Стилистические эксперименты с ИИ Claude, или Стивенсон говорит голосом Ивана

alex-new-york — 20.09.2025 В 1789 году проживал я с батюшкой и матушкой на постоялом дворе близ Балаклавской бухты в Таврической губернии. Заведение наше было тихое, посетителей немного — разве что греческие купцы да отставные флотские, и жили мы смирно, покуда не явился к нам постоялец, переменивший весь ход нашей жизни.
В пасмурный осенний день подкатила к крыльцу тяжелая тачка с морским сундуком, толкаемая дюжим мужиком разбойного вида со шрамом через всю щеку. Одет он был в засаленный кафтан флотского покроя, косица его была просмолена, а руки были в рубцах. Он потребовал горилки, опрокинул чарку с видом бывалого знатока и объявил, что поселится у нас.
— Капитаном зовите, — бросил он, швырнув на стол два золотых червонца. — Когда истратятся, скажете.
Человек он оказался престранный. Днями бродил по берегу с подзорной трубой, поглядывая на суда, идущие в Севастополь, а вечерами сидел в углу, попивая горилку с медом, и горланил свою песню:
Пятнадцать моряков на сундук мертвеца,
Эй-гей-го, и горилки чарка!
От этой песни честные посетители — греки из Балаклавы да татары из окрестных деревень — шарахались.
Через пару дней он отозвал меня и сказал:
— Получишь целковый, коли доложишь о моряке с ногой-деревяшкой.
С той поры не было мне покоя. Снился мне одноногий во всех видах — то турок с ятаганом, то запорожец беглый. Дорого доставались мне тот целковый!
Отец мой, Гаврила Петрович, робел требовать плату за постой. Капитан же, напившись, заставлял всех петь хором или слушать страшные рассказы про турецкий полон да казни. От всех этих ужасов отец мой, и без того страдавший чахоткой, вскоре совсем слег.
Единожды осмелился перечить капитану только лекарь Ливицкий, образованный человек из дворян. Капитан выхватил нож, а лекарь спокойно молвил:
— Спрячь нож, братец, не то будешь висеть на площади после первого же заседания губернского суда.
И что же? Капитан покорился.
Так и жил у нас сей морской волк, покуда не начались события удивительные, о коих поведаю в свое время. Скажу только, что дело было связано с картой некоего острова близ Босфора.

В январе месяце 1790 года, в крещенские холода, случилось в нашем трактире происшествие чрезвычайное.
Батюшка мой, Гаврила Петрович, лежал при смерти. Матушка с утра до ночи не отходила от него, а я один управлялся с постояльцами. Капитан в то утро встал ранее обычного и отправился к морю со своей трубой. Помню, как он злобно буркнул что-то, проходя мимо окна, — все не мог забыть, как осадил его лекарь Ливицкий.
Только я накрывал на стол к завтраку, как вошел незнакомец — бледный, землистого вида человек, с изуродованной левой рукой без двух пальцев. Одет был просто, но при боку висел палаш.
— Горилки подай, — велел он и, когда я собрался исполнить приказание, остановил: — Погоди, парень. Это небось для шкипера Василия накрыто?
Я отвечал, что не знаю никакого Василия, а стол для нашего постояльца, капитана.
— Шкипер Василий и есть, — усмехнулся незнакомец. — Старый мой товарищ по морским делам. Шрам у него на щеке имеется? То-то же. Скоро вернется?
Узнав, что капитан пошел к утесу, незнакомец велел мне оставаться при нем и грозно прикрикнул, когда я попытался выйти. Потом смягчился:
— Есть у меня сынок в Очакове, вылитый ты. С Василием научишься слушаться с первого слова, не то плетей отведаешь... А вот и он!
И он затащил меня за дверь, держа руку на эфесе палаша.
Капитан вошел, не глядя по сторонам.
— Василий! — окликнул его незнакомец.
Капитан обернулся и побелел как полотно.
— Чернявый! — выдохнул он.
— Он самый, — отозвался гость. — Семен Чернявый пришел проведать старого побратима. Много воды утекло с тех пор, как турок отхватил мне два перста.
Они сели друг против друга. Чернявый велел мне удалиться, но оставить дверь открытой — "чтоб не подслушивал, пройдоха".
Сначала говорили тихо, потом громче. Наконец капитан заорал:
— Нет! Пусть все идут к чертовой матери!
Раздался грохот опрокинутой мебели, звон стали. Чернявый выскочил, истекая кровью из плеча, капитан же гнался за ним с обнаженным палашом. У самой двери капитан замахнулся, но клинок застрял в вывеске над входом — след его там виден и сейчас.
Чернявый скрылся за холмом. Капитан же потребовал горилки, но в тот же миг пошатнулся и рухнул на пол — с ним случился удар.
По счастью, вскоре явился лекарь Ливицкий к батюшке. Увидев капитана, он сказал:
— Вот что значит пить без меры, как я его и предупреждал.
На руке у капитана были наколоты якорь, крест и виселица с висельником.
— Пророческая картинка, — заметил лекарь и пустил ему кровь.
Капитан очнулся и спросил:
— Где Чернявый?
— Нет здесь никого, окромя черной совести твоей, — отвечал лекарь. — Еще один такой удар приключится — и ты покойник, братец. Помни: горилка для тебя — смерть.
Мы уложили капитана в постель. Лекарь сказал мне:
— Неделю пролежит. Но второго удара ему не пережить.
Так началась цепь событий, что привела нас к карте турецкого острова и к приключениям необычайным.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив