Ты чё!

Приятно, конечно, что и говорить. Но единственная человеческая реакция на такое сравнение: «Ты чё!» Ее в комментариях к этой записи выразил Борис Исаакович Берман.
Ясно, что сравнивать можно все что угодно. Даже, как говорит Никита Михалков, «острое с красным» (писал же тот же самый Толстой о «круглом и добром»). Но ведь недоумение понятно.
И речь тут не только о том, что Красовский — наглая посредственность, а Достоевский — один из тех немногих людей, кто способен был вдохнуть всю вязкую копоть греха, всю сумрачную взвесь этого мира и выдохнуть чистый живительный воздух, чтоб все вокруг перестали захлебываться слизью.
Дело в том, что вообще сравнивать время и времечко как-то странно. Нелепо пытаться войну титанов и богов переносить на ссору Трифона Дормидонтовича Забияки со Степаном Тимофеевичем Пышкой. Бессмысленно гений равнять со способностями, а Библию — с фельетоном.
Это даже вредно.
Это как, знаете, все советские библиотекарши и бухгалтерши после фильма «Звезда пленительного счастья» тут же возомнили себя титулованными мученицами. «Эх, — говорили они на кухнях, — чтоб с нами было, если б не революция, вот она Россия, которую мы потеряли».
Да были б вы теми же самыми бухгалтершами на заводах Зингера и Нобеля, так же бы служили в Румянцевском музее, покупали бы филипповские булки в дом, растили бы детей, с завистью глядели бы на проезжающие «бентли»: «Вон, глядите, Волконская покатила на розовом, а это — смотрите, смотрите — великий князь. Вот же сука»!
Наше общее лицемерие в том, что мы отказываемся принимать реальность, а сталкиваясь с ней, воспринимая ее, наконец, прочувствовав, не пытаемся менять, а бежим всей толпой к какому-то ларцу с древней тканью, звоним кудеснице Анжеле, пишем Путину или в программу «НТВшники».
Я, честно говоря, с этим смирился — сам такой. Но периодически что-то во мне такое вскипает, и хочется все изменить, хоть чем-то помочь себе и этому миру.
Вот поэтому я и бегу сейчас в студию этих самых «НТВшников» (вот уже из гримерки звонит Лолита), чтоб хоть чуть-чуть изменить ваше мнение, сделать вас чуть терпимей, а себя — чуть-чуть честней, добрее и округлей.
Кстати, уверен, если б не было революции, я был бы тем же самым журналистом, мелочью, к которой с таким презрением относились и Достоевский, и Толстой.