Саха горит уже пятый месяц. Пожары прошли восемь миллионов гектаров леса, и такими масштабными они не были никогда: в «рекордном» 2018 году их площадь в республике составила 4,5 млн га, а во всей стране — 8,6 млн.

Переломный момент к сентябрю все-таки наступил: огонь нехотя, но уходит. В новостных сводках сегодня все реже сообщают о новых пожарах и все больше — о потушенных. Но радоваться рано: все еще полыхают Усть-Майский, Вилюйский, Чурапчинский и Сунтарский улусы (районы. — Ред.). Институт МЧС прогнозирует ухудшение обстановки на северо- и юго-востоке республики — в Амге, Алдане и Хандыге.

Ущерб не подсчитан, хотя уже ясно, что исчисляться он будет миллиардами — об этом прямо говорят власти. Но никакими цифрами нельзя исчислить другое — потерянные жизни и пережитый людьми ужас.

Сколько стоит чувство, которое испытывает человек, когда с детьми бежит от стены огня?

Часть I. Не угасая

Треск среди тайги

Шум лопастей вертолета. Ветер поднимает в воздух пыль и норовит сбить с ног. В салон поднимаются десять лесных пожарных, тащат с собой рюкзаки, палатки, баулы.

Пункт назначения — 60-й пожар Усть-Майского района. Места глухие, труднодоступные — добраться можно только по воздуху. Два часа назад авиация забросила туда провиант и первую группу пожарных-десантников — они спускались с вертолета на тросах и готовили площадку для приземления. Остаться в лесу придется надолго.

Вертолет отрывается от земли. Пролетаем широкий многоводный Алдан с песчаными берегами. За иллюминатором встает бескрайняя тайга. Она лежит волнами, собрав в себе все оттенки зеленого. Вдруг к облакам присоединяются белые клубы дыма.

Очаг пожара. Сверху языки пламени выглядят, как золотистые нити, поблескивающие между деревьями.

В Усть-Майский район высадили два отряда парашютистов-десантников: из Архангельска и Новосибирска.

Вертолет приземляется на поляну. Первое, что понимаешь, ступая на землю: здесь нет ровной поверхности. Одна нога становится на кочку высотой полметра, другая — в яму по колено. Пожарные чертыхаются, переваливаются с кочки на кочку, оступаются, кто-то заваливается, падает с огромным баулом в руках. Смотреть под ноги сложно — мешает рой мошкары, которая пробирается под веки, залетает в рот и нос.

— За тридцать лет работы такую тяжелую тайгу еще не видел, — говорит инструктор архангельской группы Сергей Скрипов.

Табор — так пожарные называют палаточный лагерь — разбивают прямо на кочках. Палатки не закрепить: колышки утопают в земле, опутанной корнями, или проваливаются в яму. Кто-то пытается рубить кочки топором, но тщетно.

Пока ставили лагерь и разводили костер — стемнело. Тайга ночью становится еще менее дружелюбной. То и дело люди вскрикивают от укусов ос, чьи гнезда оказываются прямо под кочками. Один из десантников, нарубая в сумерках ветки, ранит себе топором ногу.

Наутро таборный — так называют ответственного за кухню — остается разбирать провизию и готовить обед. Николай в лесопожарном центре с 2003 года — устроился сразу после армии.

— Все родственники здесь работали, вот и я с самого детства мечтал. Лес мне нравится, нужно охранять свою территорию.

Местность он тоже признает самой сложной на своей памяти.

— Палатку нормально не поставишь, не выспишься на этих кочках, матрасы не помогают. Воды рядом нет. Когда привезенная вся на пожар уйдет, чем ребят кормить?

Рядом с 60-м пожаром в Усть-Майском районе нет водоема или реки, поэтому с вертолета опускают РДВ — огромную резиновую флягу на 1000 литров. Она лежит в центре поляны, в равной удаленности от новосибирского и архангельского табора. С пяти утра пожарные парашютисты ходят на водопой — наполнять ранцевые лесные огнетушители. С ними отправляются в дымящийся лес. Каждый ранец вмещает от 18 до 20 литров и распыляет воду тонкой струей.

Сжигая мелкие ветки, огонь хрустит, словно перемалывает их челюстями. Пожарные шагают по черной выжженной земле. Сгоревшие кочки осыпаются в себя, если наступить, под ногами чувствуется жар, и дым вырывается из-под подошвы. Кажется, земля горит изнутри, шипит под брызгами воды из ранцев.

— Внутри температура, как в вулкане, — говорит десантник Владимир, показывая на кочку, только что залитую водой из ранца. — Дождь сюда надо, не меньше.

Его коллега по новосибирской группе обеспокоенно замечает: «Ветер поднимется, огонь и до табора может дойти, — погорим. Томский лагерь так уже сгорел: пока все на пожар ходили в лес, у них огонь уничтожил еду, одежду, документы».

Владимир пришел в лесохрану всего два года назад, в 55 лет, а до этого поменял множество профессий — и на тягачах в нефтеотрасли работал, и в охотхозяйстве инспектором.

— В Горном районе, в поселке Кептин, были верховые пожары. Мы тушили сорок дней, там даже в очаг нельзя было зайти — сгоришь. Наверняка много животных погибло: мы видели медведицу, оленя, соболя.

Оглядываюсь вокруг — кажется, усть-майской природе повезло больше. Огонь тут медленно стелется по кочкам, поджигая траву и мелкие ветки. Вода из ранцев за мгновение прибивает пламя к земле, не оставляя шансов. Владимир предостерегает, что огонь кажется слабым только с виду.

— Под кронами деревьев растет подсад. Здесь молодая лиственница идет ярусами, и когда огонь начинает набирать температуру, он по ней поднимается наверх — начинается верховой. А тушить тут тяжелее. У любого пожара есть фронт, или голова, это куда он движется по направлению ветра, есть и бока — участки по сторонам. Голову нужно упереть в водоем или реку, то есть сделать минерализованную полосу трактором, выпилить деревья и пустить встречный пал, чтобы огонь съедал сам себя. Здесь огню не во что упереться, кругом тайга.

Однако сейчас, по словам Владимира, на стороне пожарных погода.

— В июле была аномальная жара, ночей вообще не было, даже сумерки длились всего пару часов. Мы по 20 часов в сутки работали, пожар в светлое время суток быстро набирает температуру. А сейчас ночи длиннее, холоднее, интенсивность горения падает, так что верховой пожар мы тут, надеюсь, не увидим.

Лесная тишина наполняется шипением ранцевой помпы. Продираться сквозь тайгу все тяжелее — рука машинально хватается за ветки, они обжигают руки. Во рту появляется привкус сажи, глаза разъедает дым и нестерпимо хочется пить. Пожарные пьют прямо из ранцев через помпу — речную воду, хотя добавляют, что правила это не разрешают.

Спустя час тушения вода в ранцах кончается — приходится возвращаться в палаточный лагерь, наполнять их, и снова в лес. Это еще час дороги обратно.

По рации сообщают, что на подмогу вылетает авиация, и пожарные должны после нее обработать из ранцев огонь, который останется по кромке. От архангельской группы выдвигаются трое, по пути рассказывают, что воспринимать эту работу как основную не получается из-за сезонности. Тушат пожары они с мая по октябрь, в остальное время приходится зарабатывать как придется. Андрей занимается обработкой дерева и затрудняется сказать, где ему нравится больше.

— Устаешь и от одного, и от другого. Летом думаешь: скорей бы на пилораму, задолбало все, а осенью — скорей бы в лес. О природе я особо не думаю, просто выбора в нашем поселке нет, до этого вообще гробы делал, вот там было тяжелее.

Разговор заглушает рокот лопастей вертолета — над нами проносится Ми-8 с водосливным устройством. По рации летчик лесохраны передает, что полетел на забор воды из реки.

— Нужно уходить отсюда, чтобы на нас не слили, шеи переломает.

— В живых никто не останется, — со смехом говорит Андрей. — Они же сверху нас не видят, а сбрасывают тонны три воды.

Карта показывает, что до табора почти километр — и это по прямой через дымящуюся завесу по горящей изнутри земле. Решаем обойти по кромке. В это время водосливное устройство, уже в наклоне, проносится над нашими головами и начинает сливаться метрах в пятидесяти. Жуткий шум — вода разбивается о землю. По рации передают, что к работе подключается самолет Бе-200.

— А у этого уже двенадцать тонн, он когда сливает, ломает стволы. Вообще они должны были дождаться, пока мы уйдем.

Пожарные бросают ранцы и практически бегом уходят как можно дальше от шума авиации — только так и можно ориентироваться.

Двигаться приходится наугад: вертолет все время пролетает над головами, слив за сливом, кажется, происходит все ближе. Шум становится тревожнее, и тут за спиной вместе с рокотом приближается шипение, оно оглушает, словно вот-вот обрушится на голову, секунда — и нас заливает водой с вертолета.

— Хорошо хоть по касательной, — пожарные ругаются и выжимают одежду.

Вода ручьями бежит с головы, на теле нет сухого места. А дым вокруг даже не рассеялся.

— Это все слабо помогает, вот если бы дождь прошел, хоть моросящий, но весь день или ночь, тогда все бы затушило, а с вертушки хоть сутки поливай, это лишь сдерживает, но не гасит огонь.

По рации пожарным сообщают, что нужно срочно тушить кромку вокруг места слива. Времени обсохнуть нет.

Когда авиация заканчивает свою работу, пожарные говорят, что эффект совсем небольшой, нужно активнее работать из рюкзаков-огнетушителей, не тратя время на их наполнение в лагере. Решают запросить у авиации еще одну пожарную емкость, наполнить ее и опустить в тайге прямо рядом с пожаром. Пока ждут вертолет с водой, отправляются лес с лопатами.

У Юрия это первая командировка за три года. Он давно хотел побывать в Якутии, а теперь говорит, что, зная, какая здесь обстановка, подумал бы и отказался. В первые же дни он увидел самый сильный пожар за все время работы.

— Нас привезли в Намский район, там пожар подходил к деревне, никто даже не знал его точную площадь — сначала говорили, что 75 тысяч гектаров, потом — 100 тысяч.

Всего на том пожаре работали 52 человека — архангельские, мурманские, карельские парашютисты-пожарные, им помогали местные добровольцы и сотрудники ФСИН.

Из-за этого авиация несколько дней не могла подлететь. Работала техника — трактор копал минерализованную полосу, а мы отожгли 15 км кромки, чтобы не допустить огонь до жилых домов.

На Усть-Майском пожаре при отсутствии плуга приходится копать землю вручную. Юрий признается, что это самое сложное, с чем он столкнулся за все время работы.

— Песка нет, одни корни, кочку даже разбить не получается, пожар уходит под нее. Было бы озеро — кинул в него мотопомпу, ходил бы и поливал. А тут собьешь где-то пламя сверху, оно под землей шарится и где-то опять выходит на поверхность: иголка падает с дерева, и пожар разгорается.

Юрий после армии работал каменщиком (и продолжает сейчас в осенне-зимнее время), потом захотелось прыгать с парашютом и почаще бывать на природе — пошел в лесопожарный центр. Еще один плюс тут — это пенсия, которую можно получить после 16 лет и 8 месяцев стажа, то есть год за полтора. Раз в два года оплачивают перелет на отдых. Зарплата, по его словам, расстраивает больше всего.

— Когда пришел, мне сразу сказали: ты не жди, что будешь получать тут столько, сколько каменщиком выходило. Я первое время даже расстраивался: получалось раза в три меньше. В командировке самое большое могут заплатить тысячу в час, в месяц больше пятидесяти тысяч не выйдет. А в остальном — кто-то получает и 15, и 20 тысяч, особенно зимой. У нас оплачиваются и прыжки, и спуски: 1150 рублей за производственный, это когда прыгаешь на пожарный лес, 500 рублей — за тренировочный. Если пожаров нет, то дают два прыжка в месяц. И никогда не знаешь, сколько выйдет за месяц, это хуже всего.

У новосибирских коллег тоже нет понимания, как оплатят их труд. Владимир рассказывает, что их командировка планировалась на месяц, в итоге задержали на два, будут ли оплачивать сверхурочные — станет известно, когда вернуться. Оклад 17 тысяч летом, зимой получают две третьих, за год в стаж идут только семь месяцев.

К вечеру пожарные обмениваются прогнозами, отмахиваясь от мошек.

— Тут всего 17 гектаров, но сплошной кочкарник, сухо, воды рядом нет. В конце концов потушим рано или поздно, — говорит инструктор группы Сергей Скрипов. — Пока будем сдерживать и ждать дождь — без него здесь не справиться.

— Мы неизвестно сколько мелких пожаров будем собирать, которые еще разгорятся — добавляет новосибирский пожарный. — Сидели 50 дней, патрулирующий самолет лесохраны видели четыре раза, а ведь они должны минимум два раза в день пролетать и направлять нас. Реальную площадь никто не говорит нам, мы ничего не знаем, а как так можно работать?

Оставшийся

Элбаги Игитяну было 43 года. Он работал бульдозеристом в дорожно-строительной компании. Тушить пожары вызвался добровольно.

— Он считал своим долгом пойти туда, — рассказывает работавший с Игитяном Левон Агамирян. — Делал то, что умел лучше всего — копал трактором минерализованные полосы. Сначала в Намском улусе, затем — в Чурапчинском. На пожар у села Мельжехси он приехал за четыре дня до гибели.

Добровольцы вспоминают, что Игитян пропал вечером 9 августа.

— Ветер в тот день был не сильным — 4–5 метров в секунду, но верховой пожар распространялся очень быстро. Еще утром огонь был далеко, и мы чувствовали лишь легкий запах гари, а к вечеру пожар подобрался близко к нашей группе. Элбаги говорили, что нужно уходить, но он рассчитывал, что успеет прокопать полосу. Говорил: «Еще немного осталось. Огню нельзя дать сюда пройти». За нами же было село.

Группа Игитяна отступила в Мельжехси без него. Сам он не вернулся ни ночью, ни утром.

Организовать поиски из-за пожара стало возможно лишь 11 августа. Обгоревшее тело мужчины нашли в 20 метрах от трактора.

Коллеги Элбаги Игитяна признаются, что мало общались с ним. Говорят лишь, что он был трудолюбивым и крайне целеустремленным: если решил что-то сделать — доводил до конца. 9 августа он решил до конца довести тушение пожара.

— Элбаги приехал к нам недавно — только весной. В Армении у него остался сын-подросток. Он планировал жениться второй раз. Но получилось, что отдал жизнь за Якутию.

Посмертно власти республики наградили Элбаги Игитяна знаком отличия «Гражданская доблесть». В помощь его семье жители Якутии собрали больше миллиона рублей.

Часть II. На пепелище

Улицы Русской и улицы Кэскил в селе Бясь-Кюель больше нет. Огонь пришел сюда с северо-востока и забрал 31 дом, оставив без крова треть населения — 185 человек. Уничтожил скот: 9 коров, 8 свиней, 20 кур, 123 кролика.

Окаймленное черным лесом пепелище до сих пор дымится. Тут и там валяются обугленные бревна, потрескавшийся шифер. На грудах угля и пепла, которые остались на месте домов, — детские ванночки, лопнувшие железные тазы, кастрюли. Посреди поля стоит сгоревший трактор.

Местные жители пожар ждали: за неделю начали поливать крыши домов, организовали ночные дежурства. Власти успокаивали: говорили, что в улусе работают эмчээсовцы и добровольцы, к домам огонь не пропустят. Огонь и правда ходил далеко. Но 6 августа случился шторм: ветер со скоростью 20 м/с погнал пламя прямо к селу.

— Вечером приехали сотрудники МЧС, сказали собирать народ и копать минерализованную полосу, — рассказывает житель Бясь-Кюеля Анатолий Попов. — Утром 7-го все сельские мужики, человек сто, вышли с лопатами. Копаем час, другой, третий, вдруг слышим гул. Значит — пожар близко. Эмчээсник, работавший с нами, кричит: «Группируемся. Уходим». 20 минут не прошло, и огонь уже подошел к недокопанной полосе.

Небо стало красным. В дома, стоявшие прямо у леса, полетели искры, угли и горящие шишки. Сначала занялось сено.

ПРОДОЛЖЕНИЕ