А вот и "самообновленьице" долгожданное наступило...

_corso_ — 23.12.2009
...правда, на сей раз, еще не с Торопецкой.
Нельзя сказать, что оно было неожиданным. К сожалению, его ждали, хотя очень надеялись, что "пронесет".
Не пронесло.
Я понимаю, что уже всех достал со своими иконами, но мне все же не хочется, чтобы в средствах массовой информации в качестве главного текущего «церковного» сюжета для «всенародного обсуждения» предлагался исключительно вопрос о необходимости поздней литургии и "малого заговления" в новогоднюю ночь. В конце концов, употреблять, или не употреблять салат Оливье в пост, пока еще – личное дело каждого.
А вот эта история, к сожалению, касается нас всех.
Выдача Боголюбской иконы во временное хранение в Княгинин монастырь в 1992 году произошла, насколько я помню, довольно быстро и тихо, без бурных протестов общественности. Сделали это вполне себе еще советские начальники и вполне советскими методами – начальники распорядились, подчиненные взяли «под козырек» и кинулись исполнять. С другой стороны, время тогда было смутное, бестолковое и все мы не слишком понимали, что с нами со всеми будет – и с музеями, и с церковью и со всем государством в целом.
С одной стороны, не очень понимали, с другой – питали разнообразные иллюзии. Все питали – и ваш покорный слуга не был исключением.
«Вы не беспокойтесь – говорила мне монастырская послушница со смутно знакомым лицом (в 1992 году у многих монастырских послушниц были смутно знакомые лица выпускниц филфака и истфака). – Мы о ней будем заботиться. Очень-очень!». Я в ту пору только что перешел из экскурсбюро в методический отдел и не очень понимал, как это – «заботиться», а потому согласно кивал, завороженный всеобщим умилением.
Что ж, за иллюзии надо расплачиваться. Но, расплачиваясь, не худо бы заодно извлечь некоторые уроки.
Что мы имеем в итоге? Во-первых, достаточно продолжительный срок наблюдения – семнадцать лет! – продолжительный и, в то же время, абсолютно ничтожный – по сравнению с возрастом иконы. Во-вторых, мы имеем совершенно бесспорный результат – икона погибла, или, точнее, находится в состоянии клинической смерти, и как ее будут из него выводить, пока не понимает никто.
Но самое главное – мы имеем некий образцово-показательный сценарий, по которому всё будет разворачиваться дальше, если все эти «передачи на временное хранение» войдут у нас в обыкновение. Тем более – если всё будет передано навсегда, безвозвратно и в полную собственность, как мечтают некоторые наши законодатели. Весь – подчеркиваю! – сценарий, включая демонстрацию необходимых мер предосторожности и даже ежегодные «парадные осмотры» контролирующих органов (мы же не будем ничего делать бесконтрольно, правда? мы еще пожарную инспекцию к контролю непременно привлечем – благо она у нас исключительно эффективно работает!). Проданную капсулу включить в этот сценарий тоже не забудьте, ладно? Хотелось бы, конечно, знать на какую именно подробность «монастырского благоустройства» пошли денежки – ну, да ладно. Продали и продали – это же была ИХ икона и ИХ капсула. Не будут же они за каждую свою копеечку перед «врагами православия» отчитываться?
А еще прошу учесть, что с Боголюбской, как древней, прославленной и чудотворной еще «церемонились». С остальными – менее древними и менее прославленными – церемониться явно не будут. Особенно, если получат всё это, как рассчитывают, в безраздельное пользование.
И пока господа шмаковы будут торжественно демонстрировать нашему вконец оболваненному телевидению свои капсулы, а заодно – суровых охранников, стоящих у этих капсул в почетном карауле, те иконы, которым не «свезет» оказаться в элитном коттеджном поселке, разделят участь Боголюбской. А что? Семнадцать лет – вполне нормальный срок. Некоторые из нас даже имеют шанс дожить и увидеть все это воочию...

Есть еще один вопрос, который мне непременно зададут – а что музей? Почему музей не забил тревогу раньше?
Что вам на это сказать?
Помню, как во время достопамятной встречи на «Эхе» госпожа Селезнева сообщила мне, что «не все музейщики белые и пушистые» и я, глядя на госпожу Селезневу, которая в тот момент еще была музейщиком, а не заместителем министра культуры, вынужден был с ней согласиться.
Было бы странно предположить, что в музеях работают одни только подвижники, хотя процент их довольно высок – по сравнению, по крайней мере, со многими другими организациями. В целом, музейщики – вполне обычные люди, среди них есть хорошие и плохие, приятные и малосимпатичные, грамотные и не очень. Так же, как и везде. Но на их стороне – сложившаяся СИСТЕМА, которая, функционируя долгие годы определенным образом, обеспечивает необходимую стабильность и дает необходимые гарантии того, что работа их будет хотя бы удовлетворительной – независимо от личных качеств каждого конкретного человека. А вот если эту систему разрушить, или хотя бы резко изменить условия какой-нибудь одной задачи, то сориентироваться в новых условиях обычному человеку будет нелегко.
Да, музейщики ограничивались на протяжении этих лет лишь поверхностным "визуальным наблюдением". А что они, простите, должны были делать? Таскать икону по несколько раз в год из храма в музей, где есть необходимая аппаратура для более обстоятельных наблюдений? Тогда икона, скорее всего, не прожила бы и отпущенных ей семнадцати лет. Или смонтировать бинокулярный микроскоп прямо в алтаре Успенского собора? На то, чтобы снабдить все алтари микроскопами у нас точно не хватит денег – к тому же, смею напомнить, что алтари предназначены для несколько иных целей.
В общем, музейщики сделали все, что могли – забили тревогу, когда "визуальное наблюдение" показало, что дело плохо и на иконе появилась плесень. А все внутренние катастрофические изменения были диагностированы уже потом – на музейном столе.

В любом случае, я не защищаю никого персонально – никаких конкретных музейных сотрудников. Я пытаюсь защитить ту систему, которая функционировала и до сих пор функционирует более или менее удовлетворительно. И которую так упорно хотят порушить – из странных, нелепых и ни с чем не сообразных побуждений.
При этом мне, разумеется, не приходит в голову осуждать монахинь Княгинина монастыря за то, что они «не уберегли» икону. В конце концов, они были совершенно не обязаны это делать – точно так же, как не обязаны водить самолеты или делать хирургические операции у себя в обители. Идиоты и сволочи в этой ситуации – те, кто заставил одних людей заниматься тем, чего они не умеют и не могут делать (предположим даже самое страшное – НЕ ХОТЯТ, потому что не видят в этом никакого смысла), а другим – не дал возможность нормально исполнять свои профессиональные обязанности.
Короче, я, как всегда в таких случаях, прошу перепоста. Что делать с иконой и можно ли с ней вообще что-нибудь сделать - будут решать реставраторы на расширенном реставрационном совете в январе. А мы должны сделать хоть что-нибудь для того, чтобы эта ситуация осталась трагическим исключением. И чтобы из нее был извлечен хоть какой-нибудь урок.

Под катом – уникальная фотография лика Богоматери, сделанная в процессе реставрации. Она была опубликована в книге "Иконы Владимира и Суздаля" издательства "Северный Паломник".

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив