всё за 2013 год -

gaika_tool — 31.12.2013
[country]
маше марковой

книга маленьких смертей,
талисманов чернозёма,
двух наполненных горстей
для скитальца-божедома,
где на тёмные леса
из горелой передряги
часовые пояса
смотрят дырочками влаги.

за доставку новостей
отвечают сон и бритва,
за отбивку четвертей -
костяная клетка ритма,
а полёты над страной
дирижаблей меднорылых
как китайскою стеной
ограждают от немилых.

возле берега вода
холодна и безответна.
приезжай ко мне сюда
затыкать окно от ветра,
задавать овса огню,
вырвавшемуся на волю.

на сестре тебя женю,
да на свадебке повою.


[скрытой камерой]
в рождественский сочельник
возле входа в метро
под мелким снегом
чернокожий человек
как водится
со сверкающей широкой улыбкой
раздаёт листовки
стоматологической клиники
и весело говорит
что-то непонятное
завхоз клиники
когда выдавал листовки
сказал по-русски
и повторил
на дурном английском
«говори что хочешь
на родном языке
всё равно ты по-русски
никак»
и вот он говорит
на кингвана
(это такой
диалект суахили)
«сколько же вас
белые мрази
какие у вас
наглые пёсьи морды
берите эту бумажку
лечите свои клыки гнилые
всё равно мои братья
не забудут
мвангу мбене
убитого в шестьдесят третьем
народ кабуту
расстрелянный за алмазы
да мы тоже вас убивали
не разбирая
кто из россии
кто произносит
речи о дружбе
всё притворство
только то
что белый враг чёрного
правда»
белые мрази
хорошо разбирают листовки
многие
в ответ улыбаются тоже
говорят
«милый какой негр
весёлый
говорит так складно
видно душой православный
чувствует
что приближается
рождество
христово»


[яблоко]
вот я иду на кухню после смерти,
бесплотный и потусторонний жид,
а там на скатерти, одно на свете,
в ярчайшем свете яблоко лежит.
всё это - кухня, скатерть и салфетки -
мерцает, незнакомое со мной,
лишь яблоко - нездешнее, не с ветки,
в полупрозрачной корке ледяной.

и в этом есть какой-то новый ужас:
я шёл при жизни, шёл сюда за ним.
и вот оно, в пространстве обнаружась,
всё заполняет пением своим,
и звук его сворачивает время,
всё пропадает, гипс-спаситель снят,
последний слух, остаточное зренье
трепещут, кровоточат и саднят.

здесь шёл один - скрипела половица.
здесь пыль была - плясала на свету.
нет ничего. нельзя остановиться.
мир падает во мрак и пустоту.
и лишь оно, несъеденное мною,
что в пустоте повисло наугад -
красивое, блестящее, стальное,
в котором я навеки виноват.


[памяти одессы]
кто плутал в твоих побережьях,
ошивался на берегу,
город набережных, небрежных
к подгулявшему моряку,
тот сегодня в кафешке тайной,
кокаиновый полубог,
несомненно, сбацает танго
ослабевшим на передок.

умываясь утренним снегом,
вспоминая далёкий юг,
мы кричим ему "браво" с неба,
приставляя ладони рук,
будто рупор, к губам плакатным
с окон роста и старых книг -
к нам с тобою, жидам пархатым,
этот север уже привык.

ну а нынче, смолою полный,
приплывает корабль чумной.
набегают новые волны,
волны музыки неземной.
непривычно играют гаммы,
камни прячут, вставая в круг,
и пузырчатые мугамы
обещают далёкий юг.

но запомнили мы другое -
пыль и дырочки наших кед,
и как нам же шальные гои
наши песни свистели вслед.
астматической кукарачи
желтобрюхие города.
моряки никогда не плачут.
слышишь, мишенька? - никогда.


[dog hunting]
потеряшек твоих голоса давно счастливы замужем ледяная летит оса не прячь голову

вот и не морочь мне её не морочь своей левитацией три миллиметра всего я же мерила а мнишь себя лётчиком

знаешь на что он похож на абстрактный памятник где-то в прибалтике весь окружён табличками когда кому в честь чего

чуть выше тридцати восьми начинался бред он вставал с постели ходил не видел стеклянной двери разбил и порезал руку хорошо нашёлся жгут и петька был рядом

они сначала играли "коль славен наш господь в сионе" потом "боже царя" потом "интернационал" а для глинки нужны были новые колокола но секрет утрачен

у вас там все с ума посходили а знаешь почему на такой гигантский город мало одной реки вода примиряет с жизнью лучше всего море сам ведь замечал не оторваться и внутри всё становится как-то гладко

он ещё пел за рулём мотоцикла а в ванной молчал представляешь вот чудик

потеряшки спите спокойно я возьму вашу смерть на себя


[пуримшпиль]
мы отступаем.

уже в огне
город ельня.

кто передаст звуковой волне,
что она запредельна?
кто собьёт с травяных штанин
комья спеси панской?
кто научит пласты равнин
речи горней и ханаанской?

мы отступаем.

кто, кроме нас,
защитит от потравы
малую землю карих глаз,
воробьиной славы?
кто сохранит шелестящий век
письменно-устно,
переплывёт муравьиных рек,
многие годы - сухие, русла?

мы отступаем.

каждый поёт
о далёком доме.
нежный лелеет переворот
с девкой в соломе.
каждый конину зубами рвал.
мечтал о плене.

мы отступаем.

порвите, мой генерал,
каблограмму
о наступленье.


[гуммиарабик]
анаит григорян

старое название смолы.
камеди и меди череда.
вязкость, накрывавшая столы
и переносившая туда
тех, кто литер медленным огнём
замыкал полночную золу.
кто о тексте, только лишь о нём -
вас ко мне в свидетели зову.

сладок твой библиотечный день,
бархатный, со щёлочками глаз,
чёрный крот, стоическая тень.
ёлочки зелёная игла
протыкает литеры насквозь.
на какой странице что? - скажи.
где слюны для глины не нашлось,
там песок достроит эту жи

старое название смолы.
очи аравийского литья.
междуречье купленной халвы.
между речью - звон небытия.
ярусы столетней долготы.
письменность подводно-тяжела.
из всего, что было я и ты,
вытекает горькая смола.


[земля]
эта земля
завещана нам от бога

двадцать тысяч
с востока на запад
восемь тысяч
с юга на север

эта земля
с обгрызенными краями
как наши ногти
с вершинами гор
как наши чирьи
с извилистой береговой линией
как наши заметки в журналах
с неглубокими оврагами
как наши улыбки
и глубокими отхожими ямами
как наша легендарная
отходчивость
и незлобивость

с почтовыми ящиками
куда опускают воздух
с тёплыми тапками
в которых хоронят
мелких домашних питомцев
с конторскими счётами
на чьих костяшках
съезжают с гор
любители национальных видов спорта
с вишнёвыми и яблоневыми садами
которые устанавливают со стуком
рабочие сцены
с красавицами
висящими на новогодних ёлках
с тёплым утренним хлебом
особенно с тёплым утренним хлебом

поэтому вы можете
творить любые безумства
принимать любые законы
запрещать то что ещё осталось
хоть неделю
хоть десять лет
хоть сотню

всё равно
эта земля
завещана нам от бога

мы подождём

мёртвые терпеливы

у мёртвых времени много


[***]
очень хотелось ногою вращавших круг
лепящих день руками
но никого никого вокруг
кроме поющих ножницами по ткани
клёкот и стрёкот швейная речь машин
иглы и шестерёнки
но не умеют вечер вытянуть как кувшин
чтобы был длинный тонкий
холодает - запахивают пальто
опускают вуаль кутаются в пелерину
наряжаются но зато
в самом конце в красную лягут глину
руки портных костистее и острей
руки горшечников хоть и грубы но кротки

кто вращает нас всё быстрей и быстрей
так что по стенам летят ошмётки


[офсет]
1.
бог на стороне
больших батальонов

бог на стороне
золотых медальонов

бог на стороне
замшевых ботильонов
тонких каблуков
сквозь сердечную мышцу

бог на стороне
сторона его дело
хата его с краю
смутно различаю
чьё-то сердце
на золотом блюде

голова олоферна
затерялась наверно

2
из точки а выходят
идут на остановку
четырнадцать подростков
клади ещё
сироты
с медалями и кубком
и с ними двое взрослых
учительница с мужем
клади клади погуще
недавно поженились

из точки б выходит
вернее выезжает
на проржавевшей мазде
четырежды судимый
неделю как под хмурым
клади давай не мешкай
ещё немного виски
так чисто для разгону

не счесть не счесть алмазов
в твоих твоих пещерах
не счесть не счесть жемчужин
в твоей твоей водице
красивых пятен крови
в снегу снегу январском

скажи зачем ты снова
переложил мадженту

3
жалость покажет жестами где у неё ку-ку
ржавые наши шестерни перемелют её в муку
лучшее удобрение новый суперфосфат
а теперь дайте премию водочки и поспать

закалялись и в кране мы воду не берегли

за полями бескрайними горы ничьей земли
пробирайтесь по наледи
добирайтесь как знаете
выпьем на посошок
нам и тут хорошо


[***]
андрею черкасову

яузские ворота. памятник
пограничным состояниям
отечества


[***]
подземный флот уже плывёт к тебе
лавируя меж тёмными корнями
с червивым ветром в тёмных парусах
а мы его антенны перископы
ты каждый день проходишь между нами
мы за тобою пристально следим

мы бражники ночные мотыли
мы осторожно подлетаем к лампе
но тут же исчезаем на свету
ты не лови нас даже не пытайся
а то пыльца останется на пальцах
чужая пыль подземных берегов

свистящая прохладная игра
касанье щёк подслеповатой бритвой
и капитан выходит к экипажу
и тихо произносит "виден берег"
и имя твоё тихо называет
все думали что индия ан нет

матросы сходят на берег след в след

их плаванье до ручки довело
их тысячи их видеть невозможно
ходи по ним ступая осторожно
гляди во тьму в покровное стекло



[городок]
это - другая самара,
сансара, самса, сурьма.
за дома из самана
стреляют, сходят с ума.
под корягой с сомами -
серебряны топоры.
жители той самары -
жёлтые комары.

это - другая пенза:
пемзой не оттереть.
это тугая песня,
засапожная плеть.
коже после удара
алая кровь мала.
это нечебоксары.
анти-йошкар-ола.

а у нас - не такое.
радостно поутру
ходят, держась - по двое -
за руки, по двору.
сотни деревьев-вышек.
спело стоят хлеба.
в полночь почти не слышен
жестяной барабан.


[севооборот]
когда уеду в город лондон
ах мама я же не о том
вчера спросил в аптеке "кОндом"
не ведая что он "кондОм"

они смеялись целым классом
мне всякий мусор говоря
в те дни что вычеркнуты с мясом
из моего календаря

ещё концертов по заявкам
в рабочий полдень слышен всхлип
а там где всё иным порядком
уже снимают первый клип

там джонни роттен он же лайдон
и трое сбоку наших нет

вот говорят "веб-узел найден"
и "ожидается ответ"


[детгиз-2]
спрашивали пластырь и квасцы.
выбривали волосы за МКАДом.
хижины сносили, и дворцы
возводили рядом.

чистой грязью покрывал в ответ
и водил целебными местами.
все, кто был невинен в десять лет,
грёбаными стали.

ночью в коридорах слышен шаг,
лёгкий, будто по лесной тропинке.
это ветер яростных атак,
это вилли-винки.

если до сих пор ещё не спишь
и стучишь зубами с переляку,
принесёт он в дар тебе, малыш,
всяческую каку.


[neverland]
тёмны воды во шлюзах.
нависает гроза над мостом.
как в бильярдную лузу
входит в тёмное баржа с песком.
первой молнии узок
нож - и видно, что будет потом:

закрываешь глаза - и
на экранчике внутреннем век -
цепь разрушенных зданий,
саранчи бестолковый набег,
ярких взрывов розарий,
углекислый нетающий снег.

открываешь - и снова
ветер, зелено, сине, темно.
половина седьмого.
рядом пьют молодое вино.
от грозы дядя вова,
твой сосед, закрывает окно.

кто там ходит и судит
о пространстве всеобщей вины?
что там в воздухе сгрудит
ветер северный (в виде стены)?

как там? - нет-и-не-будет -
имя вашей страны.


[чайник]
холод идёт
на смену тебе и мне

там на дне
и лечь

чайник поёт
на баренцевом огне
как родная речь

чтобы пить
обжигая русский язык

чтобы слез с него
слой
к которому ты привык

тот
где всё
мертво


[выше]
тянет, тянет за руку дождь в окне.
"ну, пойдём," - говорит, - "я иду, да и все идут".

те, кому нравлюсь я, не нравятся мне,
и наоборот.

те, кто живёт, озираясь на каждый звук -
мелкие клерки, городские кроты.

стало модно вписывать здания в полукруг,
если смотреть на них с высоты.

раньше было квадратнее, зеленей,
воздух прозрачней, но тоньше слой.

а зато теперь каждый следующий из дней
выше поднимается над землёй

к тому, кто, полуприкрыв глаза,
всё ленивее и небрежнее каждый раз

смотрит на этот город сквозь два колеса
обозрения, имеющиеся у нас.


[воспоминания о шенгели]
что ты поёшь, законник-ковыряльщик?
зачем тебе немузыкальный ящик,
набит канализационной слизью -
твоей никчёмной маленькою жизнью? -
меж тем как во дворах кипит работа,
стучат о кремни звонкие кресала,
и приводной ремень переворота
толпа уже к вращенью подписала.

такое эхо. ты шептал "луддиты",
а из-за окон слышалось "иди ты!"
и дробью рассыпалось где-то рядом -
матросским заградительным отрядом.
кто прибегал к спасительному ямбу,
не отрываясь от горячих сводок,
тому свинцовую впаяли блямбу
под радостные крики тёмных глоток.

быть пусту месту быть разбитым дому
весеннюю горячку длить и длить
и жмых жевать и прелую солому
которую пытался подстелить


[***]
наталье бельченко

почва тверда. караулы крепки.
тихие песни поют у реки.
прячут костры за обрывом.

тот, кто неправильно крестится - враг.
тот, кто отдаст всё именье за так -
тот умирает счастливым.

в лёгких вода, золотая орда,
в окнах - дешёвая бычья слюда.
что там шуршит за стеною,

лучше не спрашивать даже родню:
клоковы-братья пытали одну -
и подавились слюною.

жуть, говоришь? - но осталась одна
радость: живёшь возле самого дна,
будто в стеклянном стакане,

и над собой сквозь придонную взвесь
знай наблюдаешь вращенье небес,
звёздных имён выкликанье.

или, с рогатиной наперевес,
в дальний уходишь таинственный лес,
там где, силён и нахрапист,

выйдя из древних домысленных вод,
зверь по тропинке косматый идёт,
четырёхстопный анапест.


[пуля]
пуля найдёт дырочку.
в дырочке той - дурочку.
заведёт семью. разведёт пулят -
эвона всюду они гуля'т.

в доме кругом - рюмочки.
деток зовут ромочки.
если в кого походя -
то для одной галочки.

а то папка придёт вечером,
крикнет, что жрать нечего.


[меа шеарим]
мы никогда не войдём
в меа шеарим

я -
пивное пузо
короткий рукав
ты -
в брюках
и без парика

осы полоски наружу
а где их гнездо
талес ли?

сны не о том у нас
хоть и о разном
и потом
ты скажешь он умер
они с издёвкой
а разве он жил?

мы никогда не
только кругами поодаль
приближаясь и отдаляясь
не зная как лучше

взаимно аннигилировать
не тот случай


[израиль. в пути]
1. перекрёсток улицы ла гуардиа и бульвара моше даян, тель-авив

в жарком воздухе, где сгущается бестелесное,
бессловесное растворяется в болтовне,
деревянной она ракеткою ловит лесть мою
и со вмятиной возвращает обратно мне.

плотной пробкою заполняется мост ла гуардиа.
узкой тропкою пробираются вдаль олим.
рассказал бы ей о библейском камелопарде я,
но об этом мы чуть попозже поговорим.

2. шоссе 98, район горы бенталь и контрольного пункта сил оон кунейтра, голаны

здесь быстро темнеет

собравшиеся на холмах
скандируют шёпотом
"sound and vision!"

садитесь поближе

в ближайших домах
за фасадными стенами
нет помещений
это траншеи и щели
укреплённые точки

и начинается

плоские
жестяные фигуры солдат
обретают объём

слышны стоны и мат

жёлтые таблички
с нанесёнными по трафарету
надписями
"осторожно, мины!"
взмахивают
невесть откуда взявшимися
руками

и по этому взмаху
начинают глухо жужжать
в земле
не отмеченные на картах
невидимые глазу шершни
проделывая ходы
ища свою жертву

виноградные лозы
обнимаются с колючей
проволокой
продолжая её
или она - их

а еле слышную музыку
как бы наигрываемую
одной рукой
на расстроенном
фортепиано
потом
оркеструет ветер

3. перекрёсток ха-мецуда и дрор элиель, квартал йемин моше, иерусалим

что ж, - говорит левана р., - записывайте
это один из незаметных шедевров
сефардской кухни
моя мама да упокоится душа её
в ган-эдене
всегда готовила это на праздник
называется инджинара
на ладино это значит "артишоки"
но какие там артишоки
нам они были не по карману
зато крупные кабачки
всегда приносили
от зеленщика нафтали
почти задаром

счищаете с них кожуру
(сами кабачки потом
пойдут на другое блюдо
например на оладьи)
большие очистки режете на три части
кладёте в кастрюлю
наливаете оливковое масло и воду
выжимаете сок двух лимонов
чтобы жидкость
лишь покрыла кожуру
щепотку соли и сахара

варить всё это надо
пять-десять минут
и охладив сутки
подавать на стол
посыпав укропом

в жизни не ела
ничего вкуснее

отец правда всегда говорил
что у бухарцев
(а он - из них)
есть блюда не чета этому
да что он понимает
в высокой кухне

4. поворот на латрун

об укрепленьи границ
о гладком асфальте
о расширении трасс до восьми полос

об одной только скорости
о скорости как таковой
о бросающихся под колёса тутси и хуту

о карго-культе
о первоначальном накоплении
об эпохе пара

о медных шестернях
о гигантских турбинах
о стальных лопатках

об алюминиевых колпаках
о сияющих логотипах

о, демоны пубертата
о, бестактная молодость
о, трёхтактные двигатели

о, летящая птица
нарисованная слабым смещением
руки художника

умирающего
от собственной
неподвижности

5. перекрёсток йосефталь и бальфур, бат-ям

капельное усилие
крошечная награда
с красными - бугенвилия
с фиолетовыми - жаккаранда
есть ещё петтифолия
к северу где предгорья
(выйдешь без предисловия
да и без послесловья
горе с этими играми
гонор оставь левацкий)
ну а с длинными иглами -
кедр
да нет
не ливанский


[триумф]
петру разумову

домашний бог в глухом углу чулана.
его тайком молили о зиме -
и выпал снег. и радуется лара.
и выбирает варежки себе.

триклиний пуст. все высланы на север,
как повелел властитель-судия.
ея донос был скор and very clever.
и я теперь хожу ебать ея.

она верхом - таков её обычай.
потом ползком - таков её каприз.
а то ещё пузырь надует бычий
и крикнет мне "гусёнком подотрись!"

покуда раб не крикнет номинатор
"пришёл егор, опущенник-квирин!" -
до той поры я цезарь-триумфатор,
и сладко мне в пизде её перин.


[элегия]
где видел камень из розетты,
в каком продолговатом сне,
иль барышень, полураздеты,
по сходной что дают цене -
все их сиянья и зиянья,
весь мир, пленителен и груб,
всё после кровоизлиянья
в мозг - только слабый лепет губ.

вотще ты заполнял пустоты
и созерцал по воле волн
то сталактитовые гроты,
то чуждый чарам чёрный чёлн.
кто полон собственным значеньем -
тот бомж у зимних теплотрасс,
и, водку закусив печеньем,
не бог воздаст, так мир подаст.

в нём нету ни малейшей щели,
ему метанья ни к чему,
в густом борще - в своей системе -
он рад гнилому кочану.
и обойдут его навеки
тоска, простуда и инсульт,
и мандариновые реки
его на небо унесут


[провод]
дымок всё курится. всё пересменка длится.

возить по улицам упоротого лиса.
плясать глазами. нарываться на рожон,
где над домами зыбкий сумрак протяжён.

вагоны с грузами. пакеты с именами.
как всё поюзано. как пусто между нами.
бикфордом, проводом, что тянется к огню
я с этим городом себя соединю.

когда накатится, когда зима вернётся,
и лишь от капельниц придёт немного солнца,
здесь будет лёгкая, удобная мишень -
всех проводов моих цветная вермишель.

на дальних подступах ты ждёшь своей удачи.
победный марш в твой телефон уже закачан.
сойдётся в точку всё. случится к февралю.

придётся кОнчить меня.
я не отступлю.


[автоэпиграф]
это имя любил
мой господин
(г.к.)

выгнали на улицу собаку
под колючий снег

предались большому забабаху -
одному на всех

а когда стояли перед домом
и прощались спать -
знали что великим переломом
никому не стать

но молчали и об этом как и
обо всём другом
в воздухе подтаявшие знаки
были четвергом
рыбным днём в столовой мухосранска
цех гудок обед

уезжай в деревню санчо панса
дульсинеи нет


[гудини]
по сцене скачут какие-то modern talking.
гудини прозрачен. он надевает смокинг.
гудини теперь нигде - но повсюду реет.
гудини идёт по воде - и вода твердеет,

идёт по земле - и земля становится влажной.
гудини врёт, что теперь это сможет каждый,
но в складки горла и в тайные швы на теле
он прячет свёрла, бритвы и иммортели.

он дважды тонул и трижды бывал распорот.
(никто не зрел, чтобы он заложил за ворот).
всплывал со дна в сундуке из кованой меди.
в аду летал на горном велосипеде.

руанские девы костёр под ним разжигали.
горя, шептал он имя какой-то гали.
и вот он ветром вольным гуляет в поле,
а тот костёр - пустой огонёк, не боле.

в румынии он свистел трансильванским зубом,
когда прилетал гостить к знакомым суккубам,
а в польше его сковали цепями смысла,
но он лишь свистнул - и закипела висла.

гряди, гудини, мы ждём тебя у вокзала.
ещё дадим, если этого будет мало.
"приди, еврейская шваль, приезжай, подонок," -
поёт и плачет музыка, как ребёнок.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив