120 лет Кровавому воскресенью
![топ 100 блогов](/media/images/default.jpg)
Сто двадцать лет назад, 9 (22) января 1905 года, случилось Кровавое воскресенье – одно из самых страшных событий русской истории ХХ века, которое, не будучи искупленным властями, не будучи открыто и справедливо оцененным на государственном уровне как преступление, во многом предопределило судьбу страны на десятилетия вперёд. Кровавое воскресенье дикой публичной жестокостью властей поразило и раскололо российское общество, стало кровавым истоком сначала Первой русской революции, а потом и большевистского переворота. Кровь жертв 9 января превратилась в горючее зелье массового насилия, дошедшего до террора.
18+ НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ЛЬВОМ МАРКОВИЧЕМ ШЛОСБЕРГОМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ЛЬВА МАРКОВИЧА ШЛОСБЕРГА
С точки зрения истории не имеет принципиального значения, был ли Георгий Гапон искренним проповедником или провокатором охранки. Имеет историческое значение написанное за несколько дней (с 5 по 8 января) послание, которое отказались печатать все официальные газеты и которое отразило достаточно точно не только социальные, но и политические требования большой части недовольного властями общества.
![РаÑÑÑÑел наÑодного ÑеÑÑÐ²Ð¸Ñ Ðº ÐÐ¸Ð¼Ð½ÐµÐ¼Ñ Ð´Ð²Ð¾ÑÑÑ. 9 ÑнваÑÑ 1905 года. РаÑÑÑÑел наÑодного ÑеÑÑÐ²Ð¸Ñ Ðº ÐÐ¸Ð¼Ð½ÐµÐ¼Ñ Ð´Ð²Ð¾ÑÑÑ. 9 ÑнваÑÑ 1905 года.](/images/main/120-let-krovavomu-voskresenyu-942ddf.jpg?from=https://ic.pics.livejournal.com/lev_shlosberg/14129751/610081/610081_800.jpg)
Решение нести петицию к Зимнему дворцу силами многотысячной толпы было фатальным с точки зрения человеческих жертв 9 января, но это движение толпы отражало ход истории, на который властям надо было найти ответ, исполненный человеческого достоинства. Такого ответа у русского самодержавия не нашлось.
Николая Второго в тот день не было не только в Зимнем дворце, но и в Петербурге. Символически – его не было в стране, потому что в тот момент он не был рядом с самой страдающей, самой бедствующей, самой бесправной частью общества, которым правил. В слепоте, глухоте и высокомерии самодержавной власти кроются будущие трагедии России, в том числе падение самого самодержавия, которое через 12 лет, к началу 1917 года, будет ненавидимо и презираемо до ярости.
«Господи, помоги нам, усмири Россию», – записал Николай Второй в своём дневнике десятью месяцами спустя, 17 (30) октября 1905 г., в день принятия Манифеста об усовершенствовании государственного порядка, который с огромным опозданием даровал кипящей от возмущения стране часть политических свобод.
Это «усмири Россию» отражало полное непонимание Николаем сути своей исторической задачи. Он должен был услышать и понять страдающую страну, но не смог это сделать. Кровь 9 января, умноженная на историческую слепоту, русско-японскую войну и войну 1914 года, разрушили российское государство, вылились в кровь большевизма и гражданскую войну, привели к власти террористов и людоедов, которые в своей публичной риторике взывали к отмщению и справедливости как оправданию репрессий.
Немилосердная власть, власть жестокая и антигуманная, жестокость и злобу которой освящает, оправдывает и защищает погрязшая в сребролюбии Церковь, власть, которой бездумно служат ставшие шестерёнками репрессий суды, власть, единственной целью которой является борьба за пожизненное и безграничное властвование, неизбежно приводит к народной трагедии.
Кровавый рубец 9 января, страшным ударом расширивший пропасть между российским обществом и властью, напоминает всем наследникам самодержавия о цене государственной жестокости и слепоты.
Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга 9 января 1905 года
Государь!
Мы, рабочие города С.-Петербурга, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.
Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.
Мы и терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению!
Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.
И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немногого просили: мы желаем только того, без чего жизнь — не жизнь, а каторга, вечная мука.
Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсуждали наши нужды, — но и в этом нам отказали; нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон. Незаконными оказались также наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до восьми в день, устанавливать цены на наши работы вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией завода, увеличить чернорабочим и женщинам плату за их труд до одного рубля в день, отменить сверхурочные работы, лечить нас внимательно и без оскорблений, устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега.
Все оказалось, по мнению наших хозяев, противозаконно, всякая наша просьба — преступление, а наше желание улучшить наше положение — дерзость, оскорбительная для наших хозяев.
Государь! Нас здесь больше трехсот тысяч — и все это люди только по виду, только по наружности; в действительности же за нами не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать наши нужды, принимать меры к улучшению нашего положения.
Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса, — бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть рабочего, забитого, бесправного, измученного человека — значит совершить тяжкое преступление!
Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, — умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники-казнокрады, грабители русского народа.
Вот что стоит пред нами, государь! И это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук; к нам оно не доходит, — мы получаем только горе и унижение!
Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы: они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо, чтобы сам народ помогал себе: ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай же его помощи, прими ее! Повели немедленно, сейчас же, призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, — пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, а для этого повели, чтобы выборы в учредительное собрание происходили при условии всеобщей, прямой, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба; в ней и на ней зиждится все. Это главный и единственный пластырь для наших больных ран, без которого эти раны вечно будут сочиться и быстро двигать нас к смерти.
Но одна мера все же не может излечить всех наших ран. Необходимы еще и другие, и мы прямо и открыто, как отцу, говорим тебе, государь, о них.
Необходимы:
I. Меры против невежества и бесправия русского народа:
1) Свобода и неприкосновенность личности, свобода слова, печати, свобода собраний, свобода совести в деле религии.
2) Общее и обязательное народное образование на государственный счет.
3) Ответственность министров перед народом и гарантии законности управления.
4) Равенство пред законом всех без исключения.
5) Немедленное возвращение всех пострадавших за убеждения.
II. Меры против нищеты народа:
1) Отмена косвенных налогов и замена их прямым, прогрессивным и подоходным налогом.
2) Отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу.
III. Меры против гнета капитала над трудом:
1) Охрана труда законом.
2) Свобода потребительно-производительных и профессиональных рабочих союзов.
3) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ.
4) Свобода борьбы труда с капиталом.
5) Участие представителей рабочих в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих.
6) Нормальная заработная плата.
Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе! Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию счастливой и славной, а имя свое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, — мы умрем здесь, на этой площади, пред твоим дворцом. Нам некуда больше итти и незачем! У нас только два пути: — или к свободе и счастью, или в могилу. Укажи, государь, любой из них, мы пойдем по нему беспрекословно, хотя бы это и был путь к смерти. Пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России! Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим ее!».
Жертвы Кровавого воскресенья в Санкт-Петербурге 9 января 1905 года
«На небе сияло солнце. Запели: «Спаси, Господи, люди твоя». Все шли с обнаженными головами… Раздался сигнальный рожок, — обезумевшие, ничего не понимающие псковские солдаты дали залп… Солдаты продолжали стрельбу пачками, беглым огнем. Невообразимое смятение произошло в эту минуту, когда повалились люди в первых рядах, роняя образа и хоругви. Убиты были старики, несшие царские портреты, и мальчик, несший царский фонарь. Ужасные крики неслись из толпы… Одну женщину повезли в больницу с простреленным на смерть у нее на руках годовалым ребенком»». (Любовь Гуревич, «Народное движение в Петербурге 9-го января 1905 г.». Берлин, Изд. Гуго Штейнца, 1906).
По официальным правительственным данным, опубликованным 10 января, всего 9 января в больницы Петербурга было доставлено 76 убитых и 233 раненых. Впоследствии эта цифра была уточнена: 96 убитых и 333 раненых, из которых в дальнейшем умерло ещё 34 человека, итого 130 убитых и 299 раненых. Эти цифры были приведены в докладе директора Департамента полиции министру внутренних дел, который предназначался для императора. 18 января в правительственных газетах был опубликован «Список лиц, убитых и умерших от ран в разных больницах г. С.-Петербурга, полученных 9 января 1905 года». Список включал 119 фамилий погибших с указанием их возраста, звания и занятий и 11 неопознанных лиц, всего 130 человек.
Недоверие к официальным источникам информации порождало множество слухов. Так, в статье В. Ленина «Революционные дни», опубликованной в газете «Вперёд» 18 января, со ссылкой на иностранные газеты говорилось о 4600 убитых и раненых. В советское время по понятным причинам цифра 4600 жертв стала официальной и вошла в Большую советскую энциклопедию.
Доктор исторических наук А. Н. Зашихин утверждал, что эта цифра позаимствована из неподтверждённого сообщения агентства «Рейтер» от 26 января, которое в свою очередь ссылалось на сообщение петербургского корреспондента Le Journal «во время приёма, данного министром внутренних дел редакторам газет, последние вручили этому чиновнику список лиц…, который был составлен их репортёрами».
Подобные цифры сообщали и другие иностранные агентства. Так, британское агентство «Лаффан» сообщало о 2000 убитых и 5000 раненых, газета «Дейли мейл» — о более 2000 убитых и 5000 раненых, а газета «Стандард» — о 2000—3000 убитых и 7000—8000 раненых.
Журнал «Освобождение» сообщал, что некий «организационный комитет Технологического института» опубликовал «тайные полицейские сведения», определявшие число убитых в 1216 человек. Подтверждений этого сообщения не было найдено.
По мнению Георгия Гапона, убитых было от 600 до 900 человек, а раненых не менее 5000. Французский журналист Э. Авенар, автор книги «Кровавое воскресенье», определял число убитых в 200—300 человек, а раненых в 1000—2000 человек. Журналист опирался на сообщения о том, что часть убитых была скрыта от публики. По некоторым рассказам, в Обуховской больнице все подвалы были завалены телами убитых, тогда как публике предъявили всего 26 тел. Тайные подвалы с трупами видели также в Мариинской и других больницах города.
Ходили упорные слухи об убитых, которые не поступили в больницы, а хранились в полицейских участках, а затем были тайно захоронены в общих могилах. В пользу этих слухов говорил тот факт, что некоторые родственники убитых не нашли тела своих близких ни в одной больнице.
|
</> |