ТРИ ШАГА В БЕСКОНЕЧНОСТИ.

ТРИ ШАГА В БЕСКОНЕЧНОСТИ.

   Когда он пришёл в себя, он решил измерять. Это было грызущее и мучавшее  желание совести или чувство вины, или Бог его знает что. Он не мог понять, что его толкало первое или второе или то и другое вместе, но что-то же рвало его мысли, может быть, болезненное любопытство, чтобы узнать, сколько  шагов  оставалось до проклятого места? Он напрасно называл его только проклятым. Оно было и спасением. Сколько ему нужно было ещё пробежать, чтобы не запоздать? Может быть, даже обогнать время, которое зацепилось за его ноги. Что он не так сделал? В чём он ошибся? Он измерял. Три шага. Всего лишь три шага оставалось до окопа, откуда шла стрельба, становившаяся всё реже и реже. Моментами она превращалась в один длинный, непрерывающийся треск, а иногда, словно утыкалась в тишину, и ему казалось: всё! Он тогда бежал, чтобы помочь ему и боялся, что не успеет. Вдвоём они обязательно выкарабкаются. Он видел, как над  бруствером хлобыстали небольшие фонтанчики земли. Это пули просекали невысокий защитный земляной вал. Потом, словно из-под земли, вырвался огромный фонтан, и, высосав воздух, обрушился на него. Тугая воздушная волна, достав его, хлёстко ударила по ногам, опрокинула на спину, и, захватив,   зашвырнула  во что-то, не имевшее ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Он не чувствовал ни боли, ни страха, а только ощущение, что он летит.

   Он не мог вспомнить, сколько прошло времени, как в  глаза ударил яркий, размашистый, разламывающий темноту свет, и он увидел блестящую пустоту, в которой не было солнца, но она светилась. На краю пустоты стоял мальчуган. Это обескуражило его и перевернуло представление о пустоте. Он был убеждён, что в пустоте нет ничего, но в пустоте был свет, и  она  имела чётко очерченный край, похожий на жирную, толстую линию, на котором стоял мальчуган. Обескуражило его и другое. До этого он думал, что мальчуган умер, потому что он уже давно перестал чувствовать и ощущать его.

- Привет, - сказал он, летая вокруг мальчугана. – Ты не узнаешь меня?

   Ему просто хотелось услышать свой голос, чтобы убедиться, что фонтан не заглотнул его, а выбросил.  На ответ он не надеялся, так как верил, что в пустоте люди не видят и не слышат друг друга, но мальчуган и увидел, и  услышал его.

- Нет, - ответил мальчуган. – Я не узнаю тебя.  А кто ты?

- Я это ты. Только взрослый.

- А, - протянул мальчуган, - поэтому я и не узнал тебя. А откуда ты прилетел?

- С войны.

   Мальчуган был сообразительным.

- Значит, я тоже когда-то  буду воевать?

- Да, но твоё время пока ещё не пришло.

- И я стану героем, как ты.

- Я не герой, - ответил он, - я просто солдат.

- Солдат, - грустно протянул мальчуган. - Просто, просто  солдат? Обыкновенный солдат?

- Ну, да, - подтвердил он, -  просто, просто, самый обыкновенный.

- А ты знаешь, - мальчуган задумался, ему даже показалось, что на его глазах даже зависли слёзы. – Если честно, то мне это не нравится.

- Что тебе не нравиться?

 - Я не хочу быть просто, просто, обыкновенным. Таким, как ты. Ты не герой. Хотя ты и летаешь, но у тебя нет крыльев, а я хочу, чтобы у меня были крылья, и они обязательно  будут. Я верю в это и стану летать лучше тебя.

-  Я должен огорчить тебя. Ты ошибаешься. – Он сделал несколько кругов вокруг мальчугана, раздумывая говорить или не говорить то, что он знал о его будущем, а потом решился. - У тебя  не будет крыльев.

- Почему?

   Мальчуган был не, сколько расстроен его ответом, сколько удивлён.

- Потому, что я твоё будущее. Сейчас ты мечтатель! – сказал он. -  Я тоже в твоё время  был мечтателем. И ещё каким. Ты это знаешь, но многое я забыл, и ни одна моя мечта не сбылась, помню только о крыльях, но и они пролетели мимо.

- Но ты же мечтал. Почему же твоя мечта не сбылась?

- Мало быть мечтателем, - сказал он, -  нужно ещё оказаться  в то время и  в том месте, где вырастают крылья и сбываются мечты.

- Это взрослая мысль, и она не понятна мне, - откликнулся мальчуган.

- Я должен тебе сказать, что будущее...

   Мысль оборвалась от жгучей боли в голове. В неё, словно вшивали молнию, которой он так боялся в детстве.  Пустота исчезла. Не было и мальчугана. Он лежал на спине, всматриваясь в клубы пыли и дыма над окопом, через которые пробивалось тусклое солнце. Он не понимал, почему светлеет. То ли от того, что солнце разгоралось или потому, что рассеивались клубы дыма, но чем больше становилось света,  тем  больше уменьшалась его боль, она ходила кругами в голове, и это напоминало ему его полёт вокруг мальчугана, но не боль его беспокоила, а исчезновение мальчугана и то, что он хотел что-то сказать ему, но не успел.

    «А что я  сказал бы  ему, - подумал он, - если бы это было в действительности, если бы он стоял сейчас передо мною? Я бы сказал ему, - он перебирал свои мысли, пока, как ему показалось, не нашёл нужную, -  что, если кто-то затевает войну, значит, она ему нужна. Я бы постарался вложить эту мысль в его сердце, в его душу, в его кровь и плоть, чтобы он понял, что война это самое худшее, самое мерзкое и чудовищное изобретение человека». Ему показалось, что эта мысль самая верная, но через несколько секунда он отбросил её. «Нет. Это не то. Это эмоции. Не стоит отяжелять детское сердце такими мыслями. И прятаться за сказки, которые мы сочиняем для детей, чтобы они не увидели, какие мы есть на самом деле. Мы, только мы, затеваем ужас войны, и никак не можем от него избавиться. Не можем или не хотим? Наверное, и то, и другое одновременно». Эта мысль, немного продержавшись, исчезла, как и предыдущая. «Так что я сказал бы  ему, - растерянно подумал он, - ведь у меня так много мыслей, и я часто думал об этом». Тогда он так и не смог найти то слово, в которое он поверил бы сам и которое он сказал бы мальчугану.  А сколько ему было лет? Не мальчугану, а ему. Много. Он знал свою жизнь, её недостатки, ошибки, неудачи, взлёты и падения, достоинства, но не знал, что он должен был сказать мальчугану.

   .....В похоронной процессии позади своих товарищей с венками шёл капитан, держа в руках траурную подушечку с «интернациональным долгом», сделанным из латуни  и покрытым холодной эмалью: медаль «За отвагу и мужество». Он шёл  и думал: если бы у него были крылья, он пролетел бы  три шага, показавшиеся ему тогда бесконечностью.

   «То время и в том месте, - вспоминал он, возвращаясь с похорон, - где вырастают крылья и сбываются мечты». Он остановил машину возле небольшого смешанного леска: берёзы, ели, сосны. Осень была в полной силе. Сухие листья, попадая под ноги,  трещали, словно сгорающий в костре хворост. Мокрые, слипшиеся в кучу, чавкали. Не упавшие, когда налетал ветер, шелестели, а в безветренную погоду застывали. А падающие листы, Бог его знает, он никогда не слышал их голоса. Только видел, как они, завиваясь, проносились по воздуху и падали, куда занесёт. Он отломал длинную ветку, которой разгребал ворохи листьев, чтобы под ними находить грибы. Ему нравилось это делать.  Глазом под ворохом листьев гриб не заметишь, а  разгребая палочкой, всегда найдёшь, но...  это было давно, когда он был мальчуганом.