1991

Я задумываюсь о девяносто первом годе. О том что тогда произошло.
Мне кажется, СССР можно сравнить с громадным монастырем. Когда-то устав был очень жестокий как и настоятель, заставляя служить Богу/будущему до самоотрешения. Потом устав менее жестоким не стал, просто его меньше стали соблюдать. Потом еще меньше. Монахи стали выходить на улицу – и поняли, что за стенами монастыря живут всяко побогаче.
И вот в один прекрасный день, когда братию призвали к молитве, все вдруг сказали: да пошел ты, придурок. Бога нет. И разбрелись, приватизировав кельи. Но не произошло какого-то кардинального разрыва с прошлым. Просто раньше грешили тайно, опасаясь, а теперь стали открыто и никого не стесняясь. Но это не было обретением свободы. Это был просто отказ делать постный вид, тайком при этом поедая скоромное, которое сумели достать и припрятать.
Но извне это казалось освобождением.
|
</> |