ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧЕРНОЙ КОШКИ. ПРОВЕРКА БОЕМ

roman_rostovcev — 12.01.2022

— Как же Вам удалось заслужить доверие немцев?

Взялся сам за дело, вот и удалось. Перво-наперво я залегендировал себя должным образом. 

— По первости, по учету я должон проходить, как дезертир, от призыва уклонившийся, — так я Кабану втолковывал. — Дескать, отсиживался в деревенском подполе в Красногорском районе до прихода немца. А уж после, из подпола вылезши, месяц неполный в полиции отслужил. С немцами уйти не успел, вот до конца войны  бегал от органов, пока не поймали. 

— Что-то ты ерунду городишь, Толмач. Кто ж такому лопуху доверие выкажет из офицерья? Штафиркой ты выходишь штатским, несерьёзно это.

— Это напервой только так. Я ведь с сорокового года в рабоче-крестьянской, считайте косточка военная есть во мне. А сапог сапога видит издалека, по множеству примет незримых. Прочухают они, что я под лопуха полицейского только игру играю, да призадумаются. Тут им и надо изнутрянки сделать слив: дескать, видал меня кто-то в форме эсэсовской, да с нашивками, или слыхал что. Тут-то они и решат, что компра у них есть на меня, а компра — лучшая основа для доверия.  Тут они меня и вербовать станут.

Посмотрел на меня Кабан довольно пристально. 

— Что-то ты больно ясно мыслишь, Толмач. Сам такой уродился, али научили где?

— Ну, в лагере фашистские палачи преподавали, как к советским военнопленным в доверие входить. 

— И как, получалось? 

— Никак нет, гражданин начальник! На что мне это?  Я ведь с голодухи да по болезни лютой повязку надел. Рвения никакого не проявлял, Боже меня от этого упаси!

Поразмыслил Кабан, затылок свой почесал в задумчивости, и говорит:

— Лады, Толмач. Сделаешь дело, и на свободу с чистой совестью. Спишем твои грехи оптом. Ударный труд — дорога к дому. Только вилять мне не смей!

На том и порешили. Отправился я в лагерь, учётчиком. К  господам офицерам меня по первой поре не подводили. Гонял солдатню немецкую да румынскую. Немцы работали хорошо, качественно. Разбирали завалы, восстанавливали разрушенные корпуса. А вот румыны только пайку жрать были горазды. Фрицы сами про них присловье сложили: «Arbeite auf Rumänisch». Работать, дескать, как пленный румын. Трудненько мне с мамалыжниками приходилось, иной раз и зуботычинами учил работать по-ленински, по-коммунистически.  

А затем стали меня в подмену ставить и к немцам. С ними я уважительно обращался. Неловким образом дал понять, что и по ихнему шпрехаю, и чины понимаю. С господами офицерами только стоя базарил, как бы случайно, но непременно.  Яволь кидал невзначай, каблуками прищелкивал. Словом, неявно демонстрировал свою потайную сущность эсэсовскую. А настоящую поверку мне Кабан внезапно устроил:

— Извиняй, Толмач — сказал он мне потом. — Упреждать тебя было никак нельзя, всё должно было натуральным образом случиться: или ты их, или они тебя, без обману. 

— Так ведь мочкануть меня могли эти мамалыжники, аль покалечить, — вякнул я не подумавши. 

— Мы, Толмач, на вечном фронте находимся, до самой гробовой доски. Война наша незримая за гуманизм  и дело мира никогда не закончится. А ты в штрафниках воюешь,— вразумил меня Кабан. — Слыхал про таких? 

Что тут ответишь? Всё по-чекистки  сказано, прямо и справедливо. 

И вот, однаким образом, поставили меня наблюдать за ремонтной бригадой из немцев. Работа была им назначена  тонкая, ответственная: чистовая доводка помещения будущей лаборатории. Электричество в неё тянули и провода разводили по плану. Так что работали господа офицеры технических специальностей, что б всё по науке сладить. Четверо младших офицеров и целый герр оберст в головах. 

Я мирненько в сторонке на табурете сидел, да папироску покуривал. Герр оберст сами распоряжались, я-то ведь в этой электрике ни в зуб ногой. И ближе к обеду, откель ни возьмись, заваливают в наше помещение семеро вдупель датых румын. 

Одного я сразу признал. Сука лягавая, стукачек лагерный. За пайку и пойло кумовьев осведомлял, да подляны своим же строил. Он бучу и начал. Сразу заорал по-немецки про какой-то карточный долг, грозиться стал, и заточку вынул из рукава. 

Приподнялся я тихонько, приложил ему легонько. Для порядку в ухо зарядил. Вот тут на меня все и бросились. Разом пятый угол отправили искать. А пока я отдыхал кверху брюхом, начали они немцев метелить. Вот тут-то я и сообразил, что живым мамалыжники меня отсюда по-любому не выпустят, добьют и под завалами схоронят. 

А сообразив это, подтянут я к себе табуреточку дубовую, да две ножки от неё и отломал. Откуда только силы взялись! И пошла потеха, затрещали черепа. Три мамалыжника Богу душу отдали, даже не уразумев, что происходит. А остальных мы с немцами уже уделали в ноль. Кто-то холодный, кто-то в бессознании стонет, но готовые все. 

Оттащили мы с немцами тела к стенке, огляделись, отряхнулись, и как-то сами собой в шеренгу перед господином полковником построились. Оглядел он нас, побитых да непобежденных, мне в зенки уставился и по-немецки рявкнул:

— Благодарю за службу, солдат!

И вот тут-то я,  сам того не замышляя, из самой глубины своей души, со всей искренностью и верой, вскинул правую руку к Солнцу и ответил ему именно так, как полагалось в СС:

— Хайль Гитлер!

Продолжение следует

Часть первая в полной сборке здесь: https://author.today/u/r_rostovtzev

Оставить комментарий

Популярные посты:

nerva

Важное значение образования для развития инклюзивного спорта

nefer

Латина-фест: вот как надо зажигать

borodavnature1

Жду семян :))))

igorla

Каяк на Колорадо, 09.08.25

zina_korzina

Летний полдень-1964

lina_yndaraeva

Екатерининский дворец в Царском селе — из золота врата...

abrod

Поразительное фото

logograd

Начнём неделю с репрессий...

gull_25

Как тебе такое, Маск?

• Архив