13 лет назад умер один из лучших и старейших актеров МХАТ Николай Пеньков -

топ 100 блогов sadalskij13.12.2022 13 лет назад умер один из лучших и старейших актеров МХАТ Николай Пеньков - https://ic.pics.livejournal.com/terranova2017/56708048/4201090/4201090_original.jpg

- невероятно талантливый и очень скромный человек.
Жил достойно, никого не напрягая своими бедами, и ушел так же тихо, сгорев от рака за две недели.



Газеты мало написали о его уходе, но даже по тем скудным некрологам можно было судить о масштабе его дарования.
Он много снимался – «Щит и меч», «Вечный зов», «На всю оставшуюся жизнь», сыграл десятки ролей в любимом театре, а незадолго до смерти выпустил книгу воспоминаний о МХАТе «Была пора», в которой очень тепло рассказал о дружбе с Григорием Конским, моим педагогом по ГИТИСу.


Это была середина 60-х. Пеньков только начинал свои первые шаги по прославленной сцене, а Конский был уже мэтром МХАТ и старше Николая на четверть века, но, тем не менее, они подружились.
Сблизила любовь к только что вышедшему «Мастеру и Маргарите», - Пеньков знал книгу почти наизусть.
А мой учитель в 30-х годах делил мхатовскую гримерку с Булгаковым, был его другом, одним из немногих, вхожих в дом, и даже послужил Мастеру прототипом Коровьева-Фагота в его великом романе.
В одной из глав своей книги Николай Пеньков написал об этом:


НИКОЛАЙ ПЕНЬКОВ О ГРИГОРИИ КОНСКОМ
(отрывок из книги воспоминаний "Была пора")


13 лет назад умер один из лучших и старейших актеров МХАТ Николай Пеньков - http://m.kino-teatr.ru/acter/album/3290/7031.jpg
Закулисные помещения для актеров во всех театрах, за малым исключением, расположены примерно одинаково. Первый этаж — гримуборные мужские, второй — женские, ну а третий или, если он есть, четвертый — для массовки, если ее присутствие диктуется драматургической необходимостью. Длинную коридорную череду комнат в старом МХАТе ровно посередине разделяло уютное круглое фойе. Мягкие кресла, диваны, задернутые сероватыми холстинковыми чехлами, стол, пепельницы, графин с водой. На стенах — портреты основателей театра и первых “стариков”. Сюда, перед тем как идти на сцену, уже переодетые и загримированные, стекаются, как ручейки в озеро, актеры. Поздороваться, посмотреть друг на друга, хлебнуть свежего ветра новостей. У актеров “со стажем” — свои, насиженные места. В первом кресле слева от входа обычно устраивался Анатолий Петрович Кторов. Дальше, в углу, было кресло Алексея Николаевича Грибова.
Возле окна — место Виктора Яковлевича Станицына.
Дальше, в другом углу, обычно полулежал, вытянув длинные ноги, Григорий Григорьевич Конский. Мы, молодые актеры, жались обычно на диване, на подлокотниках кресел или где придется, смотря по многолюдству спектакля.
Вьются сигаретные дымки, идет необязательный, малозначащий разговор, лишенный общего интереса. Первый звонок. Кто-то встает с насиженного места.
— Ты куда? Рано еще...
— Я начинаю. Собраться надо.
— Собираются только в баню, — это кто-то из “стариков”.
— А правда, что Добронравов перед своим выходом на сцену любил анекдоты рассказывать?
— Он не только перед своим...
— Иосиф Моисеевич, вы ведь были участником гражданской?
— Был.
— А правду говорят, что в Красной Армии принят был тогда сухой закон?
— Может, и был, да кто ж его соблюдал.
Второй звонок. Все тянутся на сцену.
— Вернусь — расскажу.
Третий звонок. За кулисами наступает тишина. В темноте раздвигается тяжелый мхатовский занавес. Свет. Музыка. Начинается очередной спектакль. Господа актеры отдают на сцене лучшую часть своей души. Отдав, кто меньше, кто больше, смотря по значимости исполняемой роли, они вновь собираются в своем любимом закулисном фойе. Почин сделан, на душе веселее.
— Я служил при штабе армии, помогал выпускать армейскую газету, — продолжает прерванный разговор Раевский. — Народу при штабе вертелось — уйма. И нужного, и так себе. Вроде нас. Правда, мы были в несколько обособленном положении, если не сказать — привилегированном. Дружили только с самокатчиками— так тогда называли мотоциклистов. Они доставляли газеты на места, помогали нам при сборе материала. Мотоциклам полагалось бегать на чистом бензине. Бензина не было, хоть застрелись. Заправляли их смесью из керосина и... спирта. И вот эта-то райская смесь и была залогом нашей революционной дружбы. Отливал, например, тебе самокатчик три четверти котелка горючего. Ты чиркал спичкой и поджигал его. Тут же. Черный дым, пахнущий нефтью, клубами валил из посудины. Какое-то время спустя черный цвет менялся на желтый. И только когда вместо него появлялся дымок нежно-сиреневого цвета, котелок надлежало немедленно и плотно накрыть. Оставшаяся жидкость хоть и пованивала, но вполне годилась к употреблению. Ее можно было разбавить водой, и тогда, под печеную картошку, такие светлые горизонты открывались перед нами, молодыми газетчиками, такое царство добра и справедливости виделось на расстоянии вытянутой руки, что куда там было Светлову с его “Гренадой”!
Пауз в разговорах почти не было, актеры паузы недолюбливают. Отдав должное услышанному, тут же переходят на новую тему, исходя из принципа: “Со мной тоже был аналогичный случай...”. Heважно, из какой области был случай, возможно, что совсем из другой, но, главное, нить беседы не прерывается. Вяжется новый узелок.
Скрипнули пружины углового кресла, послышалось кряхтенье:
— Кольк...
Григорий Григорьевич Конский убирает вытянутые ноги, меняя позу абсолютного покоя на позу относительной заинтересованности.
— Кольк, — повторяет он хрипловатым баском. — Значит, больше всего на свете он ненавидел... что?
— Запах розового масла, Григорий Григорьевич, — отвечал я. — Больше всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла...
— Дальше, дальше, — подогнал он меня с нетерпением проголодавшегося гурмана.
— “...и всё теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и конвоя примешивается проклятая розовая струя…”.
Это было как наваждение, как морок. При любой встрече, при любом соприкосновении, давала ли эта встреча необходимое время или не давала его вовсе, мы с Григорием Григорьевичем тут же, без подготовки, без замаха начинали игру в “Мастера и Маргариту” Михаила Афанасьевича Булгакова. Только что (это был, кажется, шестьдесят шестой год) вышел роман в журнале “Москва”. Вариант, естественно, был журнальный, — все, что можно было не напечатать, было не напечатано, но все равно — человек я был неизбалованный. Все, что я прочел на страницах журнала, произвело на меня ошелом¬ляющее впечатление.
Гениальный сгусток булгаковской прозы, точно хорошо выверенная стрела, ударил меня в сердце. Я не пытался объяснить себе, о чем был роман. Я просто запоминал его, запоминал автоматически по прочтении, не прилагая к этому никаких усилий. Казалось, беззвучная машинка оставляет на листах моей памяти не читанные никогда до того строчки. Все было необычно в этом романе: и сюжет, и герои, и философское освещение действительности без малейшего озлобления в ее показе, и восторг, и узнаваемость, и ни на что не похожая острота булгаковской иронии.
Мы с Григорием Григорьевичем по многу раз перебирали содержание “Мастера”, роясь в его гениальных строчках, как скряга роется в ворохе жемчужин.
— Значит, она несла в руках отвратительные желтые цветы... — начинал Конский после того, как мы, например, только что с ним поздоровались.
— Тревожные, — поправлял я, — отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве...
— И эти цветы...
— ... Очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто.
Слушая булгаковский текст, Григорий Григорьевич уводил глаза куда-то в сторону, уголки толстых губ его растягивались в еле заметной улыбке, и мне казалось, что он в эти минуты вспоминал что-то свое, далекое, ведомое только ему одному.
— Она несла желтые цветы! Нехороший цвет.
Может, в такие мгновенья он слышал, как эти же строчки читает глуховатым, неторопливым голосом совсем другой человек — автор романа. Ему посчастливилось в конце тридцатых быть на этой читке рукописи “Мастера и Маргариты”.
Небольшая группа друзей Булгакова, в основном актеров... Михаил Афанасьевич был уже болен... Шелест листов... Которые не горят... И незабываемые на всю жизнь интонации булгаковского голоса. Они дружили, Булгаков и Конский. Дружба их началась с парадокса. В начале двадцатых автор пьесы-инсценировки “Дни Турбиных”, знакомясь с актерами театра, услыхал фамилию Конский. Обладатель этой фамилии был высокий, нескладный молодой человек с несколько сонливым выражением удлиненного лица.
— Как-как? Конский? Замечательно! — расхохотался Булгаков. Потом извинился за бестактный смех и пояснил причину его:
— Очень уж необычная фамилия. Обязательно, с вашего позволения, вставлю ее куда-нибудь. Просится.
Так завязался узелок приязни между молодым актером и молодым автором. Притом Конский не был восходящей звездой театра, он в те годы не играл больших ролей. Он просто был — Конский. Хороший парень со своим взглядом на жизнь и тонким чувством юмора. Очевидно, Булгакову было достаточно этих качеств в молодом актере, чтобы возникшая приязнь переросла со временем в настоящую глубокую, мужскую дружбу.
13 лет назад умер один из лучших и старейших актеров МХАТ Николай Пеньков -
Он, как и обещал, вставил фамилию Григория Григорьевича в новую работу. И не в какую-нибудь, а в “Мастера и Маргариту”. Помните, возник на Патриарших, соткался из воздуха гражданин престранного вида? Клетчатый, кургузый пиджачок... “Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая”. По описанию портрет гражданина очень походил на портрет молодого Григория Григорьевича, только фамилия у странного гражданина была не Конский, а... Коровьев! Эта близкая замена обеспечивала Булгакову свободу писательского маневра. Тут и коровьевское пенсне, и усишки-перышки, и дребезжащий тенорок, и маленькие полупьяные глазки, чего никогда не было у живого оригинала. Не говоря уж о поступках!..

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
Оригинал взят у baba_c_voza в Доброе утро! Художник Глеб Голубецкий (р.1975). ...
Вот так организован выгул собак в Милане: Наш отель располагался относительно в центре - совсем недалеко от вокзала и рядом с садом - Giardini Pubblici. В этот-то садик мы случайно зашли в первое же утро в Милане, и после этого все три дня, что пробыли там, ...
Интернета нет, дождь есть;) Если говорить о погоде, то очень необычные условия для этого времени года. Прогноз говорит, что солнце ждет нас через пару дней. А пока немного фоток нашего первого дня с хорошей погодой. ...
А вот и очередная кукольная выставка подоспела. И уже миновала, ибо длилась всего три дня, и сегодня был последний. Строго говоря, выставка не совсем кукольная, а игрушечная, поскольку отдана "мишке Тедди и его друзьям" - то есть всякому зверью. Так что мягкого, мохнатого и пушистого ...
...