толкование "Эвридики» Аресния Тарковского
medved-kuznets — 11.06.2024В разговоре с другом возник вопрос толкования стихотворения Аресния Тарковского «Эвридика»
У человека тело
Одно, как одиночка.
Душе осточертела
Сплошная оболочка
С ушами и глазами
Величиной в пятак
И кожей — шрам на шраме,
Надетой на костяк.
Летит сквозь роговицу
В небесную криницу,
На ледяную спицу,
На птичью колесницу
И слышит сквозь решетку
Живой тюрьмы своей
Лесов и нив трещотку,
Трубу семи морей.
Душе грешно без тела,
Как телу без сорочки, —
Ни помысла, ни дела,
Ни замысла, ни строчки.
Загадка без разгадки:
Кто возвратится вспять,
Сплясав на той площадке,
Где некому плясать?
И снится мне другая
Душа, в другой одежде:
Горит, перебегая
От робости к надежде,
Огнем, как спирт, без тени
Уходит по земле,
На память гроздь сирени
Оставив на столе.
Дитя, беги, не сетуй
Над Эвридикой бедной
И палочкой по свету
Гони свой обруч медный,
Пока хоть в четверть слуха
В ответ на каждый шаг
И весело и сухо
Земля шумит в ушах.
Попробую написать то, что я тут вижу. Название - «Эвридика» - очевидно связано с любимой женщиной, ушедшей ли, умершей ли, не захотевшей ли вернуться из царства мертвых. Судя по построению стиха - это воспоминание пожилого человека, и как бы обращение к ребенку, возможно - внуку.
Если в молодости тело - помощник и сотрудник в подвигах, то в старости - это уже тюрьма, надоевшая оболочка, которая уже мешает, на которую ежеминутно натыкаешься. Оболочка, дни которой уже сочтены, поскольку уже и глаза измерены размером пятаков, что будут на них положены. Уже хочется вырваться душе, лететь к настоящему дому, к небесному роднику. Но тут возникает очень важный момент - тело ещё слышит щебет жизни, «лесов и нив трещотку», потому - пока без тела - грешно душе. Реальность, которую создал Господь - важнее и ценнее всех фантазий и выдумок, даже если нам кажется, что жизнь уже тяжела. Именно реальность - то, что отгораживает нас пока от «духовного мира», поначалу для многих - мира воздушных мытарств, в котором мы будем беззащитны перед бесами - духами злобы поднебесной. Именно поэтому: «тюрьма» - живая, труба морей - зовёт, без тела - грешно, а «площадка для танцев души» - вообще иллюзия. Поэт не поддаётся на уловки бесов, не попадается на мнихейскую ложь, что «материя - зло, а духовное - благо». Мир, в котором выбрал воплотиться Сам Господь не может быть злом, любовь к этому миру, которую явил Иисус Христос - свидетельство его, мира, благословенности и неслучайности, свидетельство того, что мир этот нельзя отвергать и покидать по своей воле.
И теперь, вернувшись, в обычный сон, поэт вспоминает ушедшую любимую. И здесь важно провести параллель со стихом «Первые свиданья».
Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И — боже правый! — ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже
Простые вещи — таз, кувшин, — когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами…
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.
Связующим оказывается сирень. В том стихе - очень сильная любовь, которую влюбленные принимают («свиданий наших каждое мгновенье мы праздновали как Богоявленье») за дар Божий - (что, несомненно, так и есть), но пользуются этим даром не правомерно и неверно, за что наказаны («когда судьба по следу шла за нами, как сумасшедший с бритвою в руке»). Как у Давида, влюбившегося в Вирсавию - женщину, бывшую женой Урии. От неё в итоге родился царь и пророк Соломон и Нафан, ставшие предками, соответственно, Иосифа Обручника и Марии Богородицы, а значит, Вирсавии суждено было стать женой Давида, но Давид не должен был делать так, чтобы муж её был убит на войне.
И эту женщину (из «Первых свиданий») поэт видит во сне, и опять с противоречивым чувством: с одной стороны - как дар Бога (огонь без тени - «и нет в нём никакой тьмы»), с другой - почти как проклятие, всё разрушающее, огонь всё сжигающий («огнём уходит по земле»). Расставание с любимой, которое невозможно вынести, с одновременным осознанием невозможности дальнейшего совместного существования (даже если всё это вызвано болезнью и смертью).
И в конце концов - пробуждение, от обоих снов, возможно - рассказ ребенку об «Эвридике» с наставлением: не предпочитать царства теней, «духовного мира» реальной жизни, реальности, созданной Богом; видеть и слышать эту реальность; наслаждаться простыми действиями, простой игрой в обруч (которая - метафора жизни: ты гонишь палочкой колесо-обруч по дороге, пока он не упадёт), радость от которой и в каждом пройденном метре, и в каждом звуке.
И интересен возврат (замыкание стиха в круг-обруч, но уже на другом уровне) к звукам и органам слуха (ведь именно ушами мы слышим слово, Слово, которое было в начале), возникших в первом восьмистишье (как атрибут проклятой оболочки), а в последнем - как благословенная ниточка - связывающая с дивной Реальностью, созданной Богом.
|
</> |