that's all I have to say about that

Многие историки и политологи сейчас перечитывают старые тексты, в том числе свои, в попытках найти предпосылки или параллели с нынешними событиями. И это правильно. Одна из самых больших ошибок, которые может сделать специалист – пойти на поводу у своих эмоций и забыть о том историческом контексте, в который вписаны события, даже такие экстраординарные как сейчас. Между тем, как мне кажется, сейчас на экспертов в публичном пространстве выпала особая ответственность, поскольку уж они-то как никто другой должен сохранять трезвую голову, держать свои пристрастия под контролем и, если что-то и писать, то опираясь только на проверенные факты и не выдавая желаемое (а все мы люди, и у каждого в голове своя картина идеального будущего) за действительное.
А вот с проверенными фактами-то сейчас и проблема. Как метко определил автор телеграм-канала «Жёлтая книга», «все мы сейчас ёжики в тумане войны», и оснований верить пропаганде одной из воюющих сторон у нас не больше, чем оснований верить пропаганде другой воюющей стороне. Тем более, как показывает беглый анализ содержания соцсетей и медийных материалов, и те, и те учились по одним учебникам, и содержание их мне хорошо известно по учёбе на военной кафедре по ВУС «Организация психологической борьбы». Поэтому единственная оптика, сквозь которую можно более-менее объективно смотреть на происходящее – это оптика макроисторическая.
Так вот в 2020 году мы с коллегой Анатолием Савченко опубликовали в замечательном журнале «Сравнительная политика» статью, которую в попытке привлечь к ней внимание озаглавили «Движущие силы российского поворота на Восток». Однако, на самом деле проблемное поле статьи шире, а суть вопроса, которому посвящён текст – объективность и системность процесса, который мы назвали «девестернизацией», на волне которого Россия «вернулась» в глобальное соперничество за рекофигурацию мирового порядка и сконцентрировала свои усилия на постсоветском пространстве.
Мы далеко не единственные из коллег, кто обратил внимание на этот процесс – однако, это не отменяет того обстоятельства, что многие тезисы с позиций весны 2022-го звучат как пророческие.
Заметим, статья была опубликована два года назад, а события, давшие нам богатую пищу для размышлений, относятся к двум последним десятилетиям. Позволю себе процитировать часть текста, которая, как мне кажется, хорошо объясняет в макроисторическом плане суть происходящих сейчас событий:
«Стабильный миропорядок, будучи большую часть времени жёстко структурированным на доминирующих и подчиненных, оставляет мало возможностей для каких-либо радикальных геополитических манёвров отдельных государств. Но в те времена, когда несущие структуры мира ослабевают, а так называемые «восходящие державы» расшатывают устоявшийся мировой порядок, пространство для изменения status quo расширяется. Если вступление России в большую геополитическую игру и произошло случайно, случайным могли быть время и повод, но не само явление, которое продуктивнее рассматривать как результат синергии долгосрочных процессов. Сама же эта игра нацелена на принципиальную трансформацию международной системы. Мотивы и цели действий России на международной арене являются предметом многочисленных альтернативных интерпретаций, однако с тем, что Россия на рубеже первых двух десятилетий XXI века вернулась в глобальное соперничество за реконфигурацию мира, спорить никто не станет.
В своё время, на рубеже XVI-XVII вв., Россия смогла почувствовать направление «ветра истории», став одним из первых государств, целенаправленно реализовавших политику вестернизации. Это не сделало её западной страной в полном смысле этого слова, но превратило её в один из ключевых субъектов мировой политики того времени – времени мировой экспансии Запада. Вестернизируясь, Россия осуществляла свой собственный геополитический проект интеграции ближнего пространства по периметру своих границ на Западе, на Юге и на Востоке. Не являемся ли мы сегодня свидетелями обратного движения маятника и формирования нового цикла – сознательной «девестернизации»? Иначе говоря – «поворота на Восток» как целенаправленной политики страны, особо чувствительной к переломам мировых геополитических трендов? То, что первые лица в российской власти мыслят «геополитически», не вызывает сомнений. Более того, они подчёркивают масштабность, и даже драматичность глобальных перемен. См., например, характерные высказывания:
2012 год, Президент России В.В. Путин: «…Хочу, чтобы мы все отчётливо понимали, ближайшие годы будут решающими, и может быть, даже переломными, и не только для нас, а практически для всего мира, который вступает в эпоху кардинальных перемен, а может быть даже и потрясений».
2015 год, Министр иностранных дел С.В. Лавров: «Мир походит через очень серьезный и весьма продолжительный (к этому необходимо привыкнуть) этап переформатирования системы международных отношений из однополярной и биполярной в полицентричную, призванную отражать культурно-цивилизационное многообразие современного мира».
Для такого видения современного мира у российского руководства появились веские основания. Явное усиление крупных незападных стран в ходе мирового перераспределения экономической и военной мощи, которое происходило в 1990-е – 2000-е гг., и особенно стало заметным в период «товарного суперцикла» 2001-2008 гг., сократило возможности Запада проецировать свою власть на остальной мир. Хотя товарный суперцикл закончился, и, возможно, не повторится в среднесрочной перспективе, реконфигурация мира приобретает собственную динамику, поскольку крупнейшие развивающиеся страны, сосредоточенные в основном в Азии, сумели геополитически капитализировать свои экономические успехи. Подтверждением этому служит появление различных объединений, наподобие «БРИКС или «Большой двадцатки», которые продвигают многосторонний формат принятия ключевых экономических решений и расширяют круг участников этого процесса.
В настоящее время по всему миру успешная модернизация, как, впрочем, и сама глобализация, все меньше связываются с вестернизацией, и у западных стран все меньше ресурсов для того, чтобы изменить этот расклад обратно в свою пользу. Сегодня вовсе не обязательно следовать прозападным курсом, чтобы осуществить модернизацию. Китай показывает элитам развивающих стран привлекательную альтернативу западной модели – авторитарную политическую власть в сочетании с государственным капитализмом. Добавим также, что эта модель снижает зависимость легитимности режима от его признания в странах Запада. И это именно та перспектива, к которой движется значительная часть стран постсоветского пространства, включая Россию.
При этом Россия до недавнего времени была экономически, но, что не менее важно, идеологически, интеллектуально и институционально привязана к структурам западного мира, куда она стремилась вписаться с конца 1980-х гг. Вышеозначенные тенденции в мировой политике наложились на разочарование российского общества (не только элиты) во взаимоотношениях с Западом и внутриполитические процессы в стране. В контексте долгосрочных геополитических и экономических интересов у России оказалось не так много стимулов, чтобы поддерживать западноцентричный миропорядок, в который она была встроена лишь в качестве поставщика ресурсов и в конкуренции с которым она продолжала утрачивать свои исторически сложившиеся зоны интересов в Восточной Европе, Центральной Азии и Ближнем Востоке. Поэтому, когда экономический динамизм АТР запустил процессы трансформации миропорядка, Москва, стала, пожалуй, самым громким и заметным сторонником смещения геополитической мощи в пользу «не-Запада».
Главным же катализатором поворота на Восток для России явились трудности, с которыми столкнулся приоритетный для Москвы проект реинтеграции постсоветского пространства – региона, где географически локализован геополитический ресурс для упрочения потенциала России. Эти трудности были обусловлены как нормальным для молодых государств постсоветского пространства дискурсом в сторону деколонизации и укрепления суверенитета, так и геополитическим давлением Запада, воплотившимся в двух волнах:
Первая волна – «цветные революции», в ходе которых правящие режимы были свержены в Грузии, на Украине и в Киргизии. Три революции произошли в течение всего 18 месяцев (с декабря 2003 по апрель 2005 года) и были восприняты в России как «общий сценарий» свержения в бывших советских республиках дружественных режимов. Вторая волна оказалась связана с запущенным в 2009 году проектом ЕС под названием «Восточное партнерство», целью которого являлось развитие интеграционных связей с шестью бывшими западными республиками СССР (Украина, Белоруссия, Молдавия, Грузия, Армения, Азербайджан), значительно сужавшее пространство, в котором Россия могла реализовывать свои национальные интересы. В результате Россия была вынуждена активнее включиться в геополитическую «большую игру», рискуя в противном случае оказаться на мировой периферии без рычагов воздействия на процессы, затрагивающие её политические, экономические и культурные интересы.
Одновременно Россия на протяжении 2000-х гг. последовательно избавлялась от монополизма Европы в сфере потребления российских энергоресурсов. Западные страны не только утратили контроль над производством нефтепродуктов – они, что самое главное, утратили контроль над спросом, вследствие резкого роста потребления в развивающихся странах Азии. Этот сдвиг в географии нефтяной торговли – недооценённый, но, вероятно, один из самых значимых факторов российского поворота на Восток, поскольку именно он создаёт пространство для геоэкономического манёвра. Если, например, в середине ХХ века Великобритания, оказав влияние на нефтяные и танкерные компании, могла заблокировать экспорт нефти из Ирана, то в начале ХХI века такая ситуация невозможна из-за возросшего числа крупных потребителей углеводородов в различных частях земного шара.
Всё это даёт нам основания не согласиться с тезисом, что Россия не сумела повернуть на Восток за весь постсоветский период. События 2014-2019 годов, начиная с «крымского кризиса», которые при известном желании можно рассматривать как субъективные, связанные с ролью личности в истории, наложились на указанные долгосрочные процессы, носящие объективный характер. В результате произошло разрушение прежних структур: наработанных практик и институтов взаимодействия с Западом, обветшавшей иерархии внешнеполитических приоритетов Москвы, не говоря уже о том, что с введением экономических санкций перестала работать прежняя экономическая модель роста российской экономики. Всё это ослабило сдерживающие структуры и расширило пространство для России в её борьбе за реконфигурацию мирового порядка, который бы больше соответствовал национальным интересам – прежде всего, в части доминирования на постсоветском пространстве».
Полный текст статьи с графиками, таблицами и прочими исследовательскими примочками можно найти здесь: https://www.comparativepolitics.org/jour/article/view/1086/715
|
</> |