"ВСЕ ТАИНСТВА СТАНОВЯТСЯ ЯВНЫМИ"

Недавно опубликованный проект документа «О подготовке ко Святому Причащению» составлен аккуратно. Три комиссии и одна рабочая группа потратили много сил и времени, чтобы ненароком не написать чего лишнего. И в итоге, они не написали ничего. Изложенные там правила говения и евхаристического поста хорошо и давно известны. Действительно, одни причащаются часто, другие редко. Одни говеют долго, другие не очень. У святых отцов на этот счёт, и в самом деле, нет четких инструкций. Исповедаться перед причастием, вроде бы, надо. Но если разрешит «духовник», возможны исключения. Что значит «духовник» (какие у него полномочия, как регламентируется его деятельность и пр.) - пояснять не стали. Всё это заглянцевали общими словами про «центральное таинство Церкви», «соединение со Христом Спасителем», «покаянное состояние души», и всё - каталог безопасных банальностей готов! Можно рассылать по приходам. Зачем? Чтобы «православный контингент» продолжал делать то же, что делал раньше. Только теперь уже не по произволу, а «по благословению».

Неожиданная пугливость церковной бюрократии в этом вопросе свидетельствует о его крайней деликатности. Ведь таинства, в конечном счёте - единственное оправдание существования институциональной церкви. Если напортачить в этом узком месте, рухнет всё.

Де-факто, церковное учение о таинствах - это шантаж...

Человека уверяют в том, что его земное и загробное благополучие напрямую зависит от эксклюзивных услуг единственно верной организации. Быть церковным человеком – значит, признавать ее уникальность, как аксиому, не требуя доказательств. На худой конец, довольствоваться смешными суррогатами, вроде «апостольского преемства» и благочестивых легенд о том, что кто-то видел ангела в алтаре или огонь, сходящий в Чашу и т.д. Каждый, у кого за плечами есть опыт церковной жизни, согласится, что ее обязательное условие – стать немножко идиотом.

Что заставляет человека это делать? Страх, инерция и… жажда подвига. Когда церковь становится подходящим местом для подвигов, в нее приходят люди, готовые пострадать или желающие бескорыстно трудиться. А искатели комфорта, наоборот, разбегаются. Воздух становится чище, и метать камни в купола становится как-то не с руки. Текущий момент прекрасен тем, что для добросовестного идиотизма не осталось красивых оправданий. Крысы сидят по норкам и безудержно размножаются. А значит, теперь можно себе ни в чём не отказывать…

Итак, церковные таинства. Основных два – Крещение и Евхаристия (остальные вполне можно вынести за скобки). В евангельском контексте они выглядят далеко не так пафосно, как в церковном.

Само по себе водное крещение – вообще, ничто. Иоанн наполнил традиционное для евреев ритуальное омовение покаянным смыслом. Иисус, вообще, никого водой не крестил. Апостолы крестили «огнём и духом». Троичная формула, понятное дело, возникла три века спустя (тогда же появилась в евангелиях). А самая подходящая жидкость для крещения – не вода, а кровь, пролитая за Христа.

Евхаристия в евангельском контексте - такое же отрицание ритуала, как «Отче наш» - отрицание молитвы.
Известно, как много молитва значила для евреев (особенно фарисейской закваски). Иисус же на серьёзный вопрос отвечает откровенным троллингом.
Взгляните на «Отче наш» под этим углом. Что предлагает Иисус добропорядочному иудею?
1) обращаться к Богу, как малое дитя обращается к своему отцу;
2) ограничить свои материальные требования суточной порцией самой непритязательной еды;
3) попросить у Бога проявить ровно столько милосердия, сколько проситель проявляет в отношении собственных должников;
4) признать свою неспособность преодолевать искушения и самостоятельно противостоять злу.
Неудивительно, что Иисуса «молитвенными вопросами» больше не беспокоили.

Тайная вечеря – такой же троллинг. Это явно был не седер, а просто ужин накануне Пейсаха. Иисус начинает с откровенного юродства – моет ноги ученикам. А заканчивает заповедью: чтобы о Нем вспоминали в дружеском кругу, преломляя хлеб и пуская по кругу чашу с вином (а не скорбными песнопениями и пространными молитвословиями в Храме или синагоге). Из «Дидахе» мы знаем, что ровно так первые христиане и поступали.

Первые попытки буквального толкования метафоры про «тело» и «кровь» мы находим не у христиан, а у римских критиков христианства. Простые античные парни не понаслышке знали про не вполне безобидные мистерии и кровавые жертвоприношения. Отсюда обвинения в «каннибализме», «вампиризме» и пр. Именно на эту целевую аудиторию работали архиереи, когда получили подряд на создание нового имперского культа «по мотивам христианства». Переход на новые рельсы должен был пройти легко и безболезненно, как переход московской очереди от мавзолея к «поясу богородицы». В итоге, водное крещение, превратилось в понятную античному человеку инициацию, а евхаристия – в жертвоприношение. Подходящие слова для догматов отыскались в афинской академии и александрийской библиотеке. А эффект новизны обеспечили «морально-нравственные ценности» еврейского народа и его же богатое литературное наследие.

Ужасно неприятно признавать, что институциональная церковность изначально была грубым искажением христианства в угоду широким народным массам греко-римского мира. Нужно было быстро сменить языческую вывеску на христианскую, по сути ничего не меняя. И нынешняя притягательность парадной церковности свидетельствует об удивительной живучести поздне-античных стандартов: рабско-господского симбиоза, безудержного стремления к халяве и развлечениям и мн.др. У Евгения Всеволодовича Головина есть чудесный текст чудесный текст про античную подоплёку футбола. Интересно, что бы он сегодня сказал про кумиров «православной общественности» (и лично государя императора) – про «гладиатора смешанного стиля» Емельяненко или про «вервольфа» Хирурга и его стаю?

У нас на глазах завершается процесс расхристианивания институциональной церкви. Те гомеопатические дозы христианства, которые в ней до присутствовали и в Синодальный, и в советский период благополучно вытравлены. На этот счёт очень хочется обмануться. Но как-то не получается.

Чтобы понять, как выживало христианство так долго в таком негодном сосуде, уместно вспомнить русских святых. Не кого попало, а тех, чей тихий свет, в своё время пленил сердце и привёл в церковную ограду. Их путь (всех до единого!) можно назвать раз-античиванием и раз-иудеиванием церковности. Каждый в одиночку выделял из ее густой вязкой жижи чистой христианскую субстанцию, и приобщал к ней других…

В проект документа, о котором говорилось вначале, каким-то чудом угодила крайне неудобная для церковной бюрократии цитата из Иоанна Златоуста (ее наверняка не будет в окончательной редакции): «Слова наши относятся ко всем, не только к присутствующим здесь, но и к находящимся в пустыне, — потому что те [тоже] причащаются однажды в год, а нередко — и раз в два года.»

О том, кто находился в пустыне в то время мы хорошо знаем из патериков. Почему же они так редко причащались? Долго готовились? Хорошо. Но почему тогда тема церковных таинств, мягко говоря, непопулярна в их многотомном творческом наследии. Больше всего это похоже на «отрясти прах с ног, не хлопая дверью». Во всяком случае, о евхаристии, как о центральном таинстве применительно к «отцам-пустынникам и девам непорочным» говорить не приходится. А ведь именно им подражали самые ослепительные носители русской святости – от Феодосия Киево-Печерского до Нила Сорского и оптинских старцев.

А что можно сказать о водном крещения, когда оно совершается едва ли не над всеми «этнически православными»? Стоит ли его, вообще, принимать в расчёт, если мы знаем, что водой крестил Иоанн, а грядущий по нему будет крестить огнём и духом? Конечно, многократно переписанных житиях нет-нет да появится стандартный «приквел» про «благочестивых родителей», змения при крещении и «младенческие чудеса». Не нужно быть специалистом, чтобы догодаться: откуда у этих «приквелов-близнецов» ноги растут. Если, конечно, позволить себе роскошь не быть идиотом.

Между тем, отказаться от «церковного идиотизма» невыносимо трудно. Потому что идиотизм – это другое имя блаженства. Послушание, труд во славу Божию, слёзы умиления, когда отходишь от Чаши – это потерянный рай, по которому не наплачешься. Даже когда уже не сомневаешься в том, что соль несолёная, когда дом – пуст и заколочен. И тут начинаются заведомо бессмысленные поиски «неповреждённой церкви», которая вернёт потерянный рай, позволит снова стать блаженным идиотом…

В этом месте хочется «ни к селу, ни к городу» приплести панк-молебен. Помню первое впечатление: маски сорваны со священноначалия РПЦ МП! Второе: да нет, не со священноначалия - со всех «верных чад». Третье: «Ах, вот они какие, оказывается, мои соотечественники!». Четвертое касается уже всего рода человеческого.

Нынешний модус-вивенди РПЦ МП – это тоже, своего рода, панк-молебен. И первые впечатления тут похожие. Но дальше начинаются различия. Полагаю, на каком-то этапе неизбежны шокирующие открытия, касающиеся церковности как таковой. В конце концов, в нынешней РПЦ МП нет ничего уникального. То же что и везде, и всегда. Просто совсем уж без «культурной оболочки». Зато от чистого сердца.

Когда церковь перестаёт быть местом подвига, там остаётся только страх и инерция. Но не благо ли ее банкротство? Может это не «изгнание из рая», а освобождение?

Что же касается евхаристии, то она никуда не денется. Просто совершаться будет не по «Типикону», а спонтанно – когда двое или трое свободно соберутся во имя Его. И если в этот момент на столе не окажется виноградного вина и лепёшки, не стоит бежать в супермаркет.

http://pravaya.ru/look/23296