вода

Ок. В шесть утра попил ребенок. Потом операции – маленьких берут в десять-одиннадцать, тех, кто постарше (полуторогодовалых) за ними, трехлеток в самом конце. Потом выносят ребенка, отходящего от наркоза, перевязанного, несчастного, не пившего уже много часов – а от наркоза ужасная, дикая сухость, губы потрескавшиеся, открытый рот и язык – сухие, как бумага. Дай Б-г никому никогда-никогда не слышать, как кричат дети, когда отходят от наркоза. И они открывают рот и тычутся в маму, еще бессознательно, но хотят-хотят-хотят пить. И в этот момент это запрещают. И не объясняют, почему. Мне сказали ждать сорок минут, потом дать Лее воды, а через полчаса – молока.
Я честно старалась, я засекла время на телефоне, чтобы сразу услышать звонок и не терять ни секунды. Поймите, в это время у вас на руках ребенок с ногой в гипсе, катетером в крошечной ладошке, с исколотыми венами на ногах, весь пропахший лекарствами – кричит диким криком. Глаза закатились, рот открыт, сухой язык вывалился. И он, пьяно мотая головой пытается уткнуться тебе в грудь... В общем я выдержала из всего срока секунд тридцать. Потом накапала Лее воды на язык – она ее жадно втянула – и я не смогла этого пережить, сразу же дала ей молока. Ей было очень-очень плохо, но когда она пила – она не кричала. И ей явно стало немножко получше. Я потом приходила в палаты с детьми после операций, помогала мамам, чем могла. И делилась тем, что можно дать попить, ну, хотя бы смочить лицо, рот и язык водой, им же плохо во многом от жажды. Но никто не давал воду: доктор запретил.
И вот я думаю: почему запрещают поить детей? Почему не объясняют, зачем? Отдельно я без остановки думаю, почему родителям не разрешают быть с совсем маленьким младенцем на перевязке? Держать его на руках, утешать. Только не говорите про стерильность – медсестры бегают курить на улицу в той же одежде, что и перевязывают детей. Даже обувь не меняют.
|
</> |