Зарисовки 2.0

watermelon83 — 02.11.2021 - мировая война 1740 - 1748 гг., ч 1. Продолжаем наш дипломатический цикл.


Карта мира из самого Парижа, 1744 год.



Император Священной Римской империи Карл VI скончался в октябре 1740 года. Современники подозревали, что монарх отравился блюдом из грибов, повлекших за собой жестокую десятидневную болезнь, но последовавшие вслед за кончиной правителя бурные политические события заставили позабыть о предполагаемых непорядках на габсбургской кухне. Австрийской династии грозила судьба ее иберийской ветви, ставшей после смерти испанского короля Карла II предметом дележа ведущих держав Европы.

Несмотря на то, что Прагматическая санкция была принята большинством европейских государств, признавших двадцатитрехлетнюю эрцгерцогиню Марию Терезию наследницей габсбургских владений, далеко не все были готовы поддержать притязания ее мужа, герцога Франца Лотарингского, на императорский престол.

В 1740 году из великих держав на стороне Вены были готовы выступить лишь в Лондоне и Санкт-Петербурге, однако по разным причинам и британское, и русское правительства на тот момент не могли выразить свою поддержку в форме конкретных военно-политических действий. Россия оказалась парализованной переворотом, приведшим к власти императрицу Елизавету Романову, а также новой войной со Швецией, тогда как англичане уже были связаны начавшимися еще в 1739 году боевыми действиями с испанцами и попросту не успевали реагировать на стремительно изменяющееся политическое положение Центральной Европы.


В своей погоне за признанием Прагматической санкции Карл VI добился значительного успеха, но в конечном счете ему так и не удалось разрешить проблему предстоящих имперских выборов, в которых династия Габсбургов могла участвовать лишь опосредованно, через супруга Марии Терезии. Потерявший в ходе войны с французами собственное герцогство и не снискавший лавров победоносного полководца в боях с османами, Франц Лотарингский справедливо воспринимался в Германии в качестве правителя слабого и несамостоятельного. Помимо этого, покойному императору не удалось добиться соглашения с одним из ключевых игроков в самой империи - баварским курфюрстом Карлом Альбертом, которого буквально с детства готовили к борьбе за корону Карла Великого.

Более того, отрицавший законность Прагматической санкции Карл Альберт не собирался, в качестве свояка Марии Терезии, признавать и права дочери Карла VI на все габсбургские владения. В Мюнхене полагали, что они должны достаться баварскому курфюрсту, а Мария Терезия обязана ограничиться тосканским герцогством, то есть землями ее супруга. Однако настоящую опасность для Габсбургов представляло не упрямое желание Виттельсбахов потеснить австрийскую династию в Германии, а имперские амбиции и давние политические связи Мюнхена с Парижем.

Предстоящие императорские выборы предоставляли Бурбонам заманчивую возможность вновь атаковать позиции Габсбургов по всей Европе, но уже в союзе с империей, а не против нее. В Версале полагали, что такого рода "легитимизация" могла бы сыграть роль сдерживающего фактора по отношению к позициям Великобритании, России и остававшихся еще нейтральными германских государств. Таким образом, французская политика вновь обращалась к замыслам времен Франциска I и Людовика XIV. Рассчитывали, что дружественный Франции император, тем более из Баварии, позволил бы не просто контролировать империю, но и совершенно сокрушить Габсбургов, после чего Париж мог беспрепятственно обратиться к противостоянию с Великобританией, принимавшим все более открытую форму.

Кардинал Флери, который в 1740 году достиг почтенного 87-летнего возраста, был настроен против столь агрессивной стратегии, подразумевавшей почти полную трансформацию Центральной и Южной Европы. Ему откровенно претило низводить французскую политику на столь примитивный уровень, ставивший во главу угла исключительно военные действия. Испанцы и пьемонтцы, надеявшиеся окончательно изгнать Габсбургов из Италии, могли быть полезными Франции, но Флери был слишком опытным политиком, чтобы надеяться на полный разгром Габсбургов.

Кардинал отдавал себе отчет, что политическая обстановка в мире уже ничуть не напоминает времена "короля-солнце" и столь безыскусный план прямого наступления на Вену, едва прикрытый фиговым листком поддержки баварского кандидата на имперский трон, вызовет соответствующую реакцию у новых великих держав, таких как Великобритания и Россия, заинтересованных в сохранении габсбургского государства. В таком случае, даже предполагаемая поддержка Виттельсбахов большей частью империи не сыграла бы решающей роли - необходимость сражаться и с австрийцами, и с англичанами возложила бы на Францию основную ношу войны, в то время как испанцы и пьемонтцы в лучшем случае преуспели бы в Италии.

Стоила ли такая игра свеч и не выгоднее ли было для французов, особенно ввиду увеличивавшейся агрессивности англичан, сохранять нейтральные отношения с Габсбургами, стало в Версале предметом ожесточенных споров, во время которых кардинал безуспешно противостоял "партии войны", в конце концов сумевшей заручиться поддержкой Людовика XV. Флери, изначально собиравшийся лишь осторожно половить рыбку в мутной воде и ограничить французскую поддержку баварских притязаний финансовыми субсидиями, вынужден был уступить своему королю и военным.

Решающим доводом для кардинала, вынужденного наконец-то "бросить кости", стало неожиданное для всей Европы вступление в австрийскую Силезию прусской армии, равно как и очевидная неспособность Вены изгнать ее оттуда. Действия Пруссии, на первый взгляд казавшиеся плодом тщеславной безрассудности нового прусского короля Фридриха II, оказали на Священную Римскую империю нечто вроде "эффекта домино": незанятый императорский трон и все еще сомнительная, с точки зрения многих немцев, легитимность Марии Терезии в качестве главы габсбургского дома, и без того создавали в Центральной Европе определенный вакуум власти, а военно-политическая слабость Вены, оказавшейся в момент испытаний без средств и готовых прийти на выручку союзников, привела к тому, что три из четырех крупнейших германских государств сообща выступили против Австрии. Это, в свою очередь, и придало энергии "партии войны" в Версале, поскольку с точки зрения французских военных для начала кампании ситуация попросту не могла быть более благоприятной.

Был ли этот раскол в империи неизбежным? Большое количество взаимосвязанных факторов делают ответ на этот вопрос крайне трудным. Очевидно, что Ганновер не стал бы участвовать во французских комбинациях против Марии Терезии, а Бавария, напротив, с помощью Версаля или без нее, но обязательно выступила бы против Вены - по крайней мере, в форме участия ее курфюрста в борьбе за императорскую корону. Это подтверждается тем фактом, что едва только известие о кончине Карла VI достигло имперского рейхстага в Регенсбурге, как баварцы, демонстративно и без всяких консультаций с французами, вновь заявили об отказе и признавать Прагматическую санкцию, и поддерживать кандидатуру Франца Лотарингского на предстоящих выборах.

Однако даже с политической и материальной поддержкой Франции и Испании, в Мюнхене вряд ли могли надеяться на какой-либо серьезный успех. Только прямая военная интервенция французов могла бы придать честолюбивым планам Виттельсбахов практическое значение, но даже и в этом случае крайне маловероятно что без поддержки остальных государств империи противникам Габсбургов удалось бы нанести им решающее поражение до того момента, когда Великобритания и Россия смогли бы прийти Вене на помощь.

Поэтому-то выступление Пруссии, увлекшее за собой Саксонию, и оказало столь значительное воздействие на политическую ситуацию в Европе: помимо произведенного Берлином политического переворота в империи, военные успехи пруссаков возвели это северо-восточное германское государство в ранг младшего, но все же участника клуба великих держав, которых теперь становилось не четыре, а пять. В союзе с Пруссией и большей частью империи, а также очевидной неспособности Лондона и Санкт-Петербурга к быстрым действиям, возглавляемый Францией бурбонский блок и в самом деле получал временное военное преимущество над Габсбургами - положение, определившее крен французской политики от ограниченной поддержки Баварии до непосредственного участия в войне. Таким образом, именно молодой Гогенцоллерн "открыл шлюзы" и на Габсбургов обрушилась давно собиравшаяся волна, грозившая затопить этот величественный, но несколько обветшавший дом.

Рассчитывал ли сам Фридрих II на столь значительные последствия своего шага? Молодой монарх оказался человеком не только чрезвычайно разносторонних талантов, но и весьма противоречивых черт характера. В прусском короле как будто уживалось несколько личностей сразу, но еще вернее будет сказать, что на протяжении большей части своей жизни Фридрих II с достойной подражания терпеливостью смирял собственный характер ради исполнения монаршего долга. В юности называвший военную форму "похоронной", а в молодости написавший запальчивую книгу-возражение на макиавеллевского "Государя", талантливый музыкант и литератор, любивший "упражняться в философии", совершенно неожиданно для всех оказался и искусным дипломатом, и практичным государственным деятелем, и одним из наиболее прославленных полководцев в истории. Такая метаморфоза случилась с самым известным из Гогенцоллернов "не вдруг" - точкой отсчета перемен в характере принца стал жестокий исход многолетнего семейного конфликта, ставшего печальным фоном монаршей жизни "короля-солдата" Фридриха Вильгельма II, однако нет никаких сомнений в том, что и сила воли, и способности, общее впечатление от которых заставляет нас причислить короля к числу людей гениальных, были заложены в нем от рождения, став основой для формирования этой личности.

Поэтому к получившим широкое распространение словам Фридриха II о том, что занять Силезию его побудила жажда военной славы и сама возможность беспрепятственно предпринять это завоевание, нужно относиться крайне осторожно, поскольку его истинная мотивация была куда более сложной, нежели полные язвительного юмора формулировки монарха, посредством которых он в течение своего правления не раз эпатировал сообщество европейских правителей. В данном же случае, речь и вовсе шла о самоиронии - автор "Анти-Макиавелли" и демонстративно определял свою политику именно в духе трудов знаменитого флорентийца, и насмешливо напоминал о "войнах за славу", ставшую визитной карточкой эпохи Людовика XIV. Поклонник французской риторики отдавал должное своим учителям.

На самом же деле, вопрос о солидарности Берлина и держав бурбонского блока вовсе не был предопределен. Несмотря на то, что король относился к французской культуре с той же степенью пиетета, с которой его покойный отец презирал все "не германское", единственным настоящим императивом тогдашней политики Фридриха II было желание извлечь из подступающего кризиса выгоду для своего королевства. Как писал монарх позднее: "Раз плутовство неизбежно состоится, то лучше уж надувать будем мы". Но каким именно образом Пруссия могла бы оформить свое участие в конфликте Бурбонов, Виттельсбахов и Габсбургов еще вовсе не было предопределенным.

Фридрих Вильгельм I выстраивал свою дипломатическую линию исходя из безусловной верности Габсбургам, как династии занимающей императорский трон, а главное - безусловным противникам Франции, которую прусский "король-солдат" считал одним из главных врагов "германских свобод", то есть Священной Римской империи и ее конфедеративного устройства.
У молодого Фридриха II не было ни "немецкого сердца" его отца, ни какого-либо чувства лояльности по отношению к Францу Лотарингскому и Марии Терезии. Но главным было то, что хорошо изучивший "дипломатическую кухню" еще в юношеские годы, когда в Берлине "за руку и сердце" прусского кронпринца вели отчаянную борьбу английские, ганноверские и австрийские послы, Фридрих II пришел к выводу, что Габсбурги никогда не признают Гогенцоллернов в качестве пусть и младшего, но все же партнера. В течение почти тридцати лет его отец проводил в отношении Вены политику практически безусловной лояльности и теперь Фридрих II был намерен заставить Габсбургов расплатиться по векселям.

Кризис, номинально начавшийся после баварского демарша в Регенсбурге, еще только набирал обороты, а прусский король уже спешил сделать первый ход на европейской шахматной доске. Прибегнув к редкой в тогдашней дипломатической практике откровенности, Гогенцоллерн отправляет Марии Терезии личное письмо, в котором без всяких двусмысленностей предлагает урегулировать создавшуюся между Берлином и Веной напряженность взаимовыгодной сделкой - полновесное участие Пруссии в грядущей войне с Бурбонами и Виттельсбахами в обмен на австрийскую Силезию, которую Габсбурги обещали еще бранденбургским курфюрстам. С династически-правовой точки зрения этот территориальный конфликт представлялся весьма запутанным делом, но король апеллировал не к юридическим аргументам, а тому, что позднее назовут "реальной политикой". Обладание Силезией Фридрих II считал безусловно необходимым – и со стратегической точки зрения, и в качестве превентивной меры, поскольку в Берлине опасались того, что эта лежащая неподалеку от Бранденбурга провинция может попасть под контроль Саксонии.

В Вене должны были определиться - или же они ведут "императорскую политику", и тогда уступка силезской провинции пруссакам может быть компенсирована в Лотарингии или Ломбардии, или же Габсбурги продолжают использовать империю в качестве щита для своих династических владений? В последнем случае, утверждал король, Пруссия сумеет защитить свои интересы самостоятельно. Это обращение вполне можно было расценить и как ультиматум, и как использование последней возможности для достижения договоренности между Веной и Берлином - Фридрих II, у которого слова не расходились с делом, рассматривал оба варианта и пока его обращение к "королеве Богемии и Венгрии" находило своего адресата, прусские войска уже маршировали к австрийским границам.

Если намерение прусского короля воспользоваться смертью императора Карла VI для подтверждения своих прав на Силезию и не стало для австрийцев тайной, то скорость, с которой Фридрих II начал действовать, оказалась для Вены настоящим сюрпризом - личный представитель прусского короля еще не успел сообщить Марии Терезии последние предложения своего монарха, а войска Пруссии уже входили в Силезию. Тот факт, что военная операция носила характер мирного вступления прусского короля в свои "законные права" силезского герцога, означал лишь то, что Фридрих II продолжал держать двери открытыми для Габсбургов - и не более того. Избегая любой формы боевых действий и даже не пытаясь угрожать австрийцам своими военными маневрами, король надеялся построить для Марии Терезии "золотой мост" – весь декабрь 1740 года он продолжает засыпать Вену письмами, вновь и вновь предлагая заключить с Берлином союз.

Вероятно, для Габсбургов было бы разумнее согласиться с навязываемым, но в общем обоюдовыгодным разрешением силезского конфликта. В конце концов, почему не бесспорная, но все же имевшая правовые корни передача Силезии германскому правителю должна была считаться менее достойной, нежели размен Лотарингии на Тоскану? Однако Мария Терезия даже не рассматривала такую возможность - с ее точки зрения, Гогенцоллерны, и без того получившие от Габсбургов особый королевский статус накануне войны за испанское наследство, предлагали слишком малое за слишком многое. Еще неопытная и малознакомая с европейской политикой дочь Карла VI была полна решимости не начинать свое правление с отказа от не слишком важной, но все же части габсбургского наследства. "Берлинский шантажист" должен быть примерно наказан - и в Вене приняли решение воевать, не отдавая себе отчета ни в собственных военных возможностях, ни в политических последствиях этого шага.

Стратегия "рассчитанного риска" Фридриха II оказалась "слишком сложной", а все выгоды союза между Берлином и Веной, основавшегося бы на неофициальном признании австро-прусского дуализма в империи - не очевидными для предполагаемых союзников. В январе 1741 года король осознал, что Мария Терезия не собирается вступать с ним ни в какие переговоры и, признавая неизбежное, приказал своим войскам атаковать австрийские крепости в Силезии. Между тем, решительность венской политики нисколько не соответствовала возможностям вооруженных сил Габсбургов. Весной 1741 года с трудом собранная для отвоевывания Силезии австрийская армия не сумела застать врасплох растянутые прусские войска и в апреле потерпела поражение в знаменитой битве при Мольвице.

Для Фридриха II, который в сражении руководил неудачной атакой своей кавалерии и фактически покинул поле боя еще до того, как победа прусских войск стала очевидной, политические последствия Мольвица оказались куда значительнее военных итогов этого несколько сомнительного полководческого дебюта. Как уже говорилось, неудачи австрийцев в Силезии решающим образом стимулировали усилия "военной партии" в Версале и уже в мае 1741 года франко-баварские войска выступили в поход на Габсбургов, а чуть позднее боевые действия против Вены открыли и саксонцы. Из угрожающего, положение Габсбургов быстро превращалось в катастрофическое - вступление в войну испанцев и сардинцев ожидалось в самое ближайшее время, а ни войск, ни союзников у Марии Терезии все еще не было.

В России, сыгравшей такую значимую роль на завершающем этапе войны за польское наследство, династический переворот, осуществленный в декабре 1741 года при непосредственном участии французской и шведской дипломатии, привел к падению правительства принцессы Анны Леопольдовны и ее сына, малолетнего императора Ивана VI. Пришедшая к власти при помощи гвардии и французских субсидий императрица Елизавета Петровна не представляла из себя хоть сколько-нибудь выдающейся личности, была крайне необразованна даже по российским меркам и в течение первых лет своего правления всецело находилась под влиянием французской дипломатии.

Помимо этого, хронически находившаяся в тяжелом финансовом положении Российская империя, военные усилия которой во многом зависели от субсидирования со стороны какой-либо европейской державы, никак не могла выступить на помощь Марии Терезии даже если бы в Санкт-Петербурге и приняли соответствующее политическое решение - война со Швецией, начавшаяся еще в последние месяцы правления Анны Леопольдовны и прерванная перемирием после елизаветинского переворота, вскоре возобновилась и продолжалась до конца лета 1743 года. Шведское правительство, рассчитывавшее на французские субсидии и готовность новой императрицы заключить выгодный для Стокгольма мир, оказалось обманутым в своих расчетах: предоставляемых Парижем средств было совершенно недостаточно для успешной войны с Россией, а выдававшая шведам военные тайны России принцесса Елизавета, став императрицей совершенно не собиралась рисковать обретенным троном из благодарности к Швеции. Война продолжилась и русская военная машина медленно, но верно вытесняла шведов из Финляндии. Тем не менее, в Версале могли быть довольными - эта "диверсия" надолго отвлекла внимание Санкт-Петербурга, позволяя франко-прусским союзникам сосредоточить свои усилия на Австрии.

Положение Великобритании было не столь затруднительным, но и английское правительство испытывало ряд трудностей, помешавших ему вовремя отреагировать на события в Центральной Европе. Прежде всего, Лондон оказался связан войной с Испанией, начавшейся еще в 1739 году после знаменитого скандала с "ухом Дженкинса" - английского моряка-контрабандиста, корабль которого попался испанским морякам на Карибах. В самом деле ли обыск проводился испанцами в крайне грубой форме, усугубленной к тому же актом членовредительства - неизвестно, но за этим, в общем-то рядовым инцидентом, скрывалось глубокое недовольство английских торговцев, лишенных Мадридом привилегированного положения на колониальном рынке Испании. Чудесным образом прекрасно сохранившееся ухо моряка было продемонстрировано парламенту, а банальная история с контрабандой рома расцвечена героическими подробностями, превратившими незаконную деятельность в акт высокого патриотизма, и осенью 1739 года Великобритания объявила Испании войну. Но поскольку боевые действия между двумя державами в основном ограничивались Латинской Америкой, ничто не могло помешать испанцам поучаствовать в предстоящем наступлении на Габсбургов, тогда как предоставленные Флери кредиты и эскадры, сопровождавшие испанский серебряный флот в метрополию, делали позиции Мадрида намного устойчивее, чем это было во время прошлой англо-испанской войны 1726 - 1729 гг.

В то же время, в Лондоне оказались неготовыми к "восстанию" наиболее значительных германских государств против Австрии и Габсбургов. Выступление Баварии, Пруссии и Саксонии стало для англичан полной неожиданностью, тем более удивительной, что в двадцатые годы британское правительство предпринимало немалые усилия для того, чтобы вместе с французами создать в Германии антигабсбургский блок - теперь же, когда эта цель была фактически достигнута, конечный итог уже не представлялся в Лондоне сколько-нибудь желанным. Этот пример - один из многих - достаточно убедительно опровергает широко распространенный и по сей день миф о прекрасной информированности британского правительства в вопросах международных дел, еще раз свидетельствуя в пользу того, что английскую дипломатию слишком часто переоценивали за счет относительно выгодного географического положения Великобритании, позволяющего ей избегать наиболее тяжелых последствий собственных политических ошибок.

Но даже несмотря на быстрое и неожиданное для Лондона развитие событий на европейском континенте, у Великобритании все еще оставалось могущественное средство воздействия на военно-политическую обстановку - финансы наиболее экономически развитого государства в мире. После того, как "неофициальное" французское вторжение в империю стало очевидным, в распоряжение правительства Марии Терезии были предоставлены немалые суммы, позволившие австрийцам в течение нескольких лет пополнить изрядно поредевшие ряды собственных войск. Трудно представить, чтобы Вене удалось пережить первые военные кампании против бурбонского блока и большей части империи без этих субсидий.

Однако, участие Великобритании не ограничивалось одной лишь материальной поддержкой - с запозданием изменив свою стратегию, англичане со свойственным им упорством постарались быстро наверстать упущенное. Прежде всего, влияние Лондона ощутилось на Апеннинском полуострове, где уже сложившийся антигабсбургский блок был в значительной степени разрушен сочетанием дипломатических демаршей и военных угроз: убедив Вену уступить савойскому королю часть Ломбардии, англичане лишили бурбонские державы важного регионального союзника, превратившегося теперь во врага, а демонстрация британского военно-морского флага неподалеку от Неаполя заставила это происпанское королевство остаться нейтральным. Франко-испанские армии в Северной Италии, ожидавшие быстрого и победного наступления на Милан, оказались вынужденными вести тяжелую и малоудачную войну с австро-пьемонтскими войсками.

Намерения англичан были вполне очевидны - вынуждая Вену уступать слабейшим из своих противников, в Лондоне собирались вернуть Габсбургам императорский трон и вновь обратиться к политике сдерживания Франции, главным орудием которой должна была выступить Австрия. В Вене осознавали, что такая стратегия в значительной степени лишает их свободы действий, но поставленным французами перед альтернативой полного уничтожения Габсбургам не приходилось медлить в ожидании лучших решений.

Тем не менее, английские попытки разрешить германский вопрос по итальянскому образцу долгое время наталкивались на нежелание Марии Терезии вступать в переговоры с Фридрихом II. Упрямая от природы, австрийская правительница испытывала к прусскому монарху глубокую личную неприязнь, усугубляющуюся еще и тем, что австрийским войскам никак не удавалось вытеснить пруссаков из Силезии. Однако после того, как выигравший весной 1742 года сражение при Хотузице у Карла Лотарингского, оказавшегося таким же бездарным полководцем, что и его старший брат Франц, Фридрих II доказал, что мольвицкая победа не была простой случайностью, английское посредничество наконец добилось успеха и Пруссия вышла из войны, удержав Силезию за собой.

Этот дипломатический успех Лондона оказал решающее влияние на ход боевых действий в Германии. Флери, вынужденный вести войну, начала которой он не хотел, оказался психологически неготовым к "измене" Фридриха II - французы переоценили степень вовлеченности Гогенцоллернов в антигабсбургскую коалицию и отказались субсидировать пруссаков, полагая финансовую поддержку баварцев и саксонцев куда более приоритетной. Между тем, прусский король испытывал к императорским амбициям баварских Виттельсбахов или саксонских Веттинов не больший пиетет, чем к австрийским Габсбургам, а потому легко пошел на "предательство", едва только в Вене согласились уступить ему Силезию. Заключенное в Бреслау соглашение и тогда, и позже ставилось в пример дипломатической "неразборчивости" Фридриха II, но на деле он поступал с примерной расчетливостью, не желая вести боевые действия дольше необходимого.

Французские генералы, чьи многообещающие планы стали одной из решающих причин начала войны, оказались теперь в крайне затруднительном положении - выход Пруссии из войны обнажил тот факт, что это германское государство уже имело значение великой державы, без участия вооруженных сил которой полный разгром Габсбургов откладывался на весьма неопределенный срок.

Поначалу, как и ожидалось, наступление французов не встретило в Германии особого сопротивления - вакантный императорский трон и союз с Баварией позволяли Франции действовать вполне беспрепятственно. Не объявляя Австрии войны, французская армия вошла в Баварию, тогда как армия курфюрста Карла Альбрехта выдвинулась в Богемию на соединение с саксонцами. В 1741 году Габсбурги потеряли и Бреслау, и Прагу, в которой разместился французский гарнизон. В январе 1742 года баварский курфюрст, уже провозгласивший себя королем Богемии, получил во Франкфурте долгожданный императорский титул. Теперь уже как Карл VII, он объявил Габсбургам "имперскую войну" - но было слишком поздно.

Британские субсидии и все менее активное участие Пруссии в боевых действиях позволили Марии Терезии развернуть против Бурбонов и баварского императора значительные силы. Свою роль сыграл и знаменитый визит австрийской правительницы в Венгрию - появившись среди высшего венгерского дворянства с младенцем-наследником на руках, молодая королева умело сыграла роль ищущей защиты "слабой женщины" и, после ряда уступок местным элитам, смогла заставить это балканское владение Габсбургов принять более активное участие в борьбе с Бурбонами.

А вот французское командование не отличалось особенными способностями - полагая, что баварцы, саксонцы и пруссаки возьмут на себя большую часть задачи по разгрому Габсбургов, офицеры Людовика XV оказались неготовыми к возрождению австрийской военной мощи. В то время как в самой Франции со дня на день ожидали известий о взятии Вены, уже в феврале 1742 года контрнаступление габсбургской армии привело к падению Мюнхена, а последовавший затем выход Пруссии из войны обрек французские и саксонские войска в Богемии на поражение. Маршал де Бель-Иль, бывший в Версале одним из главных противников кардинала Флери, с большим трудом сумел вывести остатки потрепанных французских войск из Праги. В 1742 году франко-баварские союзники смогли отбить Мюнхен у австрийцев, но о едином антигабсбургском фронте, протянувшемся от Парижа до Дрездена, нечего было уже и думать.

Возражения Флери, предупреждавшего накануне войны о том, что прямое и безыскусное наступление на Вену заведет французскую дипломатию и армию в тупик, оказались совершенно справедливыми, но, как это обычно и бывает, грандиозный размах затеянного французами в империи предприятия сам по себе препятствовал теперь закончить войну, приобретшую к этому времени уже вполне независимый от намерений и планов Версаля характер.

Между тем, как вскоре стало очевидным, императорский статус Карла VII, и без того изрядно подорванный его союзом с Бурбонами, уже не имел прежнего значения. Коронованный Виттельсбах предпринимал немалые усилия для того, чтобы придать своему избранию общеимперское значение, но в конечном счете ему так и не удалось добиться этого. Более того, благоприятная поначалу для Мюнхена политическая обстановка в Германии постепенно ухудшалась. Отвечая на "неофициальное" французское вторжение в империю, в Лондоне наконец-то решились разыграть "ганноверскую карту". Прямолинейный и ограниченный британский король Георг II покинул Англию для того, чтобы возглавить "Прагматическую армию" - войско, состоявшее из австрийских, британских и ганноверских солдат. В 1743 году эта армия, по большей части состоявшая из подданных держав, официально не находившихся с Францией в состоянии войны, встретилась с пятидесятитысячной французской армией, также находившейся в Баварии в статусе вспомогательных войск императора Карла VII. Таким образом, Георг II и его французский противник маршал де Ноай скрестили шпаги в битве при Деттингене от имени Марии Терезии и Карла Альбрехта. Поражение французов ознаменовало окончательный провал всех надежд сокрушить Габсбургов в момент их наибольшей уязвимости.

Напуганная успехами англо-австрийских союзников Саксония поспешила изменить прежнюю политику и заключить с Габсбургами союз, а Карла VII известие о победе Георга II и новом вторжении австрийцев в Баварию заставило предпринять сепаратную попытку урегулировать отношения с Веной - в качестве пробного шага император отказался от богемской короны в пользу Марии Терезии. Но этот жест уже не мог ничего изменить - в военном и финансовом отношении Бавария всецело зависла от Франции, но главное - никакие уступки Мюнхена не могли компенсировать утрату императорского трона, который австрийская правительница была решительно намерена оставить за своим супругом и домом.

В Вене полагали, что все потери Австрии, включая Силезию и уступки в Северной Италии, могли быть вознаграждены лишь избранием Франца Лотарингского - события 1740-1742 гг. продемонстрировали Габсбургам всю опасность утраты контроля над этой ключевой позицией в Священной Римской империи. Восходящая звезда габсбургской дипломатии граф Венцель Кауниц с предельной ясностью сформулировал теоретическую основу новой австрийской внешней политики: при необходимости, Вена может уступать и на Балканах, и в Италии, и где бы то ни было, но любой ценой должна сохранить свое прежнее положение в Германии, чтобы в конечном счете - за счет территориального размена или прямого завоевания, - превратить Габсбургов в доминирующую силу империи.
Не последнюю роль в этих устремлениях играл и "германский патриотизм", уже начинавший приобретать известное значение, выходившее за пределы разделявших немецкие государства границ - "приобрести" несколько сотен тысяч или даже миллионов немецких поданных представлялось теперь более значимым, нежели распространение власти Габсбургов на итальянцев, фламандцев или жителей Балкан.

Таким образом, в то время как в Вене укрепились в решимости довести войну до конечной цели, то есть императорского трона, в Версале вынуждены были продолжать войну ради поддержания престижа. Неудачный для Бурбонов в военном отношении 1743 год усугубился поражением Швеции, вынужденной уступить русским ряд пограничных территорий и согласиться с предложенной Санкт-Петербургом кандидатурой кронпринца. Влияние Франции в Стокгольме оказалось сильно подорванным, а завершившая войну Россия потенциально могла теперь обратить большие усилия для того, чтобы повлиять события в Центральной Европе, тем более, что елизаветинский канцлер Бестужев был настроен вернуть австро-русского союзу прежнее значение. Тем не менее, в Версале пока еще были не слишком обеспокоены насчет угрозы русской интервенции на стороне Австрии - зато французы оказались весьма чувствительными к возможности сепаратных действий со стороны Испании.

К концу 1743 года британские атаки на испанские колониальные владения и морские коммуникации с иберийской метрополией начали приносить свои плоды - в Мадриде не хотели и далее подыгрывать версальской стратегии "неофициальной войны", а потому настойчиво просили придать французской поддержке открытый характер. Не желая терять наиболее сильного из своих союзников, правительство Людовика XV гарантировало испанцам скоро объявление войны и Великобритании, и Австрии.

Этим шагом французы окончательно устраняли последние рудименты политики Флери - уже очевидно провалившееся наступление на Габсбургов, а также симметричные действия англичан, отправивших в Германию "Прагматическую армию", означали, что в Версале должны были либо признать собственное поражение, либо повысить ставки, начав традиционное силовое противостояние с уже сформировавшейся вражеской коалицией. Людовик XV, попытавшийся теперь стать собственным "первым министром", вновь оказался под влиянием военных, в очередной раз пообещавших разгромить противников на поле брани. Официальное состояние войны с Веной и Лондоном, казалось бы, предоставляло французам ряд заманчивых возможностей - атаковать Габсбургов во Фландрии, использовать "якобинскую карту" против ганноверской династии в Англии и т.п. В действительности же, это означало что не добившись успеха с находившимися в изолированном положении Габсбургами, бурбонская монархия рассчитывала теперь одержать победу в несравненно более худших условиях. Разница в уровне стратегического планирования была очевидной - так, если Флери использовал Лещинского и "польский вопрос" в качестве отвлекающего маневра, который при благоприятных обстоятельствах мог лишь облегчить, но не никак не помешать достижению его главных целей, то теперь во Франции всерьез рассчитывали на то, что десант в Шотландию приведет Стюартов к власти, а Великобританию выведет из войны. Такая политика не могла привести к успеху, но поскольку мощь Франции пока еще позволяла бурбонской монархии совершать грубейшие ошибки, не особенно беспокоясь на тот счет, что они станут очевидными в краткосрочной перспективе, то весной 1744 года Париж официально объявил войну австрийцам, англичанам и пьемонтцам.

К этому времени боевые действия уже велись на правом берегу Рейна, Бавария была вновь захвачена Габсбургами, а маршал де Бель-Иль оказался в плену у ганноверцев. Мария Терезия явно выигрывала войну за империю, но в момент наивысшего успеха в Вене не сумели найти верный тон в отношениях с Пруссией. Несмотря на достаточно продемонстрированные в ходе первой Силезской кампании полководческие способности Фридриха II и боевые качества его армии, австрийцы продолжали считать пруссаков всего лишь чуть более удачливыми чем баварцы и чуть более решительными чем саксонцы. Двойственное отношение к Пруссии, потенциальные возможности которой в Вене не желали признавать, но не могли игнорировать, порождали такую же двусмысленную дипломатическую линию в отношении Берлина.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив