Собчак и Соколова о Кавказе, Чечне и Кадырове

ptitchka — 21.12.2011 Сапрыкин: Расскажите про Кадырова. Нет ощущения, что это и есть тот самый «человек с яйцами», который в критической ситуации, просто на безрыбье, может прийти и забрать все себе?

Собчак: Я вам только одно могу сказать. У меня много друзей-кавказцев, я очень уважаю эти народы. Но как только кавказский человек, неважно, в какой ситуации, говорит тебе: «Ты мой брат, мы одной крови, да я за тебя, мамой клянусь», — всё, надо бежать. Он тебя наебал уже в тот момент, когда произносится эта фраза. Почему это происходит — я не знаю. Я не могу объяснить формулу, но точно знаю, что это так. На мой взгляд, Кавказ мы в обозримом будущем потеряем, и вот это «ты мой брат» примет обратную форму.

Соколова: Мне Кадыров подарил много удивительных жизненных впечатлений. Я была первым журналистом, кто к нему попал, после Политковской. Я к нему пристала в клубе First, было это лет семь назад: я вот такая-то, в журнале работаю, а можно к вам приехать? Он: ну приезжай. И вот я оказалась в его доме в Центорое, там вокруг его охранники, какие-то братья кровные сидят. И постепенно тебе становится понятно следующее — что нужно очень четко выработать правильную линию поведения. Пройти по лезвию. Потому что если ты сделаешь что-то неправильно, то вот эти улыбающиеся ребята тебя просто зарежут за сортиром и забудут, как зовут. В них действительно заложено совершенно животное вероломство. Потом я поняла, как с этим надо бороться и как с Кадровым найти общий язык. Я отключила весь разум. Я поняла, что передо мной зверь, и, чтобы войти с ним в коммуникацию, надо самой стать зверем. Отключить слова, логику, вот это всё. И это сработало. Единственное, что его беспокоило, почему я не похожа на тех журналисток, к которым он привык. А видел он только Анну Политковскую. И денег я еще не брала, и это для них тоже было сложно, надо было решить для себя вопрос, почему она денег не берет. В конце концов они решили, что я работаю на ЦРУ. И тут все встало на свои места. Меня оставили в покое, деньги предлагать перестали, стали очень любезны. А когда я приехала и написала про него репортаж — опять же, в стиле, к которому он не очень привык, — он мне позвонил и сказал: «Как ты могла? Я для тебя такое сделал, я ни для кого такое не делал, а ты?» Я ему: «Рамзан, ты не понимаешь, ты вот свою работу умеешь делать, а я свою делаю». А он: «Послушай, такое впечатление, что одна на земле живешь!»

Собчак: У меня совершенно другой опыт. Я была там сразу после второй чеченской войны. Все было разбомблено, как под Сталинградом. Мы были первыми русскими людьми, кто после войны приехал в Чечню, с благотворительным концертом, я его поехала вести, абсолютно бесплатно. Со мной были «Мумий Тролль», Глюкоза, группа «Звери»; я все думала, как их объявить, чтобы все всё правильно поняли. И Рамзан встречал, мы жили в его резиденции, там еще воды не было. Стояла джакузи, а воду привозили в тазиках. Он в тот момент был абсолютно тарантиновский персонаж. Он встречал нас на «хаммере» с красным ожаным салоном; в куртке «Бриони» из питона, из-под которой торчал «калашников»; в кепке, на которой было написано «Нью-Йорк». И мы куда-то мчим в этом «хаммере», играет музыка, какая-то дискотека 80-х, они читает стихи Омара Хайяма и вообще всячески пытается произвести впечатление.

Соколова: Видимо, у нас была одна и та же программа. Меня он тоже повез на «хаммере» по каким-то буеракам страшным, потом поехали на стрельбище, потом в ночи перебудил всю казарму, чтобы показать, как они прекрасно маршируют, потом нашел какого-то полковника, который меня на «харлее» катал.

Собчак: Единственное, что я почувствовала, — что там к женщинам совсем другое отношение. Как будто ты еврей, попал к нацистам, ты знаешь, что тебя не убьют, но понимаешь, что где-то здесь газовые камеры. Он потом еще обиделся на это сравнение. Он посадил меня за стол, я на нервной почве очень много говорила, анекдоты рассказывала, а он все время толкал в бок своего друга — «смотри, она еще и анекдот рассказывает!»

Соколова: Я, когда оценивала свою журналистскую кончину за сортиром, как раз поняла, что надо принять образ поженственнее — это мой путь к спасению. Потому что женщина — это тумба, комод, часть мебели, с нее спрос маленький. Если тумбочка открывает рот и рассказывает анекдот, это вызывает полнейшее умиление.

Собчак: Особенная наша гордость была в том, что мы единственные, кому он не предлагал подарков.

Соколова: Да, оттуда без «порше-кайена» невозможно уехать. Была такая ситуация: все, я уже уезжаю, уже отбила попытку дать мне 100 за репортаж, 60 за фотографии, последняя была попытка сунуть фотографу 5 тысяч долларов, потому что мы ехали через Дагестан, и они говорят, надо же вам поесть, туда-сюда. И вот уже садимся в машину, и мне пресс-секретарь пихает коробочку деревянную: «Если ты не возьмешь, он меня убьет». Приезжаю, смотрю: все-таки всучили, гады, но, видимо, запарились — такие милые были сережечки, с маленькими, на полкаратика, бриллиантиками, и колечко. Показываю Ускову, говорю: вот, посмотри, какое прибыльное дело журналистика. А он: да, приезжают из Чечни кто без руки, кто без ноги, а Соколова — с бриллиантиками.

Собчак: У нас тоже так было. В какой-то момент говорят: внимание, дары от Кадырова! И каждый выбирает что хочет, отказаться невозможно. Вернулись в Москву, звонит мне Глюкоза. Она девушка практичная, пошла к оценщику, выяснилось, что бриллианты-то не настоящие! То есть Кадырова тоже там кто-то дурит, он-то понятно, со всей душой, но его тоже кто-то нагревает! Представляете, какие смелые люди — даже Кадырова обманывают!

Материал полностью тут http://www.openspace.ru/media/paper/details/32973/page1/

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив