28 апреля 1938-го года

Владимир Вернадский, академик, 75 лет
28 апреля. Москва.
Вчера чувствовал себя сносно. Адонис (3 раза). Глаза. Начали побаливать зубы.
Аня (А. Д. Шаховская) работала.
Днем у А[лександра] Ев[геньевича] (Ферсмана). Он полон мыслей и интересов. Произвел впечатление бодрого и поправившегося серьезно. Боюсь — при втором свидании в заседании, что это впечатление неверно.
О делах академических. Слабый Президиум, еще и ссорятся, и интригуют. По-видимому, в партийной среде это характерное явление. Обычно две обособленных, власть имеющих группы.
Кржижановский ссорится с Комаровым. В отсутствие К[омарова] в Ленингр[аде] был уволен вопреки решению Чагин и издательство поручено молодому неоп[ытному] ком(м)ун[исту], который сразу привел его в хаос: не мог получить и десятой части отпущенной бумаги.
Молотов — Совнарком — должен был рассматривать отчет Акад[емии] н[аук] о научной работе. Предварительно был послан научный отчет (по ОМЕНу, за А. Е. (Ферсманом) ок[оло] 120 стр[аниц], по его типу и другие). Получен ответ, что отчет удовлетворяет — и для дальн[ейшего] обсуждения вместо Президиума и Совнаркома назначено свидание Молотова с Комаровым.
Отмена льготной пересылки бумаги отражается для Академии в 2 мильона рублей.
Академики не получают (бесплатных) изданий Ак[адемии] Н[аук] и даже «Докладов». Все рассматривают как оплатные!
Вечером на зас[едании] Отделения — доклад Зелинского и Штурм — интер[есный]. Теор[етический] доклад молодых ученых Фрумкина и Темкина — по форме неудач[ный], но интересный.
(Нрзб.) против отхода в химии от термодинамики? Возвращение к Duhem'y?, в моей молодости оказавшего на меня огромное влияние, сперва (в) 1903 (году) или немного позже в связи с первым изданием «Thermod[ynamique] et chimie», а затем после 2-го издания (Duhem P. Thermodynamic et chimie. Lecons element. Paris, 1910. 592 p.), с которым я ознакомился более бегло.
А. Е. (Ферсману) изложил основы состояния пространства как коренного отличия жив[ого] и косного. Разные геометрии. В живом организме — не Эвклидова. Должны быть явления перехода от одного пространства-времени в другое, не в обычных условиях реальности. Отличие живого от косного — геометрическое, т[о] е[сть] пространства-времени. Неоднородность с этой точки зрения реальности.
* имеется в виду Самсонов Тимофей Петрович (1888–1955) — чекист, административный деятель. В юности примкнул к анархо-коммунистам, был участником террористических актов в Бессарабии и Украине, в 1907–1914 в тюрьмах и ссылке, бежал, в 1915–1917 жил в Англии, работал докером, вел нелегальную революционную деятельность. После ареста и депортации в Россию в 1918 — член Челябинского ВРК, с февраля 1919 — член РКП(б), по рекомендации Ф. Э. Дзержинского в 1919 возглавлял Военно-агентурное управление, в 1920–1923 — начальник Секретно-политического отдела ВЧК. В 1924–1926 — член Совета ВСНХ СССР (начальник ревизионного управления). В 1927–1934 — управляющий делами ЦК ВКП(б), затем до 1936 директор «Межрабпомфильма», в августе 1936–феврале 1938 — управделами Исполкома Коминтерна. По распоряжению ЦК ВКП(б) с 20 февраля 1938 утвержден директором Издательства АН СССР. В августе 1939 от этой должности освобожден. Затем был репрессирован, освобожден, работал директором завода (см. АРАН. Ф. 411. Оп. 6. Д. 2997)
Варвара Малахиева-Мирович, литератор, 69 лет:
28 апреля. Москва. Дождливое утро. Вчера узнала: умер (уже три года тому назад) художник Моргунов — некогда Леня Моргунов, сын Саврасова (того, чьи «Грачи прилетели»). Леня Моргунов. 17 лет. Облик монастырского служки — худощавое, строгого выражения смуглое лицо, темные сосредоточенные глаза, негустые, гладкие волосы почти до плеч. Ходил в распускной синей блузе. Был до дикости застенчив, от застенчивости отрывисто-грубоват. Я и мои приятельницы были вдвое старше его. Его случайно познакомила со мной моя квартирохозяйка с целью продать мне или кому-нибудь через меня какой-то его эскиз. Это было, помнится, розовое, туманно-снежное зимнее поле и вдалеке на нем одинокие сани. Были и другие эскизы. Кое-что нам удалось продать. Леня был очень беден. Отец («незаконный») умер. Мать, полуграмотная женщина, осталась без всякой поддержки. Была еще дочь (ее не знаю). Жили они в Филях. Во время весенних загородных прогулок с детьми я иногда заходила к ним. Очень бедная была обстановка; знала семья, по словам моей квартирохозяйки, и настоящий голод. Тогда Леня приходил из Филей к нам пешком (в Каретный Ряд) просить взаймы 3 рубля. Я познакомила его с одной богатой семьей, глава которой имел наклонность к меценатству. Он купил у Лени очень хорошую «Позднюю осень». Поле, обнаженные унылые просторы, уголок облетающего леса. Серая мгла и громада надвигающихся жутких темно-синих туч. Что-то соответствовало в этой картине угрюмым беспросветным колоритом жизни бедного мальчика. Впрочем, были маленькие просветы. Пригревала семья Барцала (вдова известного в то время тенора, моя квартирохозяйка, добрая женщина). Весенние, потом зимние прогулки со мной, с моей близкой приятельницей А. В. и с детьми, которыми я в ту пору любила окружать себя. Живопись — картины свои и чужие. Природа. Потом была у него связь с танцовщицей дункановской школы. Покойная Барцал уверяла меня, что он ко мне «больше, чем неровно дышит». Теперь я думаю, что в этом была доля правды. Но тогда вызывало только улыбку — так велико было расстояние между возрастами и так занято было сознание другими образами, другими интересами.
Когда он оперился, знакомство как-то само собой стало далеким (в нем был для меня смысл, пока Леня был мальчик). Я потеряла его из виду на многие годы. Случайно встретила на Остоженке, он обрадовался, звал к себе, рассказал, что шесть лет тому назад женился и у него пятилетний сын.
Еще раз после этого через общих знакомых он передал мне, что он нездоров и хотел бы повидаться. Что-то помешало мне зайти в назначенное время, потом я потеряла его адрес. Нездоровью серьезного значения не придала, а это была уже та жестокая болезнь, которая свела его в могилу, — перерождение печени. С облегчением думаю сейчас: вот уже три года, как нет у него этой печени. Живого, реального чувства, что он жив, нет у меня. Может быть, оттого, что тропинка его души только на время только на время соприкоснулась с моим путем. Мы ни в какой мере не были спутниками. И соединяли нас неглубокие и временного характера чувства: у меня материнская жалость и садовничий интерес к прорастающему растению; у него, как я сейчас это понимаю, отроческая, пажеская влюбленность в «королеву», которая годилась ему в матери. О своем обожании он никогда не говорил, но вижу его отсюда в расширенном, мрачно-восторженном взгляде, в тоне голоса, в робости движений.
Надо мной висит его маленькая картина — несколько кипарисов, между ними пятна яркого света и их почти черные тени. Рука, которая писала их, уже три года — пепел и воздух. А он сам?.. Гипотезы материалистические. Гипотезы идеалистические. Тайна, сокрытая и от веры. Я знаю (верой), что он жив. Но никто из живых, как и я, не знает, где, как, почему и зачем он живет. И какая связь между той его новой жизнью и цветами, кипарисами, картинами, женами и детьми, из каких составлена жизнь по эту сторону, какой я почему-то еще живу, когда «стольких сильных жизнь поблекла»…
Примечание (из Википедии):
Алексе́й Алексе́евич Моргуно́в (9 (21) октября 1884, Москва — 15 февраля 1935, Москва) — российский и советский художник, внебрачный сын пейзажиста Алексея Саврасова. Находился в центре художественной жизни русского авангарда, от которого впоследствии полностью отошёл. Как авангардист начинал с неопримитивизма с сильным влиянием фовизма, создал значительные работы в кубофутуризме, был сооснователем (вместе с Казимиром Малевичем и Иваном Клюном) феврализма; в советское время эволюционировал в неоклассицизм и закончил соцреализмом. Как и отец, был болен алкоголизмом и склонен к запоям.






|
</> |