Взгляд сверху вниз

ottikubo — 25.09.2021         О сороковой годовщине нашей свадьбы я начал думать задолго до срока. Жена моя заслуживает чего-то большего, чем неделю стоять у плиты и готовить ужин на тридцать гостей, чтобы они, похваливая ее стряпню, смогли несколько раз поднять бокалы за процветание нашей семьи. С тех пор, как я ушел из университета, привычная скудость жизни постепенно сменилась на достаток - разумеется по нашим скромнейшим меркам.
     Мы купили квартиру, сменили машину пару раз. Я даже стал совладельцем туристического бюро, в котором работал все двадцать лет, совмещая функции агента, бухгалтера, маркетолога, а поначалу и уборщицы. Босс честно платил мне, сколько мог. И потому теперь у меня был выбор, устроить банкет в ресторане, купить Лиле бриллиантовые сережки, которых у нее никогда не было или повезти ее в Мексику и там организовать двадцатидневный тур, включающий все изумительные приключения, о которых она мечтала в молодости. Нам так хорошо вдвоем! Лиле шестьдесят два, но она и сейчас прелестная моложавая живая и смешливая, так что только злопыхатели дадут ей больше пятидесяти. Сегодня ее ожидал очередной сюрприз. Задолго до рассвета нас привезли на горное плато. В темноте, тускло освещенной несколькими лампочками стояли, переговариваясь, мужчины и женщины. Усатый мачо в соммбреро и полном костюме тореодора поднялся на помост и сообщил на скверном английском, что сейчас прямо на наших глазах будет наполнен воздухом воздушный шар - все бурно зааплодировали. Дальше пилоты разогреют в нем воздух, и шар встанет перед нами, как пятиэтажный дом, а потом мы все заберемся в корзину и пилот, оперируя горелкой, поднимет шар на высоту 3000 футов. Некоторые женщины, для которых, как и для Лили, это было неожиданностью завизжали от восторга и ужаса. Неопределенного вида пятно на плоской скале стало приподниматься, раскачиваясь, бурля и ежесекундно меняя форму под действием могучего вентилятора, потом заработала яростная горелка, залезая мощными языками пламени в самую горловину поднимающегося ааэростата. Зрелище было потрясающее, да и восток осветился - солнце обещало начать подниматься через пятнадцать минут. Я окинул взглядом группу путешественников с которыми нам предстояло летать над Сьерра Мадре Ориенталь. Все были веселы и возбуждены. Один из туристов... можно ли верить своим глазам. Городецкий? Здесь? В Мексике? - я был уверен, что никогда больше не увижу этого человека. Ошибся, конечно - этот был лыс, весел и все время смешил свою спутницу, болтая по-испански. А тот весь зарос черными курчавыми волосами и носил бородку...
             Настроение ужасно испортилось. Я не хотел вспоминать, но восторг и предвкушение чуда угасли. Городецкий тот был бездельником и насмешником. Говорилии, что у него уникальный талант, но у меня на экзамене он отвечал на билет несерьезно, посмеивался и давал мне понять, что Научный коммунизм - не тот предмет, на который он будет тратить свое драгоценное время. Можно было поставить ему тройку, но он сказал, что идет на красный диплом, и тройка его не устраивает. На переэкзаменовку явился без всякого страха или хотя бы тревоги. Взял билет. Был уверен, что знает все досконально, но не знал ничего. Думал, что сможет своими словами раскрыть проблему перерастания государства диктатуры пролетариата в общенародное государство в условиях победившего и упрочившегося социализма, но, разумеется, получилась одна болтовня. Я преджложил ему дать характеристику развитого социализма как этапа социалистического общества, и тут он говорил уверенно и складно, но не по существу... и смотрел мне в глаза без всякого уважения. Будто я не доцент кафедры университета, а его несмышленный младший братишка. Без уважения, а, пожалуй, и с насмешкой. Я задал еще пару вопросов и поставил в ведомости неуд. Он недоверчиво проследил траекторию моей ручки, пожал плечами и вышел из аудитории. Потом за него просил декан физического факультета, еще какой-то академик-физик и даже люди с моей кафедры - но ведомость ушла, да у меня и не было желания идти ему навстречу. Бог знает отчего... Сейчас я бы так не поступил.
          Его отчислили и взяли в армию. Некоторые знакомые в университете перестали со мной здороваться. А кое-кто счел необходимым сообщить мне, что Городецкого послали в Афганистан.

        Лиля дернула за руку и попросила внимательно слушать инструктаж - она плохо понимает по-английски, когда говорят с испанским акцентом. Шар уже возвышался над нами невообразимо огромной сине-алой перевернутой каплей. Кабина была разгорожена горизонтальными канатами на четыре секции, каждая на четыре человека. В середине, отделенный теми же канатами, находился пилот со своей горелкой, шумно изрыгающей пламя вверх. В плетенных боках корзины прорезаны отверстия для ног - крайне неудобные ступеньки, по которым можно было вскарабкаться и спрыгнуть внутрь. Лиля залезла как тридцатилетняя, да и я не ударил в грязь лицом. Потом в наш отсек впорхнула спортивная девица, а за ней с большим трудом карабкался тот, похожий... Помощник пилота принес для него лесенку - только так он смог попасть внутрь. Брючина задралась - у него был протез...
           Мы поднимались в воздух, к облакам - все кричали от восторга - под нами проплывали скалы, деревни и стада зебу - я ничего не видел вокруг. Это был Городецкий! Мне же говорили, что в Афганистане ему осколком оторвало ногу. Я забыл...
         Тошнота стала медленно подниматься из живота к горлу, а потом в груди разгорелось жжение, будто там застрял горящий кол. Я опустился на пол и перестал чувствовать боль и стыд. Шар парил где-то в облаках, а я умирал в его корзине.
         Очнулся я оттого, что под языком таяло и пощипывало какое-то лекарство, а Городецкий, неловко примостившись на одно колено, сдавливал мне грудную клетку и отпускал. Увидев, что я открыл глаза, он сказал - ничего, Витя, это просто сердечный приступ. Дыши ровно. Мы через десять минут сядем - и скорую уже вызвали к месту посадки. Все будет нормально. У меня всегда при себе нитроглицерин.
- Откуда вы знаете, что его зовут Витей? - спросила Лиля.
- Она в шоке, - понял я, - иначе не стала бы спрашивать в такой момент такие глупости...
- Ну как же, - ответил Городецкий, - Виктор Арнольдович преподавал мне в университете. Я его помню, разумеется. Хорошо, что я бросил физический факультет и стал врачом. А то ему сегодня могло не поздоровиться. Все хорошо, Витя. Мне кажется, тебя отпустят из больницы через несколько дней. Вот моя визитка, - и он передал Лиле картонный прямоугольничек. - Если кардиолог в госпитале захочет проконсультироваться со мной, пусть звонит по этому телефону, - и он отчеркнул ногтем один из номеров. - Мы с дочкой в отпуске и на другие звонить без толку.
          С огромным трудом, преодолевая боль в груди и чудовищную слабость, я выбрался из корзины и улегся на каталку машины скорой помощи. Лиля, печальная и растерянная, держала меня за руку. Пока мы ехали, я попросил карточку, которую она сунула в карман. На простой белой картонке по-английски было напечатано "Профессор Городецкий - зав.кафедрой кардиологии медицинской школы Стэнфордского университета". И множество телефонов и факсов: в университете, в клинике, в каких-то комитетах и советах. И телефон для записи на консультацию, отчеркнутый ногтем.

С чего это я взял, что погубил ему жизнь?

Сохранено