Слёзы тщетности

На футболке молодого человека, стоявшего рядом в поезде, надпись, как нельзя отражающая мои чувства сегодня: God, come on, give me a break. Я ехала, смотрела, и всё думала: если бы мне пришлось выбирать что-то в качестве знака, то вот -- это, наверное, был бы знак.
Пару лет назад, когда я рассказывала о том, как чадо плакала из-за потерянного колобка, мне рассказали про слёзы тщетности. Я никогда до этого об этом не слышала, и, конечно, пошла смотреть что сие значит. Посмотрев и изучив, я поняла -- это не про детей. Это про любого, кто остро чувствует жизнь. Кто теряет любую вещь так, будто это вещь самая последняя в мире и больше такого никогда не будет.
Каждый раз, когда у меня что-то не получается, каждый раз, когда меня спускают с небес на землю -- у меня наворачиваются слёзы. Они бурлят внутри, предательски подходят прямо к глазам, они почти текут. И в самый последний момент останавливаешься -- да, конечно, я поплачу, но не сейчас. Сейчас не время, сейчас все веселы, бодры и счастливы, чего им портить прекрасный день. Но дурацкие слёзы пробиваются сквозь броню в самый неожиданный момент. На сцене поют песню о том, когда собака бывает кусачей, доходят до части "ей не везёт в этой жизни ужасно, ужасно, как ей не везёт! Поэтому лает она, как собака. Поэтому злая она, как собака. И каждому ясно, что эта собака всех без разбору грызёт!", и, вдруг, ты понимаешь две вещи. Первая, невероятно жалостливая, такая, от которой наворачивается океан слёз, которые не поддаются, зараза, никакому контролю -- боже мой, я -- как эта собака, мне тоже ужасно, ужасно не везёт. И вторая, оправдывающая последствия первой: я не плохая, я кусаюсь только и исключительно потому, что мне ужасно не везёт. А вот если бы у меня были в душе незабудки и в желудке кларнет (бог мой, только и исключительно в виде аллюзии) -- тогда я бы была мила как Золушка, к примеру. Или как спящая царевна (и ключевое здесь, спящая -- спящий, априори, не может укусить. Он вообще молчит, в этом заключается его самое большое преимущество. В данном контексте, разумеется).
Сейчас я поняла, кажется, самое важное -- эти слёзы, это те самые слёзы -- слёзы тщетности. Когда уже не можешь изменить чего-то; когда что-то, на что надеялся и чего невозможно хотел -- оно рухнуло в небытие. Тогда -- слёзы тщетности. И жалко себя до безобразия, и ругаешь себя, конечно. Даже нет, не ругаешь, это было бы слишком хорошо. Просто раз за разом твердишь, будто заевшая пластинка -- мол, так и должно было быть, на что надеялась-то вообще, кто ты такая?! Жалость к себе, смешанная с самобичеванием -- это они, слёзы тщетности. Их нельзя слушать, их можно только выпустить. Им нельзя дать убедить себя в том, в чём так хочется себя убедить: я никто, так мне и надо, и хорошо ещё, что сейчас, на самом деле могло бы быть давно, но до тех пор везло (и, пожалуйста, не приводите мне примеров тех, кому тоже вот так не повезло: ведь совершенно очевидно, что это совсем другие случаи; это не про глупость, это не про никто, это всё только про одно -- закон больших уклонений. И нет -- этот закон не про меня). Теперь не повезло. И не в первый раз. God, come on, give me a break.
Я улыбаюсь, чтобы не портить настроение, чтобы всё было будто не было этого поражения. Я пытаюсь победить слёзы тщетности. Они предательски наворачиваются от любой глупости: как это пива нет, боже мой, всё (я запрокидываю голову: мне что-то попало в глаз, я вытираю подолом майки уголки глаз: да не смотрите вы, чёрт бы вас побрал, ещё не хватало!). Я делаю вид, что мне всё равно.
-- Слушай, -- бодро, пытаясь сдержать слёзы тщетности, обращаюсь я к чаду -- как ты думаешь, а если я возьму, сойду с ума, и пойду и закажу себе эту сумку, как ты думаешь -- мы по миру пойдём?
Чадо смеётся (она не замечает всего прочего, она просто довольна: был солнечный день, прекрасный концерт, мы все прекрасно провели время; только вот дурацкие слёзы, куда их) и сообщает
-- Я тебе отвечу завтра!
-- Ну уж нет, -- парирует Ыкл, -- никаких завтра. Мама должна купить сумку сегодня. И даже если по миру пойдём! Плохие новости надо купировать. Очень быстро. Немедленно. А то они станут длинными плохими новостями. А для чего нам длинные плохие новости? Резать и купировать. И всё тут.
Он смотрит на меня осторожно (И каждому ясно, что эта собака всех без разбору грызёт!) -- купи сумку, дорогая. Я смеюсь
-- Во-первых, -- бравурно начинаю я, -- мне не надо ничего купировать. Подумаешь, я вообще уже об этом забыла (чёрт, почему же эти дурацкие слёзы опять норовят поползти, брысь, кому сказала). А во-вторых -- нет уж. Тут одной сумкой не отделаешься.
Я запрокидываю голову -- понятно же, что сейчас поползут и, на самом деле, что я себе думала, понятно же, что у меня, в данном случае, не могло быть того, чего мне хотелось (ведь я такая, сякая, немазаная, сухая -- а вот и мокрая, вдруг думаю я, и мне ужасно смешно), я вытираю подолом уголки глаз (чего уставились, а? я, во-первых, не выспалась, а во-вторых, мне тут целый клён в глаз попал), я смеюсь.
Слёзы тщетности. Это тогда, когда огорчаешься потому, что не получилось то, на что надеялся. Это тогда, когда огорчаешься так же бурно, как и радуешься. Это тогда, когда отдаёшь этим дурацким слезам на откуп всё то, что не хочешь и не можешь держать в себе. И нет, не надо их останавливать. Они всё равно предательски вернутся даже тогда, когда их совсем не ждёшь. Купировать можно, конечно, и хорошо купировать правильно. Так, чтобы радость была соразмерна горю. Или не очень -- просто что-то хорошее и неожиданное.
А завтра будет совсем новый день. Другой. God, come on, give me a break.
|
</> |