Тем, кто идёт на митинг 10-го

naechste — 08.12.2011

Я сегодня читала главу из незаконченного Романа Светланы Алексиевич "Время second-hand (конец красного человека)", потом позвонила Светлане и попросила разрешения опубликовать отрывок из главы здесь. Мне кажется, это нужно прочитать всем, кто собирается на митинг в России. Это рассказ девочки, которая пошла на митинг в Минске меньше года назад. Если бы я была в России, конечно бы пошла на митинг, но мне кажется , что адреналин и эйфория - плохие союзники.

Перепост приветствуется.


…Шли весело, шли несерьёзно. Много смеялись, пели песни. Все жутко нравились друг другу. Очень приподнятое было настроение. Кто-то с плакатом идёт, а кто-то с гитарой. Друзья звонили нам друзья на мобильники и сообщали, что пишут в интернете. Мы в курсе... Так узнали: дворы в центре города забиты военной техникой с солдатами и милицией. К городу подтянули войска… В это верилось и не верилось, настроение колебалось, но страха никакого не было. Шли без паники. Ну, во-первых, вон сколько людей, никогда нас не было так много, а во-вторых, мы у себя дома. В своей стране… В нашей конституции записано: народ имеет право собираться мирно, проводить митинги и демонстрации... Есть закон! Первое непуганое поколение… Небитое. Нестреляное. А что если посадят на пятнадцать суток? Подумаешь! Будет о чём написать в ЖЖ. Но пусть не думают, что мы стадо, которое слепо идёт за пастухом! На всякий случай у меня была с собой кружка, потому что я уже знала: в тюремной камере одна кружка на десять человек. Ещё положила в рюкзак тёплый свитер и два яблока. Шли и фотографировались на память. В рождественских масках, со смешными заячьими ушками, которые светились... Китайские такие игрушки. Рождество вот-вот... В окнах светятся ёлки. Снег идёт. Какая же красотень! Пьяных не видела ни одного. Если у кого-нибудь появлялась в руках банка пива, её тут же отбирали и выливали. На крыше одного дома заметили человека: «Снайпер! Снайпер!» Все развеселились. Ему махали: «Давай к нам! Прыгай!» Прикольно так. Раньше у меня апатия была к политике, я никогда не думала, что есть такие чувства, и я смогу их испытать. Как на концерте. Музыка – это для меня всё, это вещь незаменимая. Мир такой разный... Со мной рядом шла женщина… Почему я не спросила у неё фамилию? Вы бы о ней написали. Я была занята другим – столько для меня нового! Эта женщина шла с сыном, ему на вид было лет двенадцать. Школьник. Милицейский полковник её увидел и обругал в мегафон чуть ли не матом, что она плохая мать. Сумасшедшая. А все стали ей и сыну аплодировать. Спонтанно получилось, никто не сговаривался. Это так важно… так важно знать… Потому что нам всё время стыдно. У украинцев был Майдан, у грузин – «революция роз»… А над нами смеются: Минск – коммунистическая столица… последняя диктатура Европы… Теперь я живу с другим чувством: пусть мы не победили, но мы вышли. Я вышла.


…Вот стоим: мы и они. Тут один народ, там другой. На одной стороне – с плакатами, портретами... я видела маленьких детей на плечах... а на другой – в полной экипировке, со щитами и дубинками.

Долго так стояли друг против друга.Мёрзли. Напротив – плечистые парни. Красавцы реальные! Неужели вот они начнут нас бить? Меня бить? Они – мои ровесники, поклонники. Факт! Среди них есть знакомые мальчики из моей деревни, они тоже тут. У нас много кто уехал в Минск и служит в милиции: Колька Латушка, Алик Казначеев… Нормальные ребята. Такие же, как и мы, только с погонами. И они пойдут на нас? Не верилось… Ну, никак… Смеялись, заигрывали с ними. Агитировали: «Чё, ребята, будете с народом воевать?» А снег идёт и идёт. И тут... Ну вроде, как на параде... Раздалась военная команда: «Рассекайте толпу! Держите строй!» Мозг не включался в реальность, не сразу... потому что такого не может быть... «Рассекайте толпу...» На какой-то момент тишина. И тут же грохот щитов… ритмичный грохот щитов… Они пошли… Шеренгами шли и стучали дубинками по щитам, так охотники гонят зверя. Добычу. Шли и шли. Никогда я не видела такого количества военных, только по телевизору. Я потом узнала... от своих деревенских ребят... Их учат: "Самое страшное, если вы увидите в демонстрантах людей". Натаскивают, как собак. (Молчит.) Шли, стучали дубинками и делала так: «Хо! Хо!» Крики: «Бьют! Бьют!» Я увидела – бьют. Знаете, они с азартом били. Запомнила, что били с удовольствием. Девчоночий визг: «Что ты делаешь, урод!» Было так страшно, что я на какой-то момент закрыла глаза. На мне белая куртка, белая шапочка. Стою вся в белом. Кровь на снегу…

«Мордой в снег, сука!»

Автозак… Чудо-машина. Я впервые её там увидела. Это специальный фургон для перевозки заключённых. Всё обшито сталью. «Мордой в снег, сука! Одно движение – убью!» Я лежу на асфальте… Я лежу не одна, все наши тут… пустота в голове… мыслей нет… Единственное реальное ощущение – холод. Пинками и дубинками нас поднимают и запихивают в автозаки. Больше всего достаётся ребятам, их стараются бить по промежности: «Ты по яйцам его бей, по яйцам! По ебалу!» «Бей в кость!» «Мочи их!» Били и по ходу дела философствовали: «Пиздец вашей революции!», «За сколько долларов ты продал Родину, гад?» Автозак два на пять метров рассчитан на двадцать человек, сказали знающие люди, нас утрамбовали больше пятидесяти. Держитесь, сердечники и астматики! «В окна не смотреть! Головы вниз!» Мат… мат… Из-за нас, «придурков недоделанных», которые «продались америкосам», они сегодня не успели на футбол. Их целый день держали в крытых машинах. Под брезентом. Мочились в целлофановые пакеты и презервативы. Выскочили голодные, злые. Может, они сами по себе неплохие люди, но они палачи. Нормальные с виду ребята. Маленькие винтики системы. Бить – не бить, решают не они, но бьют они... Долго мы куда-то ехали. Когда открыли двери, на вопрос: «Куда нас везут?» – получили ответ: «В Куропаты» (место массовых захоронений жертв сталинских репрессий). Такие у них садистские шуточки. Нас долго возили по городу, потому что все тюрьмы были переполнены. Ночевали в автозаке. На улице двадцать градусов ниже нуля, а мы в железном ящике. (Молчит.) Я застудила там почки, я должна их ненавидеть. А я никого не хочу ненавидеть. Я к этому не готова...
…За ночь охрана несколько раз менялась. Лиц не помню, они в форме все одинаковые. А одного… Я его и сейчас узнала бы на улице... я узнала бы его по глазам… Не старый и не молодой, мужчина как мужчина, ничего особенного. Что он делал? Он распахивал двери автозака настежь и долго держал их открытыми, ему нравилось, когда мы начинали дрожать от холода. Все в курточках, сапоги дешёвые, мех искусственный. Смотрел на нас и улыбался. У него не было такого приказа, он сам действовал. По своей инициативе. А другой милиционер сунул мне «сникерс»: «На, возьми. И чего ты попёрлась на эту площадь?» Говорят, чтобы это понять, надо читать Солженицына. Когда я училась в школе, я брала в библиотеке «Архипелаг ГУЛАГ», но он у меня тогда не пошёл. Толстая и нудная книга. Страниц пятьдесят прочитала и бросила… Что-то далёкое-далёкое, как Троянская война. Сталин – истрёпанная тема... Я ... мои друзья... мы мало им интересовались...

…Первое, что с тобой происходит в тюрьме… Из твоей сумочки вываливают на стол все вещи. Ощущение? Как будто тебя раздевают… И в буквальном смысле раздевают тоже: «Снять нижнее бельё. Раздвинуть ноги на ширину плеч. Присесть». Что они искали у меня в анусе? Обращались с нами как с зэками. «Лицом к стенке! Смотреть в пол!» Всё время приказывали смотреть в пол. Им страшно не нравилось, когда смотришь в глаза: «Лицом к стенке! Я ска-а-за-а-л – лицом к стенке!» Всюду строем... И в туалет водили строем: «Построиться в колонну в затылок друг другу». Чтобы всё это выдержать, я поставила барьер: тут – мы, а тут – они. Допрос, следователь, показания… На допросе: «Ты должна написать: "Полностью признаю свою вину?"» – «А в чём я виновата?» – «Ты – что? Не понимаешь? Ты участвовала в массовых беспорядках...» – «Это была мирная акция протеста». Начинается прессуха: исключат из института, маму уволят с работы. Разве она может работать учительницей, если у неё такая дочь? Мама! Я всё время думала о маме. Они это поняли, и каждый допрос начинался со слов: «Мама плачет...», Мама в больнице...» И опять: назови фамилии... Кто шёл с тобой рядом? Кто раздавал листовки? Подпиши... Назови... Обещают, что никто не будет об этом знать, сразу отпустят домой. Надо выбирать... «Я ничего вам не подпишу». А ночами я плакала, но так, чтобы девочки не заметили. Мама в больнице... Предателем стать легко. Не знаю, выдержала бы я ещё месяц. (Молчит.) И они всё это понимали... Смеялись: «Ну что, Зоя Космодемьянская?» Тоже молодые ребята... Откуда они берутся? Мне не по силам эти вопросы, как с ними справиться: Раньше я жила в добром мире, его уже нет, и его не будет...
…Целый месяц в камере… За всё это время ни разу не видели зеркала. У меня было маленькое, но оно после досмотра вещей из сумочки исчезло. И кошелёк с деньгами пропал. Пить всё время хотелось. пить давали только во время еды, а в остальное время: «Пейте из туалета». Ржут. Сами пьют фанту. Мне казалось, что я никогда не напьюсь, на воле забью холодильник минералкой. Мы все вонючие… помыться негде… У кого-то нашёлся маленький флакончик духов, передавали друг другу и нюхали. А где-то наши друзья пишут конспекты, сидят в библиотеке… Вспоминалась почему-то всякая ерунда... новое платье, которое я ни разу его не надела. (В первый раз засмеялась.) Узнала, что радость приносит такая мелочь, как сахар… и кусочек мыла… В камере на пять человек – тридцать два квадратных метра, нас сидело семнадцать. Надо было научиться жить на двух метрах. Особенно тяжело было ночью. Долго не спали. Разговаривали. Первые дни о политике, а потом только о любви.

«...не хочется думать, что они делают это добровольно»
(разговоры в камере)

«… всё происходит по тому же сценарию… По кругу всё вертится. Народ – это стадо. Стадо антилоп… А власть – львица. Львица выбирает из стада очередную жертву и убивает её. Остальные Живут. Жуют себе траву, косясь на львицу, которая выбирает жертву, все облегчённо вздыхают, когда львица жертву завалит: «Не меня! Не меня! Можно жить дальше».

«…я любила революцию в музее... Романтично была настроена. Играла в сказку. Меня никто не звал, я сама пошла на площадь. Интересно было увидеть, как революция делается. Получила за это дубинкой по мозгами и по печени. Мы пошли, а родители наши остались дома. Сидели на кухнях и говорили о том, что мы пошли. Им страшно. Мы о коммунистах только в книжках читали, у нас страха не было В Минске живёт два миллиона человек, сколько нас вышло? Тысяч тридцать… А тех, кто смотрел, как мы шли, было больше: стояли на балконах, сигналили из машин, подбадривали: давайте, мол, ребята! Давайте! Всегда больше тех, кто сидит с банкой пива у телевизора. Так вот и всё… Пока на улицах только мы, интеллигентные романтики, это не революция…»

«…думаете, что на страхе всё держится? На милиции и дубинках? Ошибаетесь. Палач с жертвой может договориться… Это осталось у нас с коммунистических времён. Существует молчаливое согласие. Контракт. Большая сделка. Люди всё понимают, но молчат. За это они хотят получать приличную зарплату, купить хотя бы подержанную «Ауди» и отдыхать в Турции. Попробуй заговори с ними о демократии, о правах человека… Китайская грамота! Те, кто жил в советское время, сразу начинают вспоминать: «Наши дети думали, что бананы растут в Москве. А посмотри, что сейчас…» Сто сортов колбасы! Какая, мол, ещё свобода нужна? Многие и сегодня хотят в Советский Союз, но чтобы колбасы было навалом…»

«…а я случайно сюда попала… Пошла на площадь с друзьями за компанию. Мне один парень там понравился. На самом деле, я безразличный зритель. Выбросила из головы всякую политику. Блин, надоела эта борьба добра и зла…»

«…пригнали нас в какой-то барак. Ночь стояли на ногах лицом к стенке. Утром: «На колени становись!» Стояли на коленях. Команда: «Встать! Руки вверх!» То руки за голову, то сто приседаний. То стоять на одной ноге… Девчонок тошнило, в обморок падали. Первый раз вызвали на допрос, я смеялась следователю в лицо, пока он не сказал: «Я тебя сейчас, детка, оттрахаю во все дырки и брошу в камеру к уголовникам. Я не читала Солженицына, и следователь, думаю, его не читал. Но мы всё знали…»

« ...мой следователь – образованный человек, окончил тот же университет, что и я. Выяснилось, что мы одни книжки любим: Акунин, Умберто Эко... «Откуда, – говорит он, – ты взялась на мою голову? Я занимался коррупционерами. Милое дело! С ними всё понятно. А с вами...» Смешно, правда? Нехотя он делает своё дело, со стыдом, но делает...»
«…если вернутся лагеря, недостатка в вертухаях не будет. Да их навалом! На площади… Смотрю ему в глаза – нормальный парень, а у него пена изо рта. Как во сне они двигались… в трансе… Молотили налево-направо. Один мужчина упал, они накрыли его щитом и танцевали на нём. Амбалы… под два метра… Восемьдесят или сто килограммов в каждом, их откармливают до боевого веса. ОМОН – это специальные ребята… Как опричники Ивана Грозного… Не хочется думать, что они делают это добровольно. Им кушать хочется. Потом… это будет, как всегда... это обязательно… Потом они будут говорить, что выполняли приказ, ничего не знали, они ни при чём. Они и сегодня находят тысячу оправданий: «А кто мою семью будет кормить?», «Я давал присягу», «Я же не мог выйти из строя, даже если б хотел». С любым человеком можно это сделать. Во всяком случае, со многими...»
«...мне только двадцать лет… Как жить дальше? Делать вид, что ничего этого не было: разбитые головы, поломанные руки и кровь на снегу. Мне кажется, что выйду в город и буду бояться поднять глаза…»

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив