СССР - о цензуре.

Конечно, далеко не все студенты с азартом писали в газету, приходилось звонить комсоргам и давить на них, но всё равно заметки приходили в последний момент и тогда наступал аврал, с которым справиться одной было невозможно. На помощь я звала друзей, оба они работали тогда в ЦК комсомола. Подруга-эстонка великолепно знала русский, а товарищ по учёбе в Тартуском университете в совершенстве владел эстонским. В последний вечер мы засиживались за полночь, разложив на полу макет газеты. Сколько было тогда выпито чёрного кофе и выкурено сигарет!
Наутро я относила макет газеты в типографию, где набирали газету вручную - литера за литерой! Это была работа высоких профессионалов. Там же, в типографии, я правила гранки, я тогда знала все специальные корректурные знаки. Править гранки мне нравилось - это была интересная работа! Мне казалось, что я, как классик, правлю свои труды! (Самое смешное, что моё имя в газете ни в каком виде не упоминалось, хотя я была и корректором, и редактором, и переводчиком в одном лице).
С отпечатанной в одном экземпляре газетой я мчалась из типографии в Комитет по цензуре (уже не помню, как он точно и назывался). Это всегда было волнительно. Конечно, мы втроём заранее просматривали, чтобы ничего даже с намёком на антисоветское, не дай Бог! не было в заметках, иногда "сглаживали" текст автора заметки. С другой стороны, ещё со времён Иосифа Виссарионовича у народа выработалась жёсткая самоцензура, это было на уровне инстинкта самосохранения.
Случалось, хотя и редко, что всё же какую-то заметку цензура не пропускала. На этот случай у меня всегда была парочка запасных статей. Правда, тогда надо было переделывать макет заново, опять в типографии набирать текст, править гранки. Зато после одобрения цензуры я знала, что к газете теперь комар носа не подточит, даже если там и была какая критика, ну там о всяких недоработках чего-то, о безответственности кого-то и прочее.
|
</> |