Варфоломеевская ночь.

С остальными делюсь впечатлениями.
До моего забега на «пьёмтовайный магазин» я немного отдохнула по хозяйству, как водится в субботу. Постели поменяла. Спрашиваю у Ханыка – тебе поменять одеяло с тонкого пухового на шерстяное? (Да! Мы спим под разными одеялами, потому, что мне холодно всегда, а ему всегда жарко!) Да, говорит. Поменять.
Ему - шерстяное,
Спать пошли около часу ночи. Храп со стороны Ханыка зазвучал через минуту. Со стороны Мишки – через две. Я и языком цокала, и громко вздыхала, и откровенно тормошила. Ханыка, разумеется. Храп стихал ненадолго, но не настолько «ненадолго», что я могла бы быстренько уснуть в этом антракте концерта художественного храпа. Вдруг, около двух ночи, прокрутившись, как веретено, я вспомнила, что не приняла синенькую таблеточку. Зашебуршила. В темноте нащупала бутылёк с таблетками. Бутылку с водой. Выпила лекарство, слышу, что храп прекратился и совершенно трезвый, не сонный (!) голос Ханыка:
- Хана, что-то мне холодно. Ты не могла бы мне вернуть мое тонкое пуховое одеяло?
- Ага, щяз. А я чем буду накрываться? – ехидно, громким шепотом поинтересовалась я.
- Ну, чем, чем? Своим толстым пуховым! – несчастно дрожа голосом ответил Ханык.
Ладно, думаю. Не чужой дядька с улицы. Единоутробный муж, можно сказать. Встала. Пошла в гостевую комнату, открыла шкаф, а одеяльце-то мое тяжеленно-пуховое на голову мне тут и прыгнуло. Я аж растерялась от такого взаимопонимания, казалось бы неодушевленной вещи. Выбравшись из-под этой кучи малы (одеяло потащило за собой
И, тут, как в плохих сериалах, зазвонил телефон. Это же прелесть когда звонит телефон без четверти три ночи, а на определителе зловеще мигает номер телефона ребёночки. В животе сделалось горЯчо, ручки затряслись, но, овладев собой я овладела и телефонной трубкой. На мои истерические: «Хеллоу!
- Ой, мам! Извини! Это я тебе позвонила? Шиииит! Йэто май фон не бил свичнут, он сам тьибя дайлд! СОРРИ! Ми ешчо в баре, тут не хрен не слышно, спокойнаноче. Я тебе завтра набиру. Так? Лав ю, – и отключилась.
- Што? Што случилось? – запоздало подхватился ребёночкин отец.
- Спи. У нее все ок, - заворачиваясь, как в кокон буркнула я. Сердце еще колотилось, и я не могла восстановить дыхание. «Чорд!», - сказала я сама себе, и тут услышала:
- Хана, а вон то мое тонкое, шерстяное одеяло далеко? А то меня что-то знобит...
- Блять! Будет мне покой сегодня или кудой? – возмутилась я.
- Сегодня уже будет, - уверил меня Ханык.
Я накрыла его сверху вторым одеялом.
Уснула около четырех. А в полшестого по мне прогулялась Мишка. Я ее скинула. Но она же русская собака, хоть и рожденная тут. А русские, как известно, не сдаются. Она долго и горячо дышала мне в лицо. Потом, она лапой причесывала мне волосы. Потом она громко и выразительно чихнула. Мне в лицо.
...Без четверти шесть утра мы гуляли под дождем. Я – в пижаме и белом банном халате, с закрытыми глазами. Мишка без лифчика и без поводка.
Мелкий, ледяной дождик срання, знаете ли – освежает. Спать уже не хотелось. Сварила кофе. Села к компьютеру. Тут я и узнала, что время перевели. И уже не шесть, а семь утра.
И вот, вместо того, чтобы поехать за чюдесными сапожиками, во вчерашний прекрасный магазин, я ползаю по дому, как муха, с оторванными крыльями. Чтоб тому, кто придумал переводы стрелок тудой-судой было также херово, как мне сейчас. И заодно также пусть себя почувствует тот, кто придумал «свичнутые» мобильные телефоны, которые сами набирают номер по голосу. Как оказалось, Женя сказала громко «Мам!» (они обсуждохивали рашин фуд), телефон услышал знакомое название и любезно набрал МАМ!
|
</> |