
Зубила


В жизни настоящего джентльмена обязательно присутствуют женщины и тачки. С бабами, конечно, кому как повезет, но среднестатистически одна на всю жизнь. Машины же автоконцерны выпускают ежегодно, да и в обществе незазорно их менять. В кругу людей, к которым я близок, сначала обзаводились шахой (ну а че, зато не пешком), потом меняли ее на восьмерку (ну а че, она же порезвее), потом брали зубилу (ну а че, мы уже запарились с битами вчетвером выскакивать). Кто доживал, брал бэху (ну а че, в люди выбились). Изделие немецкого автопрома имело резвый ход, вместительный багажник и давало +100 к авторитету. Сейчас оно, конечно, уже не то. На бэхах больше гоняют сисястые блонды, нежели суровые пацаны. Не берусь судить, когда точно это произошло, но бэха уже не в фаворе. А вот с пацанами на зубиле, лично я бы рамсить не рискнул. Хрен его знает, может у них калаш в багажнике, других причин ездить на одноразовой, по нашим временам, машине я не представляю. Короче, особое у меня отношение к зубилам. Предвзятое. Понимаю.
Году в 2005 катим мы с шефом по диким уральским ебеням. Поздняя осень, дорогу не знаем, часа три ночи, шефа клонит в сон.
— Это, вон деревня какая-то, вроде ларек светится, тормозни, кофейку соображу, — расталкиваю шефа.
Притулились у обочины. Иду в ларек, бужу продавщицу.
— Хозяйка, два стаканчика, шесть пакетиков кофе, сахарку и кипяточку. Да ладно, че значит, кипяток не продаем? Сама-то чаек швыркаешь поди?
Молодая деваха, кутаясь в одеяло, бурчит сама и фырчит чайником. Пустынная деревня, заброшенная дорога, даже собаки не гавкают. Съели всех, наверное, бывало такое в наших краях. Со стороны деревни в нашу сторону тихо выкатывает серая тонированная зубила. Стоят. Смотрят. В стеклянном ларьке стою я такой красивый городской в пиджаке и галстуке. Челлендж, бля.
— Вот вам за беспокойство, барышня, — протягиваю пару сотен, — не могли бы мне подать вон ту табуретку, на всякий случай, не волнуйтесь, я верну.
Шеф, походу, тоже просекает надвигающуюся канитель. Из приоткрытого окошка вылетает окурок, распахивается дверь, шеф, потягиваясь, вылазит из-за руля. Стягивает модную кожаную куртку, под ней белоснежная футболка и бицуха размером с мою голову. Атлет, мастер спорта, ебтыть. Барышня передает мне через прилавок табуретку. Видимо, за неимением обреза, здраво оценив перспективы противостояния, зубила тихо сдает назад, в тишину и тьму деревенских дворов.
— Держи, шеф, — передаю стаканчик, закуриваем, пьем кофе.
— Сколько тут до ближайшей цивилизации? – интересуется шеф.
— Недалеко, километров пятьдесят, судя по карте.
— Интересные у вас ребята живут, — ухмыляется шеф.
Еду с батей по Кировской области. Малая родина. Заезжали по печальным обстоятельствам. Возвращаемся. Батя беззаботно дрыхнет, я кручу баранку. Впереди на трассе стоит серая зубила с открытым багажником. Два мутных типа машут руками. От греха поддаю газку и обруливаю прыгнувшего под колеса мужика. Смотрю в зеркало – кинулся к багажнику. Не понаслышке зная о местных нравах, топлю педаль в пол. Раздается выстрел, по крыше стучит дробь.
— По нам шмальнули? – интересуется проснувшийся отец.
— По нам, по нам, — укладываю стрелку на 200.
— А че хотели?
— Не успел поинтересоваться, может, вернемся?
— Незачем, если что серьезное, в следующей деревне остановят, — отец переворачивается на другой бок и безмятежно засыпает. Завидую спокойствию, ну так он вятский, хули, это я, уже уральский, на нервяке.
Относительно недавно, едем с Максом по трассе Новосибирск-Кемерово. Зима. -40. Километров тридцать до Журавлей на обочине серая зубила. Около нее, вроде голосуют, две мрачных фигуры столбиком. Проезжаем.
— Слышь, Макс, — спустя пару километров говорю я, — а если у них проблемы? Я че-то не понял, то-ли они махали нам рукой, то-ли померещилось.
— А вдруг бандиты? – сомневается Макс.
— Ну а мы че? Отмахаемся как нибудь, – возражаю, — а если они замерзнут? Че у тебя там есть? Ну на всякий случай.
Макс кивает на бардачок. Достаю финик, скидываю ножны, кладу на портфель, прикрываю сверху шапкой. Скидываю ремень безопасности. Смотрю на Макса. Типа, а ты как?
— А? – Макс тоже скидывает ремень и разворачивается, — не парься, у меня свинчатка под сиденьем.
Возвращаемся к зубиле.
— Че случилось, пацаны? – сверкая фиксой, спрашивает Макс.
Молчат. Вдупляю.
— Макс, грузи их, нахуй, к нам, они, походу, почти зажмурились. Говорить не могут.
Макс запихивает бедолаг на заднее сиденье и врубает печку по-полной. Спустя минут пять, старший начал чего-то мычать. Молодого стало жестко трясти.
— Ох нихера себе, — спохватился я, — у меня ж с собой.
Достаю из портфеля фляжку с коньяком, финка падает на пол. Молодого начинает трясти еще больше.
— Сорян, пацаны, мы ж не знали ситуацию, — миролюбиво убираю финик, протягиваю фляжку, — на, вот, грейтесь.
Зубы стучат об горлышко, по салону распространяются армянские ароматы. Мужики розовеют.
— Бензонасос, сука! Жену с дальнобоем в Журавли отправил и три часа тут прыгал. Вы первые, кто после него проехал. Не остановились, думал хана. А вы вернулись.
— Хера вы живучие, — изумляюсь, — сибиряки, ебтыть. Я б сдох.
— А почему сразу не остановились?
— Так думали, что вы бандиты, машина у вас такая.
— Ага, а я подумал, что вы бандиты, один фиксой сверкает, второй финкой.
— Ладно, мне-то оставьте глоток.
Машина споро мчит по трассе. Ржем. Тепло. Все живы и счастливы. Кроме Макса, он за рулем, ему нельзя.