ВЕСЕННИЕ ИСТОРИИ. ОКОНЧАНИЕ
natabelu — 29.04.2015 История четвёртая. Ниже поясаСледующая весенняя история какая-то слегка болезненная. И немудрено: какая весна, такие и истории. К этой истории подошёл бы эпиграф из рассказов о полуродственнике («...Когда она к нам приходит, мы все, включая охранников, шарахаемся. Кривая, косая и энурезная!» — «Энурезная?» — «Ужасно энурезная»), но поскольку к другим историям эпиграфов у меня нет, то и к этой не будет. Итак. В один из тех ненормальных весенних дней, когда за окном был то дождь, то снег, я встретилась с другом Александром (вертевшим всю Покровку и весь Санкт-Петербург), которого давно не видела и о котором соскучилась; дожидаясь Саню, мы с Марией и Евгением ели блинчики с клубникой. Мария и Евгений увлекательно анонсировали произошедшие в Сане перемены. Во-первых, повесился сосед, с которым Саня делил квартиру (тема соседей чем дальше, тем тревожнее), что произвело на Саню, как бы это сказать, отрезвляюще-вдохновляющее впечатление: обнаружив труп, он отринул свою депрессию и возродился к новой жизни, поставил себя с головы на ноги, крепко теперь на них стоит, имеет цель (цель, как я поняла, такую: во что бы то ни стало не повеситься), здоровое трёхразовое питание и т.п.; а во-вторых — и это следует непосредственно из «во-первых», — у него появилась новая девушка, совсем, как сказала Мария, не такая, как мы. Я считаю, это после обнаружения трупа неудивительно. Я бы сама, обнаружив труп, под впечатлением завела себе девушку самую оригинальную. Или наоборот, самую не-, что тоже оригинально.
Саня должен был прийти с непохожей на нас девушкой, и я, вкушая блинчик, предвкушала, как в любом случае получу удовольствие, потому что мне ведь только дай какую-нибудь непохожую на меня девушку. И что же? И ничего; Саня пришёл один. Объявил, войдя в комнату: «Я пг'ишёл один! В такую погоду у неё цистит г'азыг'ывается, и вот опять цистит г'азыг'ался, — пг'облема!»
Я не успела даже огорчиться из-за отсутствия девушки. Я сразу поняла: Сашкина презентация — сама по себе золотая жила. Замотав клубничку в блинчик, говорю: «Да, Саня, цистит — это больно. Я ведь почему знаю: не почему-то там, как можно было бы подумать, а только потому, что у моей кошки был цистит, у Ромки, она психическая, влезет, бывало, на подоконник, хвост задерёт и подставляет жопку ветерку из щёлки, вроде как проветривается; вот так ей цистит и надуло, кровью потом писала. А твоя кровью писает? И как ей цистит-то надуло?» Александр очаровательно смутился, потупился и в свойственной себе манере стал бормотать, обращаясь как бы к своим сложенным на коленях рукам: «Я понял, понял... Пг'о это не надо было говог'ить...» — «Я Ромку лечила, в ветеринарку таскала. А ты свою в ветеринарку таскал? То есть — лечил?» — «Зг'я я вам довег'ился...» — посетовал Саня и стал слегка раскачиваться на стуле, как начинающий раввин. «Отчего же, — говорю, — зря? Цистит — это тема. С каждым может случиться. Примерно как геморрой. Как насчёт геморроя?» — «Не знаю пг'о гемог'ой... А пг'о цистит — г'аскаиваюсь... Бег'у свои слова назад...» — «Ты ещё узнаешь про геморрой. Какие твои годы? Никакие. Я всё знаю про геморрой. Не потому, что, например, у меня был геморрой или у кошки Ромки был геморрой, хотя в известном смысле геморрой сейчас у всех, некоторые даже сами по себе ходячий геморрой, — а потому что люди рассказывали; у людей ведь так принято, — придёт, бывало, кто-нибудь да и скажет с порога: я сегодня один, моя слегла с геморроем! Вот такой рубец!» — «Я понял, понял, пг'о цистит было неког'ектно с моей стог'оны... Больше никогда, чтоб мне пг'овалиться...» — «А вот ещё тема: молочница. Не то чтобы я была сильно в курсе, но по телеку эту болезнь рекламировали: дискомфорт, сухость, жжение в интимной зоне, чувствуешь себя женщиной лишь наполовину; у твоей ничего такого в интимной зоне? Типа как на кактусе сидишь, судя по описанию. Спроси про кактус. Или про ёжика. Если есть чего-нибудь такое, дай ей флюкостат или отведи в ветеринарку»...
Потом я подумала, что если буду продолжать, Александр
История пятая. Новые надежды
Многие, особенно в юные годы, мечтают изменить мир, сделать его лучше, разумнее, прекраснее. Потом понимают: мечты, мечты! да ну вас нафиг! Я — не из таких. Я пытаюсь изменить мир. Я знаю рецепт. Он прост: чтобы мир стал прекрасен, разумен и добр, все должны делать, как я велю. Тут есть антибонус: моя непоколебимая уверенность превращает меня в зануду, в неприятного, вечно стонущего человека, которого с трудом терпят окружающие. «Опять ты в этой курточке. А ведь у тебя есть прекрасное чёрное пальто-о-о!» — ныла я всю зиму, встречая товарища, который носил тоненькую курточку в самые лютые морозы. «Женя, не называй Машу "милая", я тебя умоляю!» «Стас, оставь педаль в покое, ради бога!» (это пианисту). «Не скреби вилкой, пользуйся ножом. Я ведь дала тебе нож!» Отдельную работу я провожу с посещающими психотерапевтов: пытаюсь дискредитировать психотерапевтов. Если составлять мой частотный словарь, самой популярной фразой окажется «просто сделай, как я говорю». А в результате — никто не внемлет. Живут, редиски, как хотят.
Особенно почему-то занимают меня чужие головы. Не внутренность их (хотя и это, бывает, тоже), а именно наружность. Один мой товарищ (тот, который злоупотребляет фортепианной педалью) как-то раз весь день спал, помывши перед этим голову; мокрые волосы зафиксировали все его метания по подушке, получилось причудливое воронье гнездо, и он, расчесавшись пятернёй, рискнул отправиться на встречу со мной. Я сидела с другими товарищами в маленькой ресторации, кушала пирожки с капустой. Когда сонный товарищ показался в дверях, я на всю маленькую ресторацию закричала: «А-а-а! Что у тебя на башке? Не подходи ко мне! Не позорь! Я тебя не знаю!» — и спряталась под стол. Товарищ переминался с ноги на ногу, причёсывался пятернёй и улыбался. До сих пор как вспомню, так стыжусь.
Каждого второго мне хочется отправить к цирюльнику. По моей теории, чем реже у человека волосы, тем короче он должен стричься. Большинство же лысеющих полагают, что завидная длина волос компенсирует их незавидное количество. Одного приятеля, который ещё не полысел, но уже серьёзно поредел и носил на голове грустные, сбивающиеся в группы по интересам сосули (а зимой, под шапкой, они выступали единой прядью), я лет пятнадцать долбила в темя: «Постригись, постригись, постригись!» Причём я говорила «постригись», даже если он приходил от парикмахера (парикмахер, настаивала я, вовсе его не стриг, а просто щёлкал вокруг головы ножницами). Когда приятеля показывали по телевизору, я вопила, что он на всю страну блеснул черепом сквозь редкую поросль, и только в этом был удручающий смысл его выступления. Фотографироваться я ему вообще не разрешала. Увидишь, говорю, нацеленный на тебя фотоаппарат — беги или суй голову в песок.
Пару раз его постригли достаточно коротко для того, чтобы я пару дней была счастлива, созерцая чёткую, правильно оформленную, достойную уважения голову. Но эти случаи можно пересчитать по пальцам одной двупалой руки. Как алкоголик неизбежно припадает к бутылке после воздержания или обжора к пельменям после диеты, мой приятель возвращался в пучину жидкой длинноволосости. Кстати, он полагал, что выглядит прекрасно. Перед зеркалом кокетливым жестом взбивал височки и доводил меня до белого каления.
Недавно я осознала, что эта война проиграна. Что мои протесты для него просто плеск волн, природное явление. И я решила подойти с тыла. Если невозможно сделать так, чтобы волосы у него стали короче, значит, надо сделать так, чтобы они стали гуще, и тогда всё придёт к гармонии. Я изучила интернет-отзывы на препараты, призванные возобновлять рост волос у полысевших мужчин, и обнаружила, что у всех, кто воспользовался, выросли волосы от «Кресцины» (т.е. от «Crescina»). Конечно, я сразу подумала, что этот-то тип наверняка будет тем единственным, на кого средство не подействует. Есть в нём, в типе этом, какая-то уникальность. Но решила рискнуть. И подарить ему «Кресцину» для самых лысых.
Тут встал вопрос, с какими словами, как, то есть, наиболее этично, корректно и элегантно вручить приятелю препарат, чтобы он не обиделся и не озадачился до ступора. Скажу, думаю, так: просто по инструкции втирай это в башку, слышь, ты. Или: давай-ка поговорим об одуванчиках; сквозь лёгкой нежный пух у них просвечивает так сказать головка, а теперь посмотри на себя, слышь, ты. Или: юный друг, всегда будь юным, и лысеть не торопись, слышь, ты. В итоге я вручила ему коробочку бесхитростно и честно, со словами: «Дарю тебе средство для возобновления роста волос, которое подействовало на сто процентов испытуемых, и если на тебя не подействует, я оторву тебе голову, слышь, ты». И он так обрадовался! Никакого смущения или протеста, — будто всю жизнь только об этом и мечтал. С людьми никогда не угадаешь, плюнет или поцелует, к сердцу прижмёт или к чёрту пошлёт. Он тут же и воспользовался, втёр вещество в голову не отходя от кассы. «Щиплет? — говорю с угрозой. — Написано, что должно щипать!» Приятель прислушался к себе. «Защипало... Щиплет! На бровь немного попало. Бровь щиплет. Вырастет новая бровь?» Потом он встрепенулся на тему — что скажут люди, увидав его густоволосым. «Не боись, — говорю. — О тебе все люди скажу: сердцем чист и не плешив». Потом мы немного помечтали о том, как он сделает себе новые зубы. Впрочем, это совсем другая история.
Я чувствую себя сеятелем. Жду всходов. Наверное, буду вести дневник наблюдений, как юный пионер, наблюдающий за грядками с морковкой в школьном клубе огородников. Если урожай будет богатый — значит, я сделаю мир немного лучше. Приятель чувствует моё волнение, звонит вечерами и докладывает: щиплет, мол. И ещё говорит, что ему кажется, будто у него что-то уже прорастает. Врёт, конечно: всего три дня прошло. Люди такие милые, такие трогательные.
История шестая. Поучение
В конце первой части этой саги я описывала страдания недофотографа: выйдешь, мол, без фотоаппарата — и непременно увидишь чудеса, а выйдешь с фотоаппаратом — и ничего, голое поле, пустыня, глазу зацепиться не за что; и описывала я увиденное невооруженным взглядом, в частности, красавицу-негритянку, которую уподобила я лани и которую обязательно бы сфотографировала, будь мой взгляд фотографически вооружён.
Разумные люди сказали мне: в чём проблема? Просто всегда носи с собой фотоаппарат! Вообще всегда. Я так и сделала. И мне было поучение. В том же метро в последнее воскресенье я снова встретила прекрасную негритянку. Уже другую. Та была природная, естественная, натуральная, как джунгли; а эта — окультуренная, адаптированная: например, волосы у неё были выпрямлены до зеркальной гладкости и выкрашены в сверкающий рыжий цвет. Она была как в золотом шлеме. На глазах были шестидесятнические стрелки. Это была дива. Совсем другой, но тоже мощной и незабываемой красоты существо.
Фотоаппарат у меня с собой был. Но — не поднялась рука!
Мы долго ехали в одном вагоне, некоторое время даже рассматривали друг друга, негритянка как будто взывала, — ну давай же, снимай! — и я маялась: если я начну её снимать, девушка подумает, что я снимаю её не потому, что она красавица, а потому, что она чёрная среди белых. Она решит, что я расистка. И я, видимо, действительно расистка, если заранее приписываю ей такие мысли. В общем, замкнутый круг получается.
Вот такое поучение получила я от мироздания.
|
</> |