В чужой стране ты нафиг никомушеньки не нужен.

meggirita — 16.05.2015
Венедикт Ерофеев, острый на язык, писал, что хочется во что-нибудь впасть, но непонятно во что, в детство, в грех, в лучезарность или в идиотизм. Желание, наконец, чтоб тебя убили резным голубым наличником и бросили твой труп в зарослях бересклета. И все такое. А с Сашей Черным “хорошо сидеть под черной смородиной” (“объедаясь ледяной простоквашей”) или под кипарисом (“и есть индюшку с рисом”)”.

Саша Чёрный, никакой он не Чёрный исходно, а Гликберг, сын одесского Менделя. Довольно зажиточного человека. Несомненно талантливый, но до славы не дожил. Умер в возрасте 52 лет в заграницах во Франции в местечке Лаванду в 1932 году. Бросился тушить пожар и сердце не выдержало. Его собака Микки преданно легла на грудь трупа хозяина и скончалась тут же от разрыва сердца.

Короткий период славы был. В России, на родине. Стихи его тогда печатались в " Сатириконе". Корней Чуковский :
-“Получив свежий журнал, читатель, прежде всего, искал в нём стихи Саши Чёрного. Не было такой курсистки, такого студента, врача, адвоката, которые не знали бы их наизусть”.
В эмиграции существование российских литературных гениев было довольно жалким. Тэффи во Франции писала, что за границей мы как бы мысленно умирали. Ни о чём другом, кроме России и думать не могли. Мысленно пребывали там. Всегда там. И другой жизни, кроме неё, у нас и не было.

 Такая же странная штука происходит подчас и сейчас. Эмигрирует женщина в Израиль, к примеру. Живи, наслаждайся. Вписывайся в местную чудесную реальность. А фигушки. Целыми днями смотрит оно в экран телека и пожирает глазами первый канал ненавистной родины. И думает и пишет только вот об этой гадской, ненавистной, подлой России. И поделать-то с собой ничего не может. Так сильна эта зараза, эта пуповинная связь. Какая-никакая, а была Родина. Теперь нет. Ты изгой, и в чужой стране ты нафиг никомушеньки не нужен. Ни на грош. А теперь Саша. Саша Чёрный:
Она была поэтесса,
Поэтесса бальзаковских лет.
А он был просто повеса,
Курчавый и пылкий брюнет.
Повеса пришел к поэтессе.
В полумраке дышали духи,
На софе, как в торжественной мессе,
Поэтесса гнусила стихи:

«О, сумей огнедышащей лаской
Всколыхнуть мою сонную страсть.
К пене бедер, за алой подвязкой
Ты не бойся устами припасть!
Я свежа, как дыханье левкоя,
О, сплетем же истомности тел!..»
Продолжение было такое,
Что курчавый брюнет покраснел.

Покраснел, но оправился быстро
И подумал: была не была!
Здесь не думские речи министра,
Не слова здесь нужны, а дела…
С несдержанной силой кентавра
Поэтессу повеса привлек,
Но визгливо-вульгарное: «Мавра!!»
Охладило кипучий поток.

«Простите… — вскочил он, — вы сами…»
Но в глазах ее холод и честь:
«Вы смели к порядочной даме,
Как дворник, с объятьями лезть?!»
Вот чинная Мавра. И задом
Уходит испуганный гость…
В передней испуганным взглядом
Он долго искал свою трость…

С лицом белее магнезии
Шел с лестницы пылкий брюнет:
Не понял он новой поэзии
Поэтессы бальзаковских лет.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив