Сирийский тест на совесть

Название этой заметки почти повторяет название статьи одного из совестливейших наших публицистов Александра Подрабинека. Совестливейшего, но и преданнейшего своим политическим убеждениям. Подрабинек прекрасно начинает – демократическая оппозиция не должна молчать, видя происходящее вокруг Сирии. Но далее его голос звучит уже не так чисто – то там, то здесь в нем слышны фальшивые ноты.

Как нам относиться к агрессии Запада против Сирии? Как нам относиться к агрессии Запада против Афганистана? Ирака? Ливии? И как – к нашей собственной агрессии против того же Афганистана? Или – против Чехословакии? Или – Чечни? Список, естественно, далеко неполный.

Доказывать, что «наша» агрессия хорошая, а «их» – плохая? Здесь неважно, кого мы считаем «нашими», а кого «не-нашими» – коммунистов ли, западных демократов ли или же вообще давно умерших царей....

Это мы можем, и изобретательность наша в таких случаях неисчерпаема до изворотливости. Впрочем, особой изворотливости и не требуется: все сводится к тому, что «мы хорошие» и поэтому «всё, что мы делаем, хорошо». И дальше уже неважно, хороши ли те «мы», которые воевали западную Украину в 39-м, или те «мы», которые освобождали Вьетнам от коммунистической заразы в 60-х. «Мы» не бываем плохими, потому что это мы.

Политические убеждения в этом случае заменяют совесть, заставляя нас перелезать через внутренний барьер и хвалить то, что без специальных внутренних усилий плохо хвалится. В этом случае «наши» политики (неважно, кого мы считаем нашим – Путина или Буша, или, как сегодня – Обаму) могут спокойно говорить что угодно: даже если их потом поймают на прямой лжи, мы их все равно не осудим – они же «наши». А во имя демократии (или во имя коммунизма, или во имя России, или в какое-то иное имя) все можно: убивать, лгать, завоевывать...

Я сейчас пытаюсь припомнить хоть кого-то из наших публичных фигур, кто сумел бы пройти через этот «сирийский тест». Неважно – сегодня или в обозримом прошлом. Кого-то, кто сказал, что «наши» поступили плохо. И знаете – не могу вспомнить. Бывали случаи, что человек менял своих «наших». Скажем, были у человека «наши» коммунисты, а стали империалисты. Но вот, чтобы человек обрушился на своих «наших», нет – не припоминаю. Если Путин плохой, то все, что он говорит плохо. Если хороший – то все хорошо... То же и с любым другим деятелем.

Какие такая нравственная неразборчивость имеет последствия?

Для политиков, постоянно объясняющих, что «политика – дело грязное», никаких особых последствий не имеет. В глубине души, а часто и не так уж глубоко, обыватель считает таких политиков прохиндеями и готов их в этом качестве принимать. Ну, что с них взять, если политика дело грязное? Прохиндеи, конечно. Но на то они и политики.

Конечно, каждая такая политическая аморальность снижает коллективное самоуважение, но до определенного момента это не грозит политикам тем единственным, чего они боятся, – политической смертью. Тем более не грозит государству гибелью – для этого довольно глубокая чаша народного терпения должна наполниться.

Иное дело – политики, которые привязывают свою политическую линию к критике аморальности, к нравственности, к совести... Для них малейшая фальшь в таких вопросах равносильна политическому самоубийству. Потому что стоит им чуть сфальшивить, чуть недохвалить то, что необходимо хвалить, или чуть перехвалить то, что хвалить нельзя, или чуть недоругать то, что ругать необходимо – в общем, стоит им чуть-чуть сбиться с нравственного камертона, так немедленно над их головами зависает меч «А чем вы лучше?».

А если не лучше, если все одним миром мазаны, то зачем нам менять шило на мыло?