Сволочь.

Сволочь.

Я привык спать, когда нас спит много. Я галлюцинирую запахом чистого белья. Я вижу всех, занимая угловое положение. По углам спят «положенцы». Мы выбираемся из авторитетных лидеров, для контроля своего сектора. Мой угол не самый крутой, но самый необычный, нестандартный. Это те у которых всегда есть варенная сгущенка. У меня тут один из Одессы часто посылки получает, рыжий, но сдаёт на общак честно.

Я по ночам жужжа фонариком «жучком» учу «Мцыри», - мне надо, общаюсь со своими цитируя стихи Кавказа. Кавказ здесь имеет значение. Угол напротив – они. Но мы дальше всех от туалетов – параши. У нас авторитет нестандартный, но нужный, мимо нас скрытый выход через окно туалета, а я владелец фонотеки Антонова. Мы и всё знаем и живём весело, мне разрешено крутить винил.

По старому случаю, я вхож до хозяина гуталина и потому мои ботинки на жесткой подошве, густо намазаны и начищены. У кого у кого ботинки так это у меня. Обожаю этот запах. В ножном конце кровати бархотка для надраивания до блеска. Этого нет ни у кого. Никто не предъявляет претензий, у каждого своя фишка.

Угол по диагонали, тоже человек до 12 – малявочники, имеют доступ к девичьему бараку. «Святые» люди, за нас решают наш половой вопрос. Передадут, не передадут. Что передадут, как? Что скажут. У нас у всех кто-то есть там. Я должен бороться, биться за лучшее.

Попадая за эксклюзивное поведение на карантин-одиночку, я опять хочу быть командиром отряда и стоять в строю, и отвечать на счет. Я отвечал на счет много лет. Есть вещи, которые вживаются в тебя, становятся тобой. Я всегда орал «Первый». Ради этого я готов был на всё. Нас много, но я не смотря ни на что «Первый».

За год мне тоже привозили передачу, так знакомые знакомых, но и то на 5 метров за периметр. Разговоры непонятного содержания. Я про своё. Не помню содержания посылки, главное деньги, - 40 рублей. Я помню, мне их хватило на полгода, но не помню на что.

У меня над окном было ласточкино гнездо, но я почему-то всегда хотел его съесть. Я слышал что их едят. А учитывая ещё, что под моей подушкой было хранилище сухарей, разной степени засушки. Амен, да будет так, думал я, ложась спать, да не иссякнут из под моей подушки сухари. Две привычки, - сухарь за пазухой и ложка в сапоге, воспитали во мне два института государства. Всё для сохранения жизнедеятельности.

Всего в бараке около 50-60 человек. Говорят что во время войны здесь была немецкая конюшня, теперь мы. Я жужжу своим фонариком под одеялом читая толстые книжки. Я нарушаю их покой, но все молчат или спят. Никто не может это делать так как я. Никто не знает всего «Мцыри» наизусть. Другие углы часто приносят мне конфеты, хотя не обязаны, просто так, в знак уважения. Я могу сказать своё слово «воспитателям» из строя, а не втихаря с глазу на глаз. За слово надо платить… свободой или работой. Я не могу работать один, не положено, только старшим. Не старшим пришлось сыграть в театре… молчаливую роль. Не скажу кого. Но жюри оценило, как самого «настоящего», похожего.

И казус казусов, случилось мне оказаться рядом с бюстом Ленина, подаренного Днепропетровским сахарным заводом, сделанного из сахара, разумеется, да и грызануть его за лысую голову. Уж очень охоч был до сладкого. Как результат, 5 отрядов стояло целый день под палящим солнцем, ожидая, когда же выйдет из строя сволочь, которая покусилась в прямом и переносном смысле на «святое». Отряды стояли весь день. Сволочь не вышла. Осталась неизвестной для всех. Никто не мог подумать на меня.

На выпуск я подарил «главной воспитательнице» кактус с комментариями, оставаясь такой же как он, вы тоже проживёте сто лет, чем вызвал её слёзы.

Всё это было слишком давно, чтобы помнить. И всё это было для того чтобы жить… несмотря, не слушая, не веря, что жизнь существует.

9.01.14.                                  Станислав Граховский.