А. Ф. Лосев

Первую книжечку Лосева, "Дерзание духа", публицистическую, в Политиздате вышедшую уже посмертно, хотела не хранить - но оставила. Вдруг кто-то в семье будет увлечен философией, там очень внятно объяснена античность.
И для себя вон сколько нашла:
«Личность – тайна одного. Тайна двоих есть любовь: только любящие видят друг в друге самое важное, самое существенное, что неведомо другим, не любящим. Брак – тайна двоих».
«Платон утверждает: самое главное для человеческой души – подражать движению небесных тел. Они прекрасно вращаются целую вечность: всегда одинаково, симметрично, гармонично, без всякого нарушения. Такой должна быть и человеческая душа».
«Античность основана на соединении фатализма и героизма. Помните? Ахилл знает, что он должен погибнуть у стен Трои. Когда он идет в опасный бой, его собственные кони говорят ему: «Куда ты идешь? Ты же погибнешь!» Но что делает Ахилл? Не обращает никакого внимания на предостережения… Погибать ему или нет – дело судьбы, а его смысл – быть героем».
«Жизнь есть становление».
«Свое жизненное кредо мы должны разрабатывать, чтобы оказалось возможным осмысливать каждое мгновение жизни».
«Всеобщее человеческое благоденствие и свободное самочувствие всех людей – это пока еще далекое будущее. Тем не менее каждый человек должен являться частью именно этой общечеловеческой свободы, маленьким шагом в ее направлении…»
«Кто имеет правильное мировоззрение, тот имеет постоянный источник для своей радости и не просто всегда трудолюбив, но еще и всегда весел».
Это не про марксизм-ленинизм, это наперекор ему. Хотя цитировал их, без этого ведь нельзя было издать ни книгу, ни статью.
«Культура всегда есть сознательная работа духа над своим собственным совершенствованием и над упорядочением всего того, что окружает человека».
Всю жизнь к этому стремлюсь – может, еще успею хоть немного упорядочить?
А вторая его книга стояла на полке нечитанная и дождалась наконец, "Жизнь". Оказывается, он писал даже художественные произведения - в лагере, в голове, потом записал. Они не ахти какие (кроме пронзительных воспоминаний о детстве, о первом столкновении с жестокостью), но среди них есть удивительное: описаны (или придуманы) разговоры заключенных-интеллигентов на Беломорстрое. Он пытался понять своих мучителей - и он их понял, вполне.
«Нам достаточно только взглянуть в лицо человека – и мы уже знаем, что это наш враг. Он совершенно ничего не делает против нас и даже совсем не высказывается против нас. Но – посмотревши иной раз ему в глаза, мы сразу начинаем чувствовать в нем своего врага…» (все-таки безошибочно выловили сетями лучших).
«Вы теперь понимаете, что значит быть философом? – Да, это положение человека, неприемлемого решительно ни для какого режима. Никакой режим не терпит, чтобы его до конца понимали и продумывали. А философ как раз хочет всё понимать».
«Говорят, души не существует. Нет, она, к сожалению, очень даже существует. Но, если мы действительно материалисты, душа не может, не имеет права существовать. А как убрать ее или, по крайней мере, обезвредить? Только путем разврата. Когда убьем сознание и сделаем его безразличным, опустошенным, внутренне потерянным и сбитым с толку, только тогда можно будет наполнить людей новым содержанием, новым энтузиазмом, только тогда он станет строить социализм (в том числе и наш Канал) не за страх, а за совесть. Тогда и душа не будет страшна».
«Да кому он нужен, ваш Канал? 6 месяцев он подо льдом, а остальные 6 и Мурманка справляется не хуже Канала. Лес ведь идет? Идет! Апатиты идут? Идут! Клюкву, что ли, возить будете?» (Так и есть, он почти не используется.)
«Моя ссылка на Беломорстрой есть самая легкая, пустая ссылка. Важнее, что я сослан в XX век… что мне навязана борьба, которая мне чужда и непонятна и в которой обе стороны для меня одинаково неприемлемы».
«Все присутствующие встали и началась овация по адресу Сталина» (на Беломорканале! В выходной день несколько заключенных-интеллигентов собрались подискутировать на условно выбранную тему. Никто не видит их и не слышит! И я верю, что это могло быть).
«Не только один звук, произнесенный Сталиным, гениальнее и действеннее всего этого многолетнего писка «теоретиков», но каждый камень, правильно уложенный нашим беломорстроевским рабочим, гениальнее сотен книг».
Но главное, из-за чего и куплена была эта книга, - письма, переписка из лагеря в лагерь с женой, Валентиной Михайловной. Он хотел свободы и смысла, искал их в и в лагере, не находил, отчаивался. Он не думал вовсе о власти, он думал, в чем смысл того, что Бог попустил это разрушение их с женой тихой и творческой жизни.
В письмах их обоих такая любовь, такой свет - неземной. Особенно в письмах В. М. Она жила им и для него - и очень рано умерла, но ее сменила столько преданная его студентка Аза.
«Родная! Каждую минуту вспоминаю тебя и мою жизнь с тобою; и образ твой звучит в душе как благостная и светлая молитва».
«Никак не могу заставить себя думать, что наука – зло, книги – зло, церковь – зло, что всё это действительно заслуживает уничтожения. Никак не могу поверить, что в наших отношениях с тобою было такое ужасное зло, что надо было обязательно разрушить наш кров и разбить совместную жизнь».
«Какая же сволочь имеет право считать меня арестантом, меня, русского философа?»
«Но если уже заранее становится известным, что своих книг я не могу написать, так как погубил зрение на истязании глаз, а если напишу, то не смогу их издать по невежеству и слепой злобе людей, спрашивается: что делать дальше, как осмыслить явную бессмыслицу – для меня – такого существования?»
Нельзя было преподавать в Москве, но в провинции – можно. Где напастись преподавателей античности? И он ездил, жил тяжелым бытом, но находил счастье в лицах студентов, становящихся одухотворенными.
О студенте в Куйбышеве:
«Он ушел от меня зараженный на всю жизнь красотой и искусством, а я пошел от него в свою пустую комнату с сознанием, что и я для чего-то нужен людям, что и я человек, а не падаль подзаборная».
Его ключевые формулы:
«Лучше страдание со смыслом, чем счастье без смысла».
Искать «смысл и оправдание жизни».
Умер в 1988 г. Реабилитирован только в 1994-м.
Говорят, Сталин спросил: неужели остался у нас хоть один философ-идеалист? Ему ответили: один есть, Лосев. "Ну, один пусть будет".
|
</> |