Записки психиатра
borkhers — 15.03.2012*
Вот еще история, где непостижимым образом сплелись психиатрия и советский режим. Меня пригласили посмотреть пациента. Был он ни много, ни мало - председатель иудейской общины города Одессы. Когда-то у него была депрессия, по поводу которой его консультировал мой отец. Как-то папа рассказал мне, что пациент - чрезвычайно активный человек даже в подавленном состоянии. Он ни минуты не мог усидеть на месте. Говорил быстро, громким голосом: - Вы должны что-то сделать! Я - главный еврей Одессы! У меня - депрессия! Вы представляете? Если у главного еврея депрессия - что будет со всеми остальными евреями?
То есть человек мог шутить даже в депрессии. "Зачет", как сказали бы сейчас.
*
Я смотрел его лет через десять после того, как его смотрел папа. Жена пациента, договаривавшаяся со мной, сказала, что у мужа обострение депрессии. - Мы его просто не узнаем! - вздохнула она.
Действительно, пациент совсем не походил на энергичного, возбудимого человека, которого мне описывал мой отец. Он сидел в однообразной позе, не глядя на меня и не обращая внимания на то, что рассказывала мне его жена... впрочем, ему уже было чуть за восемьдесят и ожидать от человека в этом возрасте особой активности не приходится.
*
Я заговорил с пациентом. Он односложно отвечал, кивал головой. Он очень напоминал депрессивного больного. Но что-то иное было в выражении его лица, не просто застывшее, а, как бы сказать повежливее? - лишенное всяких признаков мысли. И, как я часто поступаю в таких случаях, исподволь начал задавать ему вопросы. Он помнил год своего рождения. Но заявил, что ему пятьдесят четыре года. Так какой год сейчас? - спросил я. Ответ был абсурдный - 1924 год,- сказал пациент. Оказалось, что у него далеко зашедшее слабоумие. Болезнь Альцгеймера. Его ум постепенно угасал. Но для близких он оставался привычным, пожилым человеком, который здоровался, когда с ним здоровались, прощался, когда с ним прощались, улыбался, когда ему улыбались.
И лишь тогда, когда его психика начала давать сбои на самом элементарном уровне, близкие забеспокоились и пригласили меня. Слишком поздно? При этой болезни "поздно" и "рано" - бессмысленные категории. Болезнь неизлечима. Некоторые доктора говорят родственникам, что процесс можно замедлить. Неправда. Нельзя. Нейроны головного мозга неуклонно погибают, я бы сказал - вымирают, оставляя безжизненное пространство опустошенного мозга.
*
Не отвержи мене во время старости! - гласит псалом. Может ли быть более страшная степень отвержения, когда не только твой Бог, но и твой разум покидает тебя? Когда твое старческое тело становится живым надгробным памятником твоей душе? Я еще буду говорить об этой ужасной болезни.
*
Но причем тут советский режим? Дело в том, что я не заметил в квартире лидера иудейской общины ни одного предмета иудейского культа. Ни одной книги на иврите. Это была типичная квартира совслужащего. Шкаф был наполнен подписными изданиями той поры. К ним явно никто не прикасался.
То же касалось и пианино, на котором стоял маленький бронзовый бюстик Чайковского... Наверное, когда-то учили играть ребенка. Теперь у ребенка самого - внуки. И их уже никто музыке не учил.
*
Я спросил у жены между прочим: - А когда Ваш муж увлекся религией?
Жена возмутилась. - Религией? Мой муж? Он всегда работал по профсоюзной части. Его просто вызвали и сказали: нужно заняться еврейской общиной. И он справился! Вы знаете, им все были так довольны, так довольны!
Вот вам и советский режим.
*
Много позже мне попал в руки дневник, который вел уполномоченный по делам религий Одесской области. Читая этот документ, я узнал многое - (с другой стороны) и о православной общине, и о баптистской, и об иудейской. И фамилия нашего героя упоминалась там часто. Чаще чем хотелось бы. Жена пациента не соврала мне - им действительно были довольны...
*
Никого из них уже нет на земле. Как написано в книге Иова: и остался лишь я, чтобы возвестить тебе.
|
</> |