1872. О методах социологии — письмо Зибера Лаврову

krummi_svaf — 02.09.2022

Знакомство Н. И. Зибера и П. Л. Лаврова, по-видимому состоялось при посредничестве С. А. Подолинского в Цюрихе осенью 1872 года. Со своей стороны, Лавров стремился привлечь Зибера к сотрудничеству с «Вперед!» используя для этого Подолинского, В. Н. Смирнова и Н. Г. Кулябко-Корецкого, но не преуспел в этом. Несмотря на многочисленные разногласия как научного, так и политического толка, они весьма продолжительное время состояли в переписке.

Политическая экономия Николая Зибера. Антология / под ред. Ф. Аллиссона, Д. Раскова и Л. Широкорада. – М.: Изд-во Института Гайдара; С-Пб.: Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2022. – с. 437-440

Н. И. Зибер – П. Л. Лаврову, Лейпциг, 21 Декабря 1872

Прошу извинить меня, что я так долго не отвечал на ваше последнее письмо. Главная причина – жестокое расстройство нервов, зависящее частью от скверного состояния здоровья вообще, частью от неприязни общества. Сверх того я ждал письма из дому, чтобы иметь наконец возможность уведомить Вас о положении известного Вам дела. Оказывается, чего, впрочем, я и ожидал, что мои родные ничего не знают об Вашей дочери, даже не помнят, слыхали ли они ее фамилию или нет. Вам остаётся пожелать другого источника.

Дочь Лаврова Мария после смерти его зятя – М. Ф. Негрескула 12 февраля 1871 года вместе с маленьким сыном уехала к родителям покойного мужа в Екатеринославскую губернию, где вышла замуж за его брата Эммануила. Письмо о ее высылке из Екатеринослава, написанное Марией в декабре 1871, С. А. Подолинский доставит ему в Лондон только в августе 1872 года. Лавров долго не получал он нее известий.

Вы напрасно обвиняете меня в том, что я считаю Вас приверженцем классификации Ланге – как я выразился в точности не помню, но мысль моя состояла единственно в том, что главный недостаток (разумеется, не единственный) этой классификации – ее субъективность, с чем, по моему мнению, основанному на чтении Ваших «исторических писем», Вы не должны бы были согласиться. Прибавлю теперь, что важнейшей в числе остальных причин, по коим я считаю упомянутую классификацию никуда не годной – это отсутствие в ней здравого смысла – наука и мораль или политическая экономия, или то и другое, хорошенько теперь не припомню, занимает в ней параллельные места, известное свойство китайской живописи – без теней и немецких классификаций всякого рода, где вещи потому только и стоят рядом, что обобщаются буквами азбуки.

Очень интересно было бы мне побеседовать с Вами о Вашей собственной классификации социального знания и постараться решить, наконец, вопрос о субъективности или объективности социологии. Вопрос этот был решен в Вашем смысле Михайловским и в ответе Вашем на его «Что такое прогресс», сколько я помню, и, как само собою, разумеется, выражалось полнейшее одобрение именно этому пункту. Мы, наоборот, именно их и назовем ошибкой Михайловского, хотя не единственной. Вторая была – чисто частное решение вопроса о прогрессе, что помнится, и было Вами замечено. Это была совершенная противоположность Спенсеровской дифференциации, в которую вмещен весь мир, и еще останется довольно-предовольно места.

Работа Н. К. Михайловского «Что такое прогресс?», опубликованная в 1869 году в «Отечественных записках» (№ 2, № 9 и № 11) и критический отзыв на нее П. Л. Лаврова «Формула прогресса г. Михайловского», вышедший без подписи в № 2 «Отечественных записок» за 1870 год, до сих пор остаются предметом дискуссий. Михайловский отталкиваясь от идей Герберта Спенсера – дифференциации (рост разнородности общественных структур и выполняемых ими функций) и интеграции (объединения индивидуумов в группы с общими функциями), пришел в итоге к противоположному. «Фабричный» прогресс Спенсера – однородные специалисты, объединенные в сложные разнородные структуры, «народнический» прогресс Михайловского – гибкие универсалы, объединенные в фрактальные группы-общины. Михайловский выступил против разделения труда как признака прогресса, заключив, что «прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно, меньшему разделению труда между людьми… Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность общества, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов».

В методе социологии Михайловский по-юмовски однозначен: «в науке о природе следует употреблять метод объективный, в вопросах общественных – субъективный», и Лавров поддерживает его в этом: «Так как «высший контроль» в социологии должен принадлежать субъективному методу – и это положение прекрасно развито и доказано г. Михайловским – то формула прогресса должна выражать это отношение между субъективным и объективным пониманием общественных явлений». Критика Лаврова направлена как раз на итоговую объективность формулы прогресса Михайловского: «это положение совершенно объективное, доступное внешнему анализу нескольких личностей, независимо от их внутреннего состояния духа».

Сам Лавров ставит в основу прогресса высокую этику «прогрессоров»: «прогресс есть процесс развития в человечестве сознания и воплощения истины и справедливости путем работы критической мысли личностей над современною им культурой», что вполне созвучно определению, данному им в третьем из «Исторических писем», и заключает, что «общество, вполне удовлетворяющее требованиям формулы прогресса г. Михайловского, было бы общество не прогрессивное».

На это Зибер приводит Лаврову доводы в стиле «экономического реализма», повторяющие, в общем, изложенное в 1 главе его диссертации. В недостатке реализма Зибер способен упрекнуть не то что Лаврова, но даже Маркса – в статье в «Знании» он писал «...Зачем ему понадобилось начинать свое исследование о капитале не только с изучения самых сложных форм человеческого хозяйства, но к тому же с абстракций ценности и полезности, а не с реальных отношений, составляющих подкладку их, и не с более простых форм или с форм общечеловеческого хозяйства» (Экономическая теория Маркса, «Знание». – 1874. – № 1. – с. 56). 

Что касается субъективной социологии, то, быть может, главным предметом разногласия здесь служит не вопрос науки рациональной, а науки прикладной при искусстве, так, что противники говорят об различных вещах и не согласны лишь по-видимому? Может наконец быть и так, что защитники субъективности напирают на цели построения составной науки – общественную пользу и отрицают науку бесполезную? В таком случае и есть несогласие только кажущееся, ибо кому же придет в голову утверждать, что наука может строиться из других видов и побуждений? Т. е. оно то и приходило кое-кому в голову, да и в таких противниках этого взгляда вопрос. Все эти утверждения и возражения относятся, однако ж, по самому существу дела, не к способу отражения предмета, и не к самому предмету, а суть дела вся в первом. Метод обработки должен быть объективен, общественные явления должны исследоваться так, как исследуются естественные или не исследоваться никак. В политической экономии – это кажется мне очевидным до последней степени возможного.

Пока лавочник строит свою науку при том свете, какой попадал в его башню, мы имеем одностороннее метафизическое исследование, а не науку. Метафизика заключалась в том, что, не узнавши предварительного размера явления, экономист считает его частью гораздо крупнее или мельче, чем оно было в действительности, – он имел дело не со всем явлением, а с частью его или же с фантомом, который казался ему гораздо значительнее существующего. И это совершенно независимо от другой особенности метафизики (быть может, верной, это одно и то же, я об этом не думал) хвататься обеими руками за конкретный факт с когтями и шкурой и от него уже подниматься к абстракциям. Хотите ли примеров? Вот Вам один или два. Теория, по которой капитал в обществе образуется путём сбережений – есть именно такие субъективные теории: экономист видит, как клали грош к грошу в единичном хозяйстве, и, не прикинув на счетах, так ли делается во всем общественном хозяйстве, объявляет, однако ж, что так. Он просто не знает в этом случае размера явления, приняв его более значительным, чем есть, и потому естественно не справляется о том, что стал бы делать капиталист, если бы не захотел «сберечь» капитала, при том не отдельный капиталист, а целый класс их? «Потребить на себя» всем не стало бы возможности, а если так, то в чем же процесс сбережения – такого процесса в общественном смысле, собственно говоря, не существует, а есть только производство машин, хлеба, орудий и потребление их, сообразное с их природою. Но какими средствами добыто это последнее положение? – чисто объективным исследованием природы общественных феноменов. Вы скажете, что экономист ошибался в самом предмете исследования – он брал в расчет частное, а не общественное хозяйство, а не в методе. С первой половиной этого возражения я отчасти согласен, но следует помнить, что субъективна ли, объективна ли социология, по самому словопроизводству всегда будет иметь дело с обществом. Следовательно, экономист даже и не был собственно социологом, а только называл себя так. Другой пример, учение о ценности – теория полезности есть чисто субъективная теория, а между тем несет на себе все следы такой, в которой она идет от общественной пользы. Теория труда, напротив, и результаты сравнения их слишком известны, чтобы повторять их. (Прим. – эту позицию Зибера подробно рассмотрел А. А. Погребняк в статье «Исключение и правило. Политэкономические аргументы Н. И. Зибера против маржинализма до его триумфа» // Terra Economicus. – 2020. – № 18(3). – с. 116) Наконец, что, впрочем, отчасти, заключается в одном из моих прежних возражений, спор между субъективистами и объективистами, быть может, заключается в выборе предметов для исследования в том смысле, в каком коих отличает объективный синтезис от субъективного и отдает предпочтение второму. Но такой выбор опять-таки связывается методом, т. е. известным порядком наблюдения, нарушение которого опровергает всякий нужный результат. Насколько ж речь идет об удовлетворении потребностей дня случайными и несовершенными средствами недостроенной науки, опять-таки нельзя забывать, что дело здесь не в науке, а в ее суррогатах, а это смешивать нельзя ни в каком случае. Если ж свойства предмета и путей к нему даются безотносительно, безусловно и повелительно, то он и только он решает вопрос о нравственной вменяемости и годности занятий тех или других отдельных лиц в отдельную эпоху. Иными словами, есть возможность указать только один предмет и только один путь к точному знанию, то тем самым упраздняется и вопрос о законности или незаконности такого рода занятий.

Переходя к Вашему мнению о книге Маркса, я, вместе с тем, вхожу в вопрос о классификации социологии. Вы считаете вопросы, затронутые Марксом, слишком частными. Я сам нахожу, что экономия не исчерпывает собою всей социологии, но частностью я не считаю ее, потому что вижу, в какой степени весь строй миросозерцания (общественного, разумеется, т. е. воззрений общества на себя самое) обуславливается экономическою прокладкою, в какой степени религиозность и всякая иная нравственность, законодательство гражданское, уголовное и государственное и пр. и пр. зависит от порядков, регулирующих питание общества в целом и в частях. Отсюда следует, что при построении классификации общественной науки – я поставил бы первою в контовом ряду – именно политическую экономию, – но на этом я пока и остановился бы.

Рассматривая «лестницу наук» Конта (на вершину которой им самим поставлена им же изобретенная социология), равно как и другие современные ему классификации наук, Зибер в своей оценке последователен доводам Маркса в «Zur Kritik…»: «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание.» В этом он прямо возражает Лаврову, говорящему в «Исторических письмах» о «нравственном долге личности, о нравственной необходимости борьбы личностей против отживающих общественных форм, о нравственных идеалах и об историческом прогрессе, из них вытекающем», впрочем, оставляя тому пространство для маневра. Вместе с тем, Зибер чужд и «экономическому империализму» даже в его марксистской трактовке.

Кто знает, толковым решением ее задач не выкинул ли бы я за борт и самую нравственность с законодательством в качестве самостоятельных ветвей общественности. Я не говорю, что это будет так, я сам сказал, что не считаю экономию тождественной с социологиею, но это потому, что мне не ясна еще как следует связь общности и частности между экономией и хоть бы нравственностью (я не говорю об теории и связанных с нею отраслях – более внимательный анализ, быть может, обнаружил бы в «нынешней» теории не более как особенный способ титуловать и подводить под рубрики явлений совсем других, нашедших уже свое место в классификации, – отчасти не нравятся мне также и Больневская или Дрэперова… истории – (отчасти Милевского) – выдающийся элемент умственного развития – это слишком односторонне – человек не только думает, он пьет, ест, одевает, живет под крышей, и насколько справедливо сказать, что он прежде думает, а потом совершает все эти операции, настолько же верно и противоположное. Нравственные и безнравственные явления, насколько они суть факты осуществившиеся, факты внешнего мира – непременно совпадают с такими действиями отдельных лиц и обществ, которые ведут к сохранению и развитию крепости целого, и наоборот, а куда отнести такие действия? Почему не к экономии, принимаемой в более обширном смысле, чем это бывает теперь? Насколько ж упомянутое явление остается в области не обнаруженных во внешнем действии феноменов духа – что, быть может, относят к явлениям ума, привычек и т. п. Все же сюда относящийся вопрос, быть может, правильнее было бы поместить в область методологии, которая в известных частях … и примыкает к социологии, но не тождественна с ней. Самое понятие о нравственности возникло, быть может, чисто отрицательным путем – превращением в «сущность» или в «субстанцию» того, чего недоставало в том или в другом случае «нарушения» обычных условий для поддержания крепости целого. Таким же путем, вероятно и даже почти наверно, создалось и понятие о «праве», как об чем-то положительном. Боюсь, что заметки эти, по своей краткости, покажутся Вам или слишком изношенными или поверхностными, – а мне этого очень не хотелось бы.

Весь Ваш Н. Зибер.

Оставить комментарий

Популярные посты:

vespasianus

Мобильный кондиционер: скрытые возможности и важные нюансы

a_simakoff

Очень запутанная ситуация

haile_rastafari

После Курска

ammo1

Самый эффективный способ электрического отопления: тепловой насос

akievgalgei

ЙОАЗУВ: ПИСЬМЕННОСТЬ

uctopuockon_pyc

Утренний глоток поэзии

id77

Несколько ретрознаменитостей

foto_history

Снимается кино

andvari5

Пигментация населения Прибалтики от каменного века до эпохи викингов

• Архив