Тётя Фира и первая любовь

starayavredina — 12.08.2011
Тётя Фира имела ответы на все вопросы. И всегда готова была поделиться мудростью с окружающим миром. А если мир не интересовался мнением тёти Фиры, – тем хуже для него. Так она считала. Она-то жизнь прожила (тьфу-тьфу, невроко), дай боже каждому. Столько перенесла. Детей-внуков вырастила. Правнуков дожила увидеть. Ей было бы чему поучить так неправильно устроенный мир. Но кто поймёт и оценит, если даже собственные дочери всё норовят себя умными показать. Лезут с советами, когда не спрашивают.

– Мама, – пыталась как-то надавить на неё семидесятилетняя дочь, – твоя помощница просто лентяйка! Скажи ей, чтобы убралась и пыль вытерла. А то перед людьми стыдно. Сидит целыми днями, лясы с тобой точит!

– Не говори мне ничего за Валю! Я ей дорожу и никто другой мне не нужен. Всё! – вскипела тётушка.

– Но она развела у тебя такой срач! Ничего же не делает! – дочь не уступала маме в темпераменте.

– Очень даже делает!!!

– Что?!

– Она меня слушает...

– ...Ей не за твою болтовню деньги платят... – неуверенно возражает дочь.

– Это не болтовня. Это – моё здоровье, – как ножом обрезает тётя Фира и бросает телефонную трубку.

– Ишь, – усмехается она, – чего захотели! Валю я в обиду не дам. Вот что они получат, а не Валю, – и азартно демонстрирует фигуру из трёх пальцев.

Я тётю Фиру понимаю. Мы все навещаем её раз в сто лет. А компаньонка Валя приходит каждый день и слушает одни и те же майсы, и кивает, где надо, и смеётся, и огорчается. Это действительно тётино здоровье. То золото, которое молчание, – ей без надобности. Серебро слов – для неё всё. Когда заканчивается Валин рабочий день, наступает время телефонных переговоров с многочисленной роднёй и общения с соседями. Только две вещи способны заставить тётю Фиру взять паузу – сон и телевизор. Но, поди ещё засни в свои девяносто пять. Разве что под утро. И то – не всегда. Сны – штука непредсказуемая. А вот телевизор – другое дело. Тётя Фира постоянна в привязанностях. Её пленил китайский телеканал. Вечером она откладывает дела, отключает телефон и смотрит все подряд мыльные оперы. Естественно, тоже китайские. Без перевода и субтитров.

– Тётя Фира, почему именно китайский канал? – решила я как-то выяснить.

– У них про любовь. Скромно так, красиво. Без нынешних глупостей! Как у нас когда-то было. Смотрю – вспоминаю.

– Так вы же китайского языка не знаете.

– Вейз мир! Та что ж там знать? Всё ясно. Этот (ткнула она пальцем в экран) – скромный. Тот – подлый. А она – дурочка, подлецу верит и подружку слушает. А у той – свой интерес. Всё то же самое. Во все времена.

– Ой, тётя Фира, что-то все истории у вас про то, как у хорошей девушки плохая любимого увела. Всё своего Абрама вспоминаете?

– Абрама? Нет... Его я потом встретила. А влюблялась и до него. Когда мне было 14 лет, папа, помню, учителя нанял. Ах, какой он был красивый, какой красивый! Учитель, не папа. Нет, папа – тоже, конечно. Но учитель... Как увидела его, – прям всё внутри задрожало и сердце подпрыгнуло. Какая там наука! Со страху – что знала, позабывала. Сейчас вот – помню (и протянула ко мне сухие ладошки): Руки – ядайм. Ноги – рэглайм. Это по-древнееврейски. А тогда – язык отнимался. А он даже не глядел на меня. Ха, (между нами): та было бы там на что глядеть! Я тогда худая была. Бледная. Аж зелёная. Мама меня всем врачам показывала. Какие деньжищи за визиты платила! А они заладили: вполне здоровая девушка, просто такая конституция. И откуда, вот скажи, у меня вдруг эта конституция взялась? А?! А я тебе так скажу: Жулики они, и всё! Точно как нынешние. Жалуюсь ему, что на погоду кости ломит. А он: Что же вы хотите, Фира Львовна, в ваши года? Каким это боком тебя Фиры Львовны года касаются, спрашивается? Ты с ревматизмом разбирайся, если доктор. А с годами своими как-нибудь без тебя разберусь! – осерчала внезапно тётушка.

– Так ничего и не вышло у вас с учителем? – пытаюсь вернуть её «в тему».

Она поудобнее устраивается в любимом кресле, задумывается:

– Да... Красивый. Вежливый такой. Воспитанный. И всегда голодный. Как говорится: Бедняк постит, не глядя в календарь. Ох, как я старалась угодить ему! Как старалась. Всегда на стол к его приходу угощение ставила и чай устраивала. То с медовыми пряниками, то с маковыми булками. Он ел и с собой прихватывал. Думал, что я не вижу. А я всё видела и радовалась. Как же: будет дома есть и меня вспоминать. Такая вот дурочка была.

– Да почему ж дурочка? Проверенное веками средство обольщения: накормить, напоить...

– Потому, что любовь у него была с моей подругой. Лейкой. Дочерью портного. Он у них угол снимал. Этой бесстыжей Лейке и таскал мои булки-пряники! Я потом всё узнала. Ох, как я тогда на маму сердилась!

– На прабабушку Сару? За что? Она такая добрая была. Разве на неё можно было сердиться?

– В тот раз – да. Она же знала всё. И про меня, и про Меира, и про Лейку. Местечко маленькое. Не чихнуть, ни пукнуть, чтоб тут же не разнесли по всем дворам. Я когда узнала о сватовстве Меира. Так плакала, так плакала. А мама подошла и говорит:

– Не плачь, Фиреле. Если любовь закончилась, то она и не начиналась.

– Мама, как же так? – говорю. – Если ты знала, что ж раньше шидуха с папой не заслали. Меир был бы мой! Я первая в него влюбилась, а Лейка мне дорогу перешла! Из-за неё у нас всё не сложилось.

– Если девушка плохо танцует, она ругает оркестр... – грустно так говорит мама.

– Но я же старалась. Столько сил потратила.

– Да каких же сил, мейделе? Накормила голодного человека тем, что кухарка состряпала?

– Ты меня совсем не понимаешь. Никто не понимает! А я не знаю, как дальше жить, – плачу я. – Мне без Меира свет не мил.

– Это тебе так сейчас кажется, дочка. Дом горит, а часы идут. Это про нас. Евреев.

И знаешь – (словно очнувшись, взглянула она в мою сторону) – мама была права. Сколько раз в жизни приходили мне на память эти её слова. Порой казалось, – сердце лопнет от боли и обиды. А пройдут годы, вспоминаешь и думаешь:

«Нет. То было ещё счастье. Вот потом пришла настоящая беда».

– Ох, тётя Фира, бед и горя в вам в жизни на десятерых выпало, – соглашаюсь я.

– Что поделаешь. В такие времена жить довелось. И вот спокойные дни настали. И дети, и внуки, и правнуки – тьфу, тьфу. Всё у всех хорошо, невроко. Только страшно что-то.

– Отчего?

– Как мама говорила: «Не следует молиться, чтобы окончились беды. Когда кончатся беды, кончится и жизнь».

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив