Условности 2

Актёры в «Обыкновенном чуде» не играют, а кривляются или, как Абдулов и Янковский, столбом стоят посреди кадра, не меняя выражения лица на протяжении всего фильма. Единственный актёр фильма, который честно делает свою работу – Андрей Миронов, и, кстати, его персонаж – единственный, имеющий отношение к закадровой реальности. Это хорошо знакомый всякому советскому человеку эпохи застоя «работник торговли», новое воплощение трепетного Димы Семицветова из «Берегись автомобиля». Такой современный типаж заставлял зрителей подозревать и другие «фиги в карманах», раскручивая эффект «нового платья короля». На самом деле, конечно, никаких «фиг» не было. В частности, нелепо суетящийся Евгений Леонов в роли короля не пародирует Брежнева (как в том пытался убедить меня один ненавистиник Софьи Власьевны и большой любитель фильмов Марка Захарова), а безуспешно пытается повторить удачный рисунок своей же королевской роли из «Снежной королевы».
По смыслу высказывания фильм Марка Захарова «Обыкновенное чудо» не совпадает с пьесой Евгения Шварца. В принципе, это не хорошо и не плохо. Ну, не совпадает, так не совпадает... Не впервой. Другое дело, что именно та история, которую рассказывает Марк Захаров, мне не нравится.
И у Шварца и у Захарова некий бессмертный и всемогущий волшебник для развлечения решает разыграть трогательную пьесу прямо в жизни, с живыми актёрами. Но у Шварца придуманное вошебником представление – подарок его смертной жене, уже немолодой женщине, рассказ о любви для неё, сложное объяснение в любви. А у волшебника в фильме Захарова никакой жены нет. Вернее, есть, в исполнении культовой для интеллигентных шестидесятников большеглазой Ирины Купченко, но её персонаж – такой же манекен, как и все герои фильма. Волшебник – единственная реальность фильма, остальные существуют лишь, пока о них помнит Волшебник. Его «жена» - не исключение. Он прекрасно наперёд знает всё, что она может сказать, и заторможенность движений Ирины Купченко, напоминающей то ли зомби то ли голема, и сомнамбулическое отсутствие мимики у неё ясно указывают – она не живой человек, а очередная придумка демонического Хозяина, опаляющего окружающих своей харизмой. Разумеется, Волшебник Захарова, в отличие от Волшебника Шварца, никогда не смеётся. Ему не над чем смеяться. Он всего лишь с полупрезрительным видом всезнающими глазами взирает на беготню своих персонажей. Соответственно, раз никакой жены нет, а есть только фантазия на тему жены, то нет и любви, а есть некая фантазия на сию тему, причём, как сам Хозяин признаёт, неудачная. Абдёлом и не пытается играть любовь, просто стоит столбом, а Евгению Симонову жалко. В первой серии ей попросту неловко изображать клиническую дуру, но во второй серии её раздражение постыдной ситуацией, в которой она оказалась, согласившись сниматься в "капустнике" Захарова, получает опору в драматургии Шварца, и её эпизоды, наравне с перформенсом Андрея Миронова, всё же поднимаются на уровень искусства.
Интересно также изменение декораций. У Шварца Хозяин живёт в доме, который Король назвает уютным и восхищается его устройством. Это дом – подарок Волшебника своей смертной жене. В фильме, поскольку нет жены, нет и дома. Персонажи фильма передвигаются на фоне грубо размалёванных картонных декораций, поставленных прямо на песке где-то в бесплодной пустыне.
Мне это не нравится. Я никогда не любил шизофреников, отвернувшихся от внешнего мира и ведущих бесконечные беседы с незнакомцами внутри своего черепа. Но, думаю, такой Волшебник был для советского интеллигентного зрителя середины 70-х очень привлекателен. Как раз тогда началась массовая «внутренняя эмиграция», когда тоскующие товароведы, учителя, технологи и врачи-ухогорлоносы бежали от сухой и неинтересной действительности партсобраний и недоперевыполнения пятилетних планов по обмолоту зяби в личные миры утончённого эстетизма. На самом-то деле эти сугубо личные миры были примитивны и стандартны, как кирпичи в стене, но для осознания стандартности надо было что-то с чем-то сравнить, а миры-то были тайными, скрытыми от посторонних.
Короче говоря, Марк Захаров манифестировал и прославил «внутреннюю эмиграцию», и за это (в том числе) его полюбили советские эскаписты.
Тут, в заключение, надо пару слов сказать о музыке Геннадия Гладкова в «Обыкновенном чуде». Музыка очень хорошая, просто замечательная.
Продолжение следует
|
</> |