В магазине-музее «Русское электричество», который, правду

synthesizer — 31.05.2022 В магазине-музее «Русское электричество», который, правду говоря, представляет собой обычную барахолку, на которой можно купить старую лампу с абажуром, советский выключатель и советский включатель, лампы в пятьсот свечей с нитями накаливания, напоминающими мохнатых светящихся насекомых, электрические патроны, керамические изоляторы, старые электрические розетки, похожие на замурованных в стенах свиней, от которых остались торчать только пятачки, меня не заинтересовало почти ничего. Почти — потому, что, уже уходя, я увидел на одном из столов россыпь электрических звонков — таких, которые висели когда-то гроздьями на дверях коммунальных квартир и которые обычно закрашивали до смерти при очередном ремонте. Один из звонков был точно таким же, как в нашей квартире, — в металлическом корпусе, с керамической кнопкой и деревянным кружком подставки.
    Квартира, правда, у нас была отдельная. Это теперь дверные звонки одной ногой в красной книге, потому что никто и никогда уже не откроет дверь незнакомому человеку, не поговорив с ним предварительно по домофону или не посмотрев в глазок, а полвека назад даже я открывал, хотя и был младшим школьником. Днем обычно звонили пьяницы, решившие сообразить на троих в нашем подъезде. Они звонили, а я, наученный родителями, говорил им через дверь, что родителей нет дома. Дверного глазка у нас не было. Дверь была деревянная, обитая дерматином. За такой совет ребенку сейчас бы с родителями я не знаю что сделали. Пьяницы мне отвечали, что родители им не нужны, а хорошо бы ты, мальчик, вынес дяденькам стаканчик буквально на полчасика. Дяденьки честные и непременно стаканчик вернут. Я выносил. Ровно через полчаса пьяницы, изрядно повеселевшие, приносили мне стаканчик обратно. Иногда к стаканчику прилагалась ириска. Иногда вручали в руки пустую поллитровку и говорили: «Сходишь, сдашь и купишь себе шоколадку».
    Они не обманывали — бутылка стоила двенадцать копеек, а самая простая шоколадная медалька в золотой фольге всего одиннадцать. Однажды я взял бутылку, а сдать забыл. Поставил в коридоре и забыл. Потом ее нашла мама. Потом показала папе. Потом папа…
По вечерам и по выходным звонили соседи. Все в доме знали, что моя мама — милиционер. Мама работала в детской комнате милиции, но соседи в эти подробности не вдавались и звонили, когда у кого-то начиналась драка или кто-то кого-то решал, наконец, убить, потому что уже много раз обещал и решил, что сегодня как раз удачный день, чтобы выполнить обещание. Мама, как считали наши соседи по дому, должна была надеть форму, взять в руки пистолет и навести порядок. Лучше, конечно, застрелить для острастки одного или двух хулиганов, но если нельзя, то уж, по крайней мере, сделать предупредительный выстрел в воздух. Папа этих звонков терпеть не мог и даже отсоединил провода от нашего звонка, но в дверь начали стучать.
    Иногда нам стучали с двух сторон. В соседнем подъезде, на том же этаже, что и мы, жил мой друг Серега. Его комната имела общую стену с комнатой, где помещались мы с сестрой. Мы с Серегой часто перестукивались. Его папа довольно часто поколачивал свою жену — подозревал ее в неверности. Особенно в то время, когда он года три проживал в местах не столь отдаленных. И когда он выпивал, то эти подозрения ударяли ему в голову и он приступал к своей жене с вопросом и кухонным ножом, а его жена начинала ударять в стену нашей комнаты и кричать: «Лариса, спаси! Он меня сейчас убьет!».
    Мама звонила в дежурную часть и вызывала наряд. Приезжал воронок и папу Сереги забирали на пятнадцать суток. На следующее утро мама Сереги шла в дежурную часть и, громко рыдая, умоляла вернуть свое, которое мухи не обидит, которое не знает, что на него вчера нашло, которое в последний раз и больше никогда, которое тут же мычало в обезьяннике. Супруга сдавали буквально с рук на руки и максимум через неделю этот день сурка повторялся.
    Чаще других звонил нам сосед, который жил над нами, на четвертом этаже. Он никого не хотел убить и вообще вел себя тихо. Он был начальником метизного цеха на том же заводе, на котором работал и мой папа. Помнится, он уже был пенсионером или почти пенсионером, но на пенсию его не отправляли. Начальство ценило нашего соседа за феноменальную память. Он наизусть знал все виды болтов, гаек, винтов, шурупов и заклепок, которыми болтили, шурупили, свинчивали и заклепывали то, что делали на папином военном заводе. В коллективе цеха среди токарей, фрезеровщиков и кладовщиц наш сосед пользовался непререкаемым авторитетом. Правда, совсем не потому, что он знал наизусть все виды болтов, гаек, винтов, шурупов и заклепок, а потому, что мог перепить любого во вверенном ему коллективе. При этом он всегда возвращался домой на своих ногах. На третьем этаже у соседа в голове что-то замыкало, и он начинал звонить в нашу дверь, которую открывал папа, и сосед без лишних слов с папиной стороны, а только по его лицу понимал, что предстоит подъем еще на один этаж. На моей памяти лишь один-единственный раз его привели под руки домой подчиненные-собутыльники. Да и этот раз никому не запомнился бы, если бы товарищи по ударному труду и еще более ударному отдыху по ошибке не привели его к двери совершенно другой квартиры, в другом доме, из которого сосед вернулся к своей жене через два дня и, как говорится, только на минутку за гитарой. Увы, сосед не был примерным семьянином. Все эти заводские кладовщицы, секретарши… Все эти полутемные кладовки и пустые кабинеты… Он был не из тех, кто способен пройти мимо. Он еще очень был способен не пройти. Бедная его жена — что она терпела в маленьком городке, в микрорайоне, где все, начиная с соседей и заканчивая собаками и кошками, судачат, собачат и мяучат обо всех превратностях твоей личной жизни. Тем не менее сосед регулярно возвращался к жене. Так же регулярно она не хотела его пускать в квартиру. Начинались сложные переговоры через дверь. Вернее, со стороны жены они были сложными, а сосед был по-военному краток и только бубнил: «Открой дверь… не буди соседей». Соседи, понятное дело, спали беспробудным сном у своих дверных глазков. Но жену соседа было трудно остановить. Рассказ о своей несчастной семейной жизни с ним она начинала еще с беременности своей мамы. По мере приближения повествования к сегодняшнему дню соседка переходила с обычной человеческой речи на трехэтажный мат точно так же, как после выстрелов в воздух переходят к стрельбе на поражение. Впрочем, все кончалось вполне благополучно. Воцарялся худой мир, который, как утверждали злые языки, был лучше толстой соседки.
    Вот, собственно, и все, что я могу рассказать об электрическом звонке моего детства. Покупать я его в музее-магазине не стал, потому что нельзя два раза позвонить… Не знаю, куда нельзя. Здесь должно было быть что-то умное и философское, с намеком на реку, в которую тоже нельзя два раза, но оно не получилось. Придумайте себе сами что-нибудь.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив