь выпить. Что-то расслабиться захотелось.
Меня просто аж подбросило. Так я испугалась. Он ведь даже слегка выпивший, начинал сам себя заводить. Начнет накручивать какие-то обиды, какие-то неудачи, и доведет до того, что озвереет. Все это уже испытано на сто раз. А я ведь уже снова беременная.
- И думать не смей! Никакой выпивки!
- Да ты что, Любаша! Налей песярик, что случится?
- Сказала – нет, значит, нет!
- Да что с тобой? Как ты, однако, изменилась!
- Учитель хороший был! Научил!
- Это ты на меня намекаешь?
- А на кого же? Это ведь моя шкура трещала! А тебе – как с гуся вода! Ясно! За чужой щекой и зуб не болит!
- Слушай, а зря ты со мной в таким тоном заговорила! Ты вот что: знай край, да не падай!
А я уже по его тону понимаю, что у него начинает в жопе солома гореть.
- Дай пузырь!
- Не дам! Не проси!
- Дай, пока по-хорошему прошу!
- Ладно, забирай бутылку и уходи, – заплакала я. Видно, ты так ничего и не понял! Какая же я дура! Поверила!
Схватил он бутылку, и ушел. А на меня такие слезы напали. Думаю, ну у других же баб ведь тоже мужики выпивают. Но никто так себя не ведет, как Мишка! Этот же хуже зверя становится!
Вернулся он под утро. Я его не пускаю. Говорю, чтоб проваливал. Так он начал во все окна бахать. Детей разбудил. Пришлось открыть ему. И началось! Избил меня так, что прибежали соседи и холодной водой отливали. Это старший сын , Лёша, их позвал.
Утром лежу, не могу подняться. Мишка тоже уснул. Потом проспался, подполз ко мне и начал прощения просить. Стоит, такой жалкий, растерянный. Я молчу. Просто уже не знаю, что ему сказать. Несколько дней молчала. А он, как побитая собака, в глаза мне заглядывает. По хозяйству хлопочет. И опять Люба-дура простила…
В следующий раз он напился, когда я уже седьмого ребенка родила. А как он меня со слезами уговаривал, чтобы я на аборт не ходила.
- Если ты всех родила, так чем же этот хуже? Зачем его убивать? Не делай этого, прошу тебя!
Ладно, не пошла на аборт, родила еще раз. И вот он опять напился. Пришел домой, исподлобья смотрит.
Я говорю, что если он хоть пальцем тронет, я соберу детей и к матери уйду.
- Не смей мне даже напоминать про эту тварь! Это же она во всем виновата! Ишь, умная нашлась! Верку забрала, сволочь!
- А тебе что, меня мало было, что ты на ребенка залез?
- Паскуда! Замолчь! Не смей болтать! Или опять меня на зону законопатить хочешь? Да ты матери спасибо скажи! Чего она суется в нашу жизнь?
- Да ты хоть сам себе признайся, что ни хрена из тебя не получается! Ты же не мужик, а так, ботало какое-то! Твои слова, все равно, что кошка в углу нагадила! Одна цена!
После этих слов он вовсе озверел. Что он только не делал! Изорвал на мне всю одежду, таскал за волосы по полу, а потом так пнул ногой в живот, что я сознание потеряла. А потом уже я ничего не помню.
Очнулась я в больнице. Спрашиваю у медсестры, что со мной. А она отвечает, что сейчас позвонит следователю, что я в сознание пришла.
- А зачем следователь? Что случилось?
Сестра молчит. Когда пришел следователь, он мне и рассказал, что мать зарубила Мишу. Спрашивал, как все произошло. Это я сейчас так спокойно говорю. А тогда, в больнице, я просто обезумела от ужаса! Да что же она наделала? Что же она натворила?! Мишенька мой! Любимый! Как же мне жить без тебя?!
Позже я узнала, что у меня удалили селезенку и все женские органы. А еще позже сказали, что он мне глаз вилкой выколол. В общем, осталась от меня одна оболочка.
- А где же ваши дети? – спрашиваю.
-Детей в детдом забрали. Мать под суд попала. Дали ей условный срок. В общем, пропала жизнь! А мать свою я ненавижу! Миша был смыслом моей жизни. А она отняла у меня самое дорогое! Не прощу ей этого! Разве это человек?
- Но ведь люди все, как один, встали на защиту твоей мамы.
- Люди? Да что они могут понимать! Любовь – это ведь не только счастье и радость. Любовь – это и страдания, и жертвенность! А у нас с Мишей и была такая любовь. Да, несчастная, но настоящая.
- Но ведь он тебя реально истязал! Ты ведь жила, как на пороховой бочке! Да что тут говорить – он тебя инвалидом сделал!
-Да я ради него все стерпеть готова была! А теперь? Ну скажите, зачем мне жить? Что мне делать на этой земле?
Тут уже я не сдержалась:
- Да послушай ты! В том, что произошло, виновата только ты! О какой жертвенности ты говоришь? Ты ведь не только собой жертвовала! Ты жертвовала всеми! Мать тебя с самого начала пыталась удержать от страшной ошибки! Из-за тебя она загубила свою бессмертную душу! И твоя ошибка угробила жизнь всем – и тебе, и матери, и, самое страшное, вашим детям! Что теперь с ними будет?
- Да Бог с ними! В детдоме им лучше будет.
Постепенно у меня начало складываться ощущение, что передо мной сидит не женщина, не мать, а чудовище! Перепутав все на свете, смешав все в одну кучу и кислое, и пресное, она оправдывала виноватых, винила невиновных. И все это она называла любовью!
Не простившись, я поспешила покинуть этот проклятый дом.
|
</> |