Воплощение и Искупление.

Протоиерей Валентин Асмус
АРХИЕПИСКОП ИЛАРИОН ТРОИЦКИЙ
И ПРАВОСЛАВНОЕ БОГОСЛОВИЕ
... Опровергая католицизм с его акцентированным юридизмом, А. Иларион говорит: «Блаженство — не внешняя награда, как мудрствуют несчастные наемники-католики. Блаженство есть внутреннее следствие добродетели. Добродетель есть здоровье души, а здоровый всегда счастливее больного» (Архиепископ Иларион Троицкий. Церковь как союз любви. М., 1998. С.400). Однако апостол учит, что блаженство превосходит меры естества «ихже око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его» (1 Кор 2:9).
Натуралистично не только понятие блаженства, но и понятие греха. «Грех— это не преступление, а болезнь» (с.350). «Школьное богословие», считающее грех «преступлением против Бога, оскорблением Бога» (с.398), и здесь неправо, и здесь якобы идет на поводу у католиков с протестантами. «Грех — это не преступление, не оскорбление Бога. Это болезнь и несчастье человека. Грех был потерей духовного здоровья. Человек подпал тлению, смерти и страданию» (с.426).
Особенно значительно отступление от православия в учении А. Илариона о спасении. Борясь с юридическим пониманием искупления, и в самом деле, грубым и односторонним у некоторых католических теологов, наш богослов доходит до полного отрицания искупительного значения Голгофской Жертвы, до отрицания самого понятия искупления, многократно звучащего в Новозаветном Откровении (см., напр., Рим 3:24; 1 Кор 1:30; Еф 1:7; Кол 1:14; Евр 9:15). Учение об искуплении объявляется «основным пагубным заблуждением латинства» (с.145), Православное учение о спасении строится, по А. Илариону, на понятиях воплощения, воссоздания, обожения, нетления и блаженства (с.146). Ему А. Иларион противопоставляет будто бы исключительно свойственные католическому учению о спасении понятия оскорбления, возмездия, проклятия, искупления, удовлетворения и заслуги (с.148). Все эти понятия А. Иларион образно именует фортами латино-немецкой схоластической крепости, которая должна быть сравнена с землей (с.150-151). Уча «об искуплении, об освобождении от наказания за оскорбление грехом правды Божией» (с.350), католики и протестанты искажают христианство. Им вторит «школьное богословие», которое «сущность дела Христова» видит в «страдании за чужие грехи, за грехи всего человечества» (с.385). «Центр нашего спасения в нашем школьном богословии перенесен из Вифлеема на Голгофу. Это перенесение у нас, в русском богословии случилось сравнительно недавно, около двухсот лет тому назад, когда чрез католическую Польшу и Киев пришло в Москву латинское направление богословия и когда разные отцы схоластики получили больший авторитет, нежели древние отцы Церкви», тогда как «богословская мысль древней Церкви благоговейно ходила не столько около Голгофы, сколько около Вифлеема» (с.419-420). «Макарий» (Митрополит Макарий (Булгаков), великий русский богослов, излюбленный объект нападок критиков «западного засилия» в богословии) пишет, что «воплощение и вся земная жизнь служили только приготовлением и как бы постепенным восхождением» Христа к Его великому жертвоприношению (с.421). А. Иларион, не принимая понятия жертвоприношения и искупления, говорит, что «юридическая теория, сосредоточиваясь на Голгофе, лишает нас полной радости праздников Рождества и Воскресения Христовых» (с.422). У А. Илариона «ради Голгофы не омрачается тихая ночь Вифлеема и светлая ночь Воскресения» (с.428), в то время как «эти два торжества великих омрачает юридическая теория искупления, лишая их полноты смысла и обращаясь только около Голгофы» (с.429). Мы увидим далее, с какими мыслями обращается около Голгофы А. Иларион, но прежде скажем, что традиционному учению о спасении человечества крестной жертвой Христовой А. Иларион противопоставил новаторское учение о довлеющем для спасения Боговоплощении.
«Нужно было оздоровление человеческого естества. Это оздоровление и дано в воплощении Сына Божия... Естество тленное получило прививку нетления, и начался процесс обновления твари, процесс обожения человека, началось созидание богочеловечества. Жало смерти притуплено. Тление побеждено, ибо дано противоядие болезни тления» (с.399). «На воплощении Сына Божия основывала Христова Церковь смысл человеческой жизни, надежду на спасение, упование на грядущее блаженство, чаяние жизни будущего века» (с.421). Соединение двух естеств в Богочеловеке «само в себе есть источник спасения человека. Происходит обновление человека, «обожение человека», новое творение... Естество человеческое едино и не есть только отвлеченная идея. Поэтому единение Бога и человека во Христе есть вечное единение Божества с человечеством. Реальным единством человечества объясняется переход Адамова греха на ветхозаветного человека. Тем же единством объясняется спасение всех во Христе... На основе воплощения создается Церковь.,. От самого единения естеств в лице Христа мы действительно стали иными» (с.426-427). «Теперь естество человеческое иное, нежели в ветхом завете; теперь в нашем естестве есть "Божественное примешение"» (с.380).
При таком утверждении теряют значение, утрачивают необходимость и Голгофа и Воскресение. Спасительное дело Христово, как его изображает А. Иларион, могло бы заключаться в Воплощении, Вознесении и Пятидесятнице. А. Иларион перетолковывает смысл тех центральных событий Священной Истории, которые утратили для него логическую необходимость. Воскресение — всего лишь торжественная манифестация того, что было тайно явлено в Рождестве. «Христос воскресе! Я знаю теперь, что мое спасение воистину совершено. Я знаю, что Бог действительно явился на земле... Кто это прошедший врата смерти? Он может быть только Богом. Значит воистину воплощался Бог на земле, воистину принесено целительное врачевство против... тления. Воплощение и Воскресение сочетаются воедино. Воплощение дает смысл Воскресению, и Воскресение с непререкаемостью уверяет в истине, в действительности, а не призрачности и мечтательности Воплощения» (с.400). На такое пасхальное приветствие впору ответить не «воистину воскресе», а «воистину родися». Непримиримый («католики для меня не Церковь, а следовательно и не христиане», с.333; «турки и немцы равно чужды Христовой Церкви», с.334) противник западного христианства теоретически приходит к тому же самому, к чему давно уже пришли практически и католики, и протестанты: если для нашего богослова Рождество — главное событие Домостроительства, то для тех оно — главный праздник церковного года.
Но самым недопустимым, кощунственным образом переосмысляется Голгофа. «Восприняв человеческое естество, Сын Божий вместе с ним преодолевает греховное самоутверждение твари. На Голгофе совершено было Богочеловеком отречение от воли греховной, человеческой. Эта воля трепетала креста, хотела пройти мимо его, просила, да мимо идет крест, но объединенная с волей Божественной во Христе, она сказала Отцу: «Не Моя воля, но Твоя да будет». В страданиях Сын навык послушанию, смирил себя быв послушным даже до смерти... Голгофа и крест — перелом сознания и воли грешного человечества. С болью и страданием совершается всякий нравственный перелом. Так совершился он и на Кресте, где за нас, ради нас, но и вместе с нами, как братьями нас называющий, пострадал Христос.Воистину до крови за нас подвизался Христос на Голгофе. Но почему спасительна для меня эта страшная Голгофа? Не сама по себе, а потому что в Вифлееме Сын Божий мое естество воспринял в единство Своей Ипостаси. Чрез единение естеств во Христе и смогло человечество сломить на Голгофе свою греховную волю» (с.427). Здесь перед нами целый набор еретических утверждений, доходящих до хулы на Единого Безгрешного. Получается, что Сын Божий воспринимает падшее человеческое естество и до последнего слова «Совершилось!» преодолевает внутренне присущие Ему по человечеству греховные наклонности. Это совершенно противоречит святоотеческому учению о том, что Христос имел только «неукоризненные страсти». Происходит несторианское рассечение единого Христа. Только на Голгофе человечество Христово окончательно преодолевает свою автономность. Голгофские страдания получают чисто психологическое значение и сами по себе, и для каждого из нас.Телесные страдания Богочеловека вообще теряют значимость, разве что воочию являют нам любовь Богочеловека к человечеству.
Я отказываюсь понимать, как священник в таких настроениях может совершать Евхаристию, как он может произносить слова, не случайно и не напрасно положенные в самом начале Божественно» Литургии: «Искупил ны еси от клятвы законныя Честною Твоею Кровию, на Кресте пригвоздився и копием прободся, безсмертие источил еси человеком...» Если считать католичеством то, что считал им А. Иларион, то придется и в этом древнейшем тропаре видеть плод латино-немецкого засилия, и вся Литургия, Бескровная Жертва, становится богословски необъяснимой. Впрочем, и практически Литургия вовсе не есть для нашего автора средоточие богослужебной жизни: «обедня — это уже конец праздника» (с.349). <...>
Что касается меня, я не думаю, что богословские мнения А. Илариона могут быть непреодолимым препятствием для его канонизации, поскольку предполагается его прославление как исповедника веры, а не как учителя Церкви. История знает случаи прославления мучеников, имевших сомнительные догматические воззрения. Св. священномученик Лукиан, пресвитер Антиохийский, был учителем Ария, и свят. Александр, еп. Александрийский, считает его виновником возникновения арианства. Мало того, именно почитание св. Лукиана было причиной первоначальных внешних успехов арианства. Однако же Церковь не сочла нужным вычеркивать имя св. Лукиана из числа чтимых святых.
Проблема все же существует. Богословие А. Илариона имеет почитателей и пропагаторов. В их числе учители духовных школ, воспитатели будущих пастырей. Они напряженно ждут канонизации Архиеп. Илариона, которая в их глазах будет канонизацией и догматизацией его богословских взглядов. Поэтому, когда состоится прославление Архиепископа Илариона, должно со всею определенностью заявить, что он канонизируется как исповедник Христов, а его воззрения не получают при этом никакого церковного авторитета. Иначе нам грозят великие беды
Из письма, недавно полученного: "Вот Вы ругаете иногда о. Асмуса - а ведь он, похоже, вообще единственный, кто понимает отчетливо".