19 августа 91...

сбрендило начать переворот 19-го августа,
свидетельствует и о их поголовной
церковной безграмотности,
и о их мистическом нечувствии.
Выслушав с утреца товарища Янаева
и утром шествуя на литургию,
я сам не мог отделаться от ощущения,
что мятежники поднимают руку
не только на "дермократов",
но и дерзают тягаться
с Божественным промышлением:
что что, а в двунадесятые праздники,
православные на Руси,
никогда побоищ не вели,
и от воинских ристалищ
всячески уклонялись.
Всю литургию до самого конца
я впервые в жизни проплакал:
настолько реальным мне казалось возвращение
старо - новаго и уже какого по кругу "культа личности",
теперь уже товарища Янаева:
детские сады, пионерские дружины,
комсомольские ячейки, колхозы, совхозы,
атомоходы, ледоколы, города миллионики -
Янаевски, юные янаевцы, янайчата и прочая мутотень.
После литургии я поспешил
в митрополичью резиденцию,
что на Каменном острове:
митрополит Иоанн Снычёв,
уже успев "поскору" отслужить,
(а служил он литургию за минут сорок,
облачаясь в алтаре,
опуская всякие моменты пышности и помпы,
поскольку из за трофических язв,
не мог долго выстаивать),
морщась сидел в креслице,
вытянув правую ногу
на табуретный приступочек,
а его верная Санчо - Пансо - Анна Степановна,
пыталась дозвониться до столицы московитов.
Ей уже было известно, что патриарсь Алексий,
тоже совсем поскору отслужив,
для старых русских эмигрантов,
первую за 70-ть лет,
службу в Успенском соборе Кремля,
и кроме обычных поздравлений
ничтоже глаголя,
ретировался в Переделкинские покои,
где заперся изнутри,
отключил все телефоны,
плотно занавесил шторы на окнах,
и перестал подавать
какие - либо признаки жизни.
Анна Степановна звонила мать Филарете,
через каждые полчаса,
а мать Филарета малость уже ополоумев,
от непрестанных деспотных звонков,
домогавшихся от первоиерарся "инструкций",
почти уже доведённая до нервного срыву,
кричала в трубку: "Святейший не открывает -
он даже меня не хочет видеть!"
|
</> |