В мажоре: Ким и Самойлов

Глядят глаза твои, Давид.
Одно твоё не светит око
И кое-как другое зрит.
Но как твой ус подкручен лихо!
Как под рукой летает трость!
Как далека от паралика
И стать, и прыть, и кровь, и кость!
Юлий Ким
Как-то у меня был пост про Гердта и Самойлова, https://jenya444.livejournal.com/497979.html, а недавно я набрёл на чудесную фотографию Давида Самойлова и Юлия Кима в Пярну, думаю, это вторая половина восьмидесятых.

Ким писал так:
Иной раз проскальзывающей у меня пушкинской игрой стиха я во многом обязан Давиду Самойлову, с которым, смею сказать, мы были дружны. Его магнетическое влияние заключалось в том, что рядом с ним я бросал сочинять песни и сразу брался за стихи, причем именно в традиционных пушкинских и давидовских размерах. Не случайно Давида Самойлова считают самым пушкинским поэтом XX века — многое в его поэзии было прямым продолжением и развитием пушкинского мастерства. Последние годы Давид Самойлов жил в Эстонии в Пярну, и этот магнит притягивал меня не раз, а с 1979 по 1981 год мы вместе с женой и дочкой проводили там все лето. Сколько удовольствия было в тех вечерах и разговорах, в которых Давид бывал так остроумен и мудр. <...> Я не люблю слова «позитив» или «оптимизм», более точно было бы называть это неким жизнеутверждающим началом. Это то, что превалирует и в поэзии Александра Сергеевича (все-таки «печаль моя светла»), и Давида Самойлова, даже если произведение выражает предчувствие смерти и ее неизбежность.
Юлий Черсанович посвятил Самойлову целый цикл стихов "Вокруг Давида", туда вошли и отрывки из летнего дневника 1984 года "Дожди в Пярну". Вот несколько отрывков:
* * *
Давид! Из наших лучших первых,
Певец осадков атмосферных!
Как написал он снегопад!
Как это дивное круженье
Тревожит нам воображенье
И завораживает взгляд!
* * *
А в Пярну этим летом
Судьба чеканит нам деньки,
Как золотые пятаки
И звонкостью и цветом.
Ах, в Пярну этим летом
Многострадальный свой живот
Набил я на сто лет вперед
Пельменью и рулетом.
Ах, в Пярну этим летом
Впервые в мире наконец
Пою на сцене как отец:
С дочуркою дуэтом.
Ах, в Пярну этим летом,
Да, этим летом, как и тем,
Промежду актуальных тем,
А также песен и поэм,
Все то же, что известно всем,
С любимым пью поэтом.
Пярну-87
В городе Пернове
Так я петь учусь,
Чтобы в каждом слове
Много было чувств.
Петь, насколь возможно,
Просто, без виньет,
Что довольно сложно,
Будучи поэт.
Но балтийский воздух
Чист и честен так,
Что не даст и слов двух
Сочинить кой-как.
А в Пернове-граде
Ганнибалов дух
Слов не даст в тетради
Зря испортить двух.
Здесь, душою тонок
И натурой здрав,
Жив прямой потомок,
Сам того не знав.
Точно, как и пращур,
Ростом невелик,
Кистью рук изящен,
Боек на язык.
А взгляните под нос:
Эти завитки
Вылитая поросль
С предковой щеки.
И стихи он пишет
Пушкину под стать.
Так что лучше в Пярну
песен не писать!
Вот ещё из дневников Кима:
Он, бывало, читает:
Нас в детстве пугали няни,
Что нас украдут цыгане.
Ах вы нянюшки-крали,
Жаль, меня не украли.
Я говорю:
– Давид, почему это нянюшки – обязательно крали, то есть красотки?
Он, подумав:
– Это необходимо для благозвучия.
Он любил классическую музыку, знал ее хорошо, на концерты ходил и нас зазывал, бывало. Особенно нравилась ему Седьмая симфония Шуберта. В стихах однако написано: «Шуберт. Восьмая».
– Но имеется в виду Седьмая, – сказал Давид.
– А тогда почему же?
– А для благозвучия.
И в самом деле: какие еще возможны варианты? «Шуберт. Шестая» и «Шуберт. Седьмая» – оба хуже. Еще имеется: «Шуберт. Вторая» – но это слишком далеко по номеру. Как уже было сказано, благозвучием Давид дорожил и, как видите, предпочитал его достоверной информации. Мастеру можно.
Однажды он мне говорит, точнее даже – чуть удивляясь сообщает:
– Позавчера не спалось… Шесть стихотворений написал. Представляешь?
Нет, не представляю. «Поэтому он Король, а мы сидим и отгораживаемся от солнца ладонями» – как говорил Арье-Лейб у Бабеля. Другой раз он мне доверительно поведал:
– Есть у меня стихотворение, к которому я музыку придумал. И запел в ритме вальса:
Светлые печали,
Легкая тоска
По небу промчали
Словно облака.
А по ним осталось
Все, что я сберег:
Легкость, свет и старость,
Море и песок.
Но главное – в мажоре сочинил! Почему-то мне кажется, что барды эту пьесу изложили бы непременно в миноре. Кроме меня.
|
</> |