Заросший колодец

alexander_pavl — 10.01.2015 Если бы это писал Виктор Шкловский, то он начал бы с сообщения о том, что Валентин Катаев, по его словам, описан Ильёй Ильфом и Евгением Петровым (то есть младшим братом Валентина) в упитанной фигуре инженера Брунса, «заклинателя гусика», одного из третьестепенных персонажей эпохального романа «Двенадцать стульев».
Но я не Шкловский. Я об инжнере Брунсе даже упоминать не стану, хотя Ильф и Петров в дальнейшем всплывут в моём эссе.



Более того, я воздержусь от рассуждений о взаимоотношениях Валентина Катаева и Ивана Бунина (якобы учителя Катаева в писательском мастерстве), ограничившись замечанием о превосходстве Катаева, как писателя, над Буниным, как писателем – нормальное дело, ученик просто обязан превзойти своего учителя, ибо в противоположном случае учителю нечем гордиться.

А сказать я хочу вот о чём: когда Катаев в 30-е годы опубликовал свой роман «Белеет парус одинокий», он в одной из статей мимоходом заметил, что хотел совместить Бунина и Пинкертона. Разумеется, он преуспел в своей затее.
«Белеет парус одинокий» могут с пользой и удовольствием читать как поклонники Бунина (то есть, импрессионистической прозы), так и любители Пинкертона (то есть, остросюжетных перепетий).

Сам же я, к своему удивлению, при первом прочтении этого романа (мне тогда было десять лет) оказался в черте «бунинопоклонников». Вообще-то я всегда любил динамичную авантюрную прозу с лихо закрученным сюжетом, но тут меня захватила тонкость описания внутреннего мира мальчика Пети, которы был лишь чуть моложе меня. Это, кстати, важно – на ровесника я в ту пору среагировал бы не так остро. А тут Катаев с нежной иронией описывал те чувства, которые трепали мою душу год-два назад. Я сам воспринимал их с некоторой дистанции и потому мог оценить авторскую застенчивую отстранённость.

А сюжет... Приключенческий сюжет мне был уже знаком по экранизации. Я этот фильм уже видел, и не однажды, и фильм считал хорошим. Недавно пересмотрел его и утвердился в своём тогдашнем одобрении.
Конечно, некоторые прелестные мелочи, вроде уморительной сцены чтения царского манифеста, от меня, малолетнего, ускользнули, да и сама киногения фильма, выстроенного в лучших традициях советского поставангарда, не была оценена по достоинству, но, как говорится, чтобы оценить вкус сливок, надо выпить большое количество плохого молока.
В самом деле, сейчас мало кто числит «Белеет парус одинокий» Легошина (ученика Юткевича и Эйзенштейна, между прочим) в киношедеврах, однако он достойно смотрится рядом с «Юностью Максима» Козинцева и Трауберга, и даже рядом с «Мы из Кронштадта» Дзигана и Вишневского.



Так вот, я и говорю, что роман Валентина Катаева привёл меня в такой восторг, что я впервые в жизни стал искать другие книги этого же автора. Естественно, я тут же наткнулся на сакраментального «Сына полка», который на десять лет убил у меня всякий интерес к Катаеву. То, что эта книга совершенно сознательно выстроена как совковый трэш, я понял уже будучи взрослым, достаточно изощрённым, читателем.

Следующая книга Валентина Катаева, которая стала этапной в моём взрослении, во многом повлияла на мои взаимоотношения с девочками и даже на оптику восприятия окружающего мира - том из «серого» собрания сочинений, в который включены пьесы и «Хуторок в степи».

Мне было пятнадцать, я проводил лето у бабушки и дедушки в солнечной Махачкале, разыгрывал Печорина, с удовольствием влюблял в себя девочек нашего двора и читал всё, что под руку попадалось.

А попадалось многое. «Господин Никто» Богомила Райнова, «Следы остаются» Павла Вежинова, «Детские годы Багрова-внука» Аксакова, дореволюционный сборник рассказов и статей Гаршина – вот такая мешанина из «пинкертона» и «бунина». Венцом всего оказался толстый растрёпанный том пьес Алексея Николаевича Толстого из «жёлтого» собрания сочинений. Я совершенно случайно (больше читать было нечего, я обгорел на солнце и должен был сидеть во дворе в тени тополей, а все мои «смуглые леди сонетов» ускакали на пляж) наткнулся на эту книгу, залпом проглотил «Любовь - книга золотая», "Заговор императрицы", «Горький цвет», «Чортов мост» и офигел. До тех пор я пьес не читал – неинтересно было. Но после такого!.. Я перерыл весь дом, и в раздвижном диване, между дедовскими кобурами от пистолетов, отыскал том Катаева, с пьесами и "Хуторком".

Начал с пьес. О, катаевские пьесы хороши, причём все! Михаил Булгаков, между прочим, обкрадывал Катаева совершенно ужасно. Ужасно в том смысле, что краденное не улучшал, а ухудшал. Впрочем, кто только не обкрадывал Валентина Петровича... Ильф и Петров для «Золотого Телёнка» тоже позаимствовали немало.

Дочитав пьесы и отсмеявшись, я обратился к собственно "Хуторку в степи". И пришёл в восторг, потому что, как в случае с "Белеет парус...", мгновенно опознал мои же собственные терзания. Это не значит, что я чем-то был похож на Петю, героя романа. Но страдания и обольщения переходного возраста едины для всех тинейджеров. И сердце моё отозвалось. Пинкертоновщины в "Хуторке" меньшее, чем в "Парусе", зато юмор изощрённее и любви больше. Мотя по прежнему наивно влюблена в Петю, но ясно, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому что Петя смотрит в сторону Марины, которой он, собственно говоря, нужен, как телеге пятое колесо. Очень жизненный расклад, описанный без надрыва, но и без раздражающей облегчённости советской литераутры для детей и подростков. Когда неудачно влюблённому Пете больно, ему больно по-настоящему.

Позже, осенью, вернувшись в Рязань, я взял в библиотеках (был записан сразу в четыре) остальные тома "эпопеи" "Волны Черного Моря", и, конечно, разочаровался, потому что "Катакомбы" (1949) и "Зимний ветер" (1960) оказались концептуальными экзерсисами в рамках социалистического реализма. То есть, Катаев брал соцреализм, как формальный набор клише, типа остап-бендеровского "Торжественного Комплекта", и заполнял его сюжетным контентом. Ни малейших следов импрессии "Паруса" (1936) или "Хуторка" (1956) там нет. Так что следующим моим обращением (и радостным открытием) стал трёпаный номер "Роман-Газеты" с "Кладбищем в Скулянах", прочитанный уже во время службы в армии.

Я узнал, что, оказывается, "Волны", повествующие о жизненном пути и Пети и Гаврика, писались так: сперва "Белеет парус одинокий", затем пародийно суровые позднесталинские "Катакомбы", потом, в разгар «оттепели», "Хуторок в степи", возвращающий Петю и Гаврика к буненианским повествовательным конструкциям, а затем, в 1960 году, после окончательного превращения метода соцреализма в руины - пустопорожний "Зимний ветер", играющий с автобиографическими фактами.



Но всё это лишь предисловие к сообщению о существовании фильма "Хуторок в степи".

Оставить комментарий

Популярные посты: